Приемная мать - Раннамаа Сильвия (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Я серьезно удивляюсь, как защитник вообще осмелился обратить внимание сегодняшнего суда на эти события. Разве он не боится таким образом окончательно скомпрометировать своих подзащитных?
Анне вызывает свидетелей из нашего класса. Оба события предстают перед присутствующими примерно такими, какими они были на самом деле.
— Так, теперь вы сами слышали. Что же удивительного, что в таком случае даже самый тактичный человек может потерять самообладание. Скажите, почему ни одна из девочек никогда не слышала от Кадри ни одного некрасивого выражения или злого слова? Не следует ли сделать из этого вывод, что нашим дорогим соученикам, особенно десятиклассникам, приходится иногда отвечать на их же языке. По-видимому, на единственном доступном их пониманию языке, который они в состоянии усвоить...
Ох, дальше Анне говорила что-то о моих отношениях с малышами и вообще в пылу спора принялась так хвалить меня, что это становилось для меня таким же мучительным, как «разоблачения» Андреса.
А в общем-то, история такова, что, если бы мачеха согласилась, я насовсем подарила бы Анне свое розовое платье!
— Что же касается так называемого фактического материала, то у нас его совсем не мало. — Тут Анне взяла лист бумаги, на котором были записаны статистические данные, собранные нами за несколько дней. — Вы только послушайте: Андрес Ояссон только в течение понедельника 23 раза сказал «черт», два раза «катись подальше» и, кроме того, такие выражения, как «давай испаряйся», «не заливай» и т. д. Собрала и записала Анне Ундла. За прошлую неделю у нас накопилось множество подобных и еще более неприятных наблюдений, касающихся нашего класса, тем временем как девочки из десятого сделали это по своему классу. Там картина еще хуже.
Далее приводились действительно ужасающие данные относительно словарного запаса наших поп-мальчиков.
— Разумеется, здесь упомянуто далеко не обо всем. В особенности, о словах и словечках, не выдерживающих печати. А также не упомянуты различные анекдоты и двусмысленные шутки, которыми отличается мужская половина того же десятого класса.
Наша надежда, что Андрес, наконец, признает себя побежденным, оказалась, конечно, преждевременной.
— Как вы слышали, прокурор привел в своей речи целый лексикон школьного жаргона. По правде говоря, это совсем не открытие. Это было даже в газетах. И, что главное, этот словарный запас популярен не только среди мальчиков. К сожалению, мне не пришло в голову заняться такой же статистикой по отношению к девочкам. Но эту ошибку можно поправить в будущем. Во всяком случае, я не верю, что разница будет особенно большой. Возможно, что не совпадают любимые словечки, но частота употребления несомненно совпадает.
Например, я лично, и, думаю, все присутствующие, слышали, как из уст самого прокурора, так и всех других девочек чуть не в каждом предложении такие выражения: «О господи!», «О боже!» и т. д. Ведь здесь, на комсомольском товарищеском суде, наверно, никто не станет утверждать, что упоминание черта больший грех, чем злоупотребление именем бога?
В зале опять дружный смех.
К сожалению, это был не единственный пункт, показавший, что мы и в самом деле выбрали для судебного процесса слишком узкую тему. Андрес не только защищал мальчиков, это он делал в меньшей степени, но больше нападал на девочек, и многие его аргументы звучали достаточно убедительно. Он сказал, например, что одним из соучастников преступления была все же девочка, а именно Мелита, однако она почему-то не сидит на скамье подсудимых. Это замечание вызвало в зале гул одобрения.
— Хорошо, — снова вскочила Анне, на этот раз значительно утратившая официальное достоинство своей прокурорской роли. В ее голосе звучало страстное, личное чувство: — Вы тычете нам в нос Мелитой. Намекаете на ее плохое поведение, легкомыслие. Но я опять спрошу вас, мальчиков, к т о в этом виноват? Кто этому способствует? Кто вовлекает Мелиту во все это? Разве мы подстрекали ее выкрасть чужой дневник? Нет! Не мы, не так ли. Мы не оправдываем ее поступка. А именно вы подбиваете ее на все эти дела. Пользуетесь ее глупостью и слабостью.
Как я понимаю, вы и сами не уважаете ее, однако все-таки танцуете с ней, бегаете за ней даже в спальню и совершенно неприлично шепчетесь с ней по темным углам и... — (Тут Анне запнулась и густо покраснела. Явление для нее очень редкое.) — И вообще превращаете ее в какую-то... какую-то невесту для развлечения!
Мы осуждаем ее поведение и говорим ей об этом. Мы наказываем ее наравне с вами. Примите к сведению, что ни одна из нас, во всяком случае из н а ш е й группы, не хочет ни в чем походить на нее.
Ну, а вы? Вы считаете недостойные поступки своих ребят каким-то героизмом. Защищаете и покрываете друг друга до нечестности. Разве вы наказали Ааду за то, что он без всякой причины и так грубо оскорбил девушку? Разве кому-нибудь из вас пришло в голову приказать Энрико вернуть Кадри дневник? Наоборот, вы все принимали в этом участие. Украсть чужую тайну, чтобы всем вместе поиздеваться над ней. Только потому, что ни у одного из вас не хватит смелости вступиться за доброе и честное, раз уж вы все одна компания!
Защитник заявил, что на скамье подсудимых не все, кто должен там быть. Да, не все. Все там и не поместились бы. Все мальчики, у кого на груди комсомольский значок, должны бы сидеть там сейчас в качестве ответчика, вот что я вам скажу!
— Позвольте, позвольте! — Андрес вскочил, не дослушав Анне до конца. — Вы все-таки описываете все эти вещи такими, какими они вам представляются. К сожалению, я должен заметить, что это очень по-девичьи. Постоянно отбрасывать простые факты и блистать своим темпераментом!
Если вы разрешите и если вам интересно знать, никто из нас не считал поступок Ааду хорошим. Ни между собой, ни здесь, на сегодняшнем открытом судебном заседании. Первым, кто посоветовал Ааду пойти и сразу извиниться, был, с вашего позволения, ваш сегодняшний противник — Андрес Ояссон, и в состав делегации, которая должна была в тот же вечер принести извинения, входило полдесятого класса. К сожалению, в тот вечер мы не были к вам допущены, а на следующий день вы наказали нас своим презрением и не стали разговаривать ни с одним из нас. Но возвращаясь еще раз к этой девичьей тайне, которая так бессовестно была разглашена, позвольте все-таки спросить: разве вы, если бы к вам в руки попала такая или несколько иная тайна кого-либо из мальчиков, разве вы не прочли бы ее? Не поинтересовались бы ею? Если можно, ответьте, пожалуйста, честно.
В эту минуту мне почему-то вспомнилось очень давнее воскресенье из моего детства, когда я дрожащими руками вскрыла письмо, адресованное бабушке.
Анне, как видно, ничего подобного не вспомнилось, потому что она ничуть не утратила иронии:
— Мы только что слышали, как ловко высмеиваются наши девичьи чувства и наше неумение принимать в расчет простые факты. И тем не менее, по отношению к нам применяется тот же прием — апеллируется к нашей честности и чувствам. Я не стану отвечать за возможные ошибки всех девочек. Пожалуй, это не было бы справедливо. Но я опираюсь на единственный факт, который могу привести по этому вопросу — до сих пор мы ничего не выкрадывали у мальчиков. Ведь не можете же вы все-таки упрекнуть нас в несуществующих преступлениях, не так ли? А мы, со своей стороны, не просим у вас ничего, кроме того, чтобы вы ответили нам тем же — то есть оставили бы в покое нас и наши тайны.
Защитник не дал мне прошлый раз закончить свою мысль, А именно, я утверждаю, что свое неподобающее поведение и проступки вы считаете делом чести. Быть может, вы правы, и это не всегда так. Мы постараемся поверить в существование вашей «покаянной комиссии» только на основании ваших слов. Но перейдем к более серьезным вещам. Разве курение и даже выпивки вы не считаете делом чести? Мужским делом?
Андрес нетерпеливо покашливал, но Анне на этот раз не позволила себя перебить. Ее зеленоватые глаза сощурились и метали искры.
