Республика Шкид (сборник) - Белых Григорий Георгиевич (чтение книг TXT) 📗

Все молчат, зачарованные, прислушиваясь к шуму улицы и к обрывкам фраз математика.

Джапаридзе уже несколько раз украдкой приглаживает волосы и представляет себе, как он знакомится с девушкой. Она непременно будет блондинка, пухленькая, и носик у нее будет такой… особенный.

На «камчатке» Янкель, наслушавшись Цыгана, замечтался и гнусавит в нос романс:

– Черных, к доске!

– Черных, к доске!

Грозный голос преподавателя ничего хорошего не предвещает, и Янкель, очнувшись, сразу взвешивает в уме все шансы на двойку. Двойку он и получает, так как задачу решить не может.

– Садись на место. Эх ты, очи сизые! – злится педагог.

Звонок прерывает его слова. Сегодня математика была последним уроком, и теперь шкидцы свободны, а через час первому и второму разряду можно идти гулять.

Едва захлопнулась дверь за педагогом, как класс, сорвавшись с места, бросается к окнам.

– Я занял!

– Я!

– Нет, я!

Происходит горячая свалка, пока все кое-как не устраиваются на подоконниках.

Лежать на окнах стало любимым занятием шкидцев. Отсюда они жадно следят за сутолокой весенней улицы. Они переругиваются со сторожем, перекликаются с торговками, и это им кажется забавным.

– Эй, борода! Соплю подбери. В носу тает, – гаркает Купец на всю улицу.

Сторож вздрагивает, озирается и, увидев ненавистные рожи шкидцев, разражается градом ругательств:

– Ах вы, губошлепы проклятые! Ужо я вам задам.

– О-го-го! Задай собачке под хвост.

– Дядя! Дикая борода!

На противоположной стороне стоят девчонки-торговки, они хихикают, одобрительно поглядывая на ребят. Шкидцы замечают их.

– Девочки, киньте семечка.

– Давайте деньги.

– А нельзя ли даром?

– Даром за амбаром! – орут девчонки хором.

Закупка подсолнухов происходит особенно, по-шкидски изобретательно. Со второго этажа спускается на веревке шапка, в шапке деньги, взамен которых торговка насыпает стакан семечек, и подъемная машина плывет наверх.

В разгар веселья в классе появляется Косталмед.

– Это что такое? – кричит он. – А ну, долой с подоконников!

Сразу окна очищаются. Костец удовлетворенно покашливает, потом спокойно говорит:

– Первый и второй разряды могут идти гулять.

Классы сразу пустеют. Остающиеся с тоской и завистью поглядывают через окна на расходящихся кучками шкидцев. Особой группой идут трое – Цыган, Дзе и Бобер. Они идут на свидание, доходят до угла и там расходятся в разные стороны.

В классе тишина, настроение у оставшихся особенное, какое-то расслабленное, когда ничего не хочется делать. Несколько человек – на окнах, остальные ушли во двор играть в рюхи. Те, что на окнах, сидят и мечтают, сонно поглядывая на улицу. И так до вечера. А вечером собираются все. Приходят возбужденные «любовники», как их прозвали, и наперебой рассказывают о своих удивительных, невероятных приключениях.

Уже распустились почки, и светлой, нежной зеленью покрылись деревья церковного сада. На улицах бушевала весна. Был май. Вечерами в окна Шкиды врывался звон гитары, пение, шарканье множества ног и смех девушек.

А когда начались белые ночи, к шкидцам пришла любовь.

Разжег Цыган, за ним Джапаридзе. Потом кто-то сообщил, что видел Бобра с девчонкой. А дальше любовная горячка охватила всех.

Едва наступал вечер, как тревога охватывала все четвертое отделение. Старшие скреблись, мылись и чистились, тщательно причесывали волосы и спешили на улицу. Лишение прогулок стало самым страшным наказанием. Наказанные целыми часами жалобно выклянчивали отпуск и, добившись его, уходили со счастливыми лицами. Не останавливались и перед побегами. Улица манила, обещая неиспытанные приключения.

Весь Старо-Петергофский, от Фонтанки до Обводного, был усеян фланирующими шкидцами и гудел веселым смехом. Они, как охотники, преследовали девчонок и после наперебой хвалились друг перед другом.

Даже по ночам, в спальне, не переставали шушукаться и, уснащая рассказ грубоватыми подробностями, поверяли друг другу сокровенные сердечные тайны.

Только двоих из всего класса не захватила общая лихорадка. Костя Финкельштейн и Янкель были, казалось, по-прежнему безмятежны. Костя Финкельштейн в это время увлекался поэтическими образами Генриха Гейне [15] и, по обыкновению, проморгал новые настроения, а Янкель… Янкель грустил.

Янкель не проморгал любовных увлечений ребят, он все время следил за ними и с каждым днем становился мрачнее. Янкель разрешал сложную психологическую задачу.

Он вспомнил прошлое, и это прошлое теперь не давало ему покоя, вырастая в огромную трагедию.

Ему вспоминается детский распределитель, где он пробыл полгода и откуда так бесцеремонно был выслан вместе с парой брюк в Шкиду.

В распределителе собралось тогда много малышей, девчонок и мальчишек, и Янкель – в то время еще не Янкель, а Гришка – был среди них, как Гулливер среди лилипутов. От скуки он лупил мальчишек и дергал за косы девчонок.

Однажды в распределитель привели новенькую. Была она ростом повыше прочей детдомовской мелюзги, черненькая, как жук, с черными маслеными глазами.

– Как звать? – спросил Гришка.

– Тоня.

– А фамилия?

– Маркони, – ответила девочка, – Тоня Маркони.

– А вы кто такая? – продолжал допрос Гришка, нахально оглядывая девчонку. Новенькая, почувствовав враждебность в Гришкином поведении, вспыхнула и так же грубо ответила:

– А тебе какое дело?

Дерзость девчонки задела Гришку.

– А коса у тебя крепкая? – спросил он угрожающе.

– Попробуй!

Гришка протянул руку, думая, что девчонка завизжит и бросится жаловаться. Но она не побежала, а молча сжала кулаки, приготовившись защищаться, и эта молчаливая отвага смутила Гришку.

– Руки марать не стоит, – буркнул он и отошел.

Больше он не трогал ее, и хотя особенной злости не испытывал, но заговаривать с ней не хотел.

Тоня первая заговорила с ним.

Как-то раз Гришку назначили пилить дрова. Он пришел в зал подыскать себе помощника и остановился в нерешительности, не зная, кого выбрать. Тоня, стоявшая в стороне, некоторое время глядела то на Гришку, то на пилу, которую он держал в руках, потом, подойдя к нему, негромко спросила:

– Пилить?

– Да, пилить, – угрюмо ответил Гришка.

– Я пойду с тобой, – краснея, сказала Тоня. – Я очень люблю пилить.

Гришка, сморщившись, с сомнением оглядел девочку.

– Ну, хряем, – сказал он недовольно.

Полдня они проработали молча. Тоня не отставала от него, и совсем было незаметно, что она устала. Тогда Гришка подобрел.

– Ты где научилась пилить? – спросил он.

– В колонии, на Помойке. – Тоня рассмеялась и, видя, что Гришка не понимает, пояснила: – На Мойке. Это мы ее так – помойкой – прозвали… Там только одни девочки были, и мы всегда сами пилили дрова.

– Подходяще работаешь, – похвалил Гришка.

К вечеру они разговорились. Окончив пилку, Гришка сел на бревно и стал свертывать папироску. А Тоня рассказывала о своих проделках на Мойке. И тут Гришка сделал открытие: оказывается, девчонки могли рассказать много интересного и даже понимали мальчишек. Тогда, растаяв окончательно, Гришка распахнул свою душу. Он тоже с гордостью рассказал о нескольких своих подвигах. Тоня внимательно слушала и весело смеялась, когда Гришка говорил о чем-нибудь смешном. Гришка разошелся, совершенно забыв, что перед ним девчонка, и, увлекшись, даже раза два выругался.

– Ты совсем как мальчишка, – сказал он ей.

– Правда? – воскликнула Тоня, покраснев от удовольствия. – Я похожа на мальчишку?.. Я даже курить могу. Дай-ка.

И, выхватив из рук Гришки окурок, она храбро затянулась и выпустила дым.