Журавленок и молнии - Крапивин Владислав Петрович (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
…Вероника Григорьевна остановила чтение и обвела взглядом ребят. Все, даже старшеклассники, сидели неподвижно.
– Дальше, – нетерпеливым шепотом сказала Иринка.
– Дальше?.. "Золушке стало очень страшно и обидно. Она опоздала, и все было кончено. При каждом ударе часов платье обвисало, расползалось, превращалось в куски серой пыльной мешковины. Хрустальная корона рассыпалась, покрыв на прощание волосы Золушки словно дождевым блестящим бисером. Только башмачки сохранились, но какой от них был прок?
Когда прозвучал последний удар. Золушка опустила руки и мокрыми глазами посмотрела на принца.
– Зачем вы меня задержали? Теперь… вот…
– Что? – спросил принц.
– Разве вы не видите? Мое платье… – И она заплакала навзрыд…"
– Было бы из-за чего, – хмуро сказал Горька.
Вероника Григорьевна обрадованно взглянула на него.
– Ты молодец! Именно так сказали и принц с Генкой Петухом. Они переглянулись и пожали плечами.
" – Подумаешь, платье, – проговорил принц.
А Генка Петух добавил с досадой:
– Все девчонки одинаковые, даже Золушки. Реветь из-за каких-то тряпок…
Принц вынул платок и шепнул:
– Вытри глаза и пошли танцевать… Ну… Зоюшка…
– В таких лохмотьях? – всхлипнула она. – Все будут смеяться.
– Я им посмеюсь! – пообещал принц Эдоардо и тронул рукоять шпаги.
…И правда, почти никто не смеялся, только удивлялись потихоньку. Лишь захихикали Золушкины сестрицы да скривила губы Шарлотта-Элизабет де Бина.
– Дуры, – сказал им Генка Петух. – Это новейшая мода. Бальный туалет "а-ля Золушка", так сейчас одеваются для праздников в Париже и Токио…
По девчонкам и дамам пошел быстрый шепот. Самые находчивые выскользнули из зала и кинулись разыскивать королевского завхоза, чтобы выпросить у него несколько старых мешков.
– Завтра в городе мешковину будут продавать дороже, чем бархат, – со смехом сказал Генка Петух принцу и Золушке.
У Золушки еще не высохли глаза, но она весело смеялась. Она знала, что прежней унылой жизни больше не будет, потому что у нее есть настоящие друзья. А музыка гремела. Ночь за окнами вдруг сделалась яркой и разноцветной. Это взлетели над парком огни праздничного фейерверка…"
– Вот и все, друзья мои, – со вздохом сказала Вероника Григорьевна. – Ну, а сейчас решайте окончательно: беремся за спектакль?
Что тут было решать? Все закричали, что, "конечно, беремся" и как можно скорее.
– А вот насчет "скорее" – это вопрос особый. Надо еще переделать сказку в пьесу. Надо соорудить декорации, провести репетиции. Ой-ей-ей сколько работы. Хорошо бы успеть к весенним каникулам.
Апрель
Премьера на весенних каникулах не состоялась. Не успели. Вдруг заболела Вероника Григорьевна и пролежала две недели. Потом закапризничал и уволился руководитель музыкального ансамбля, который работал в школе "по совместительству". А без музыки какой спектакль? Но все же дело двигалось. Ансамблем стал руководить десятиклассник Боря Романенко, Вероника Григорьевна вернулась в школу и опять собрала "артистов", а ее "оболтусы" срочно доделывали декорации по эскизам Иринкиного папы.
Весь апрель шли репетиции, и все верили, что в майские праздники спектакль состоится обязательно. Только Иринка однажды печально сказала:
– Хорошо бы успеть. А то мы можем уехать еще до мая.
– Куда? – не понял Журка и даже сперва не встревожился.
– Во Владимир.
– Зачем?
– Жить.
– Как жить?
Иринка помолчала и сказала со взрослой ноткой:
– Ну что значит "как"? Как все люди живут. Насовсем…
Журка наконец понял. Остановился, чуть не уронив портфель на сухой солнечный асфальт. И она остановилась – насупленная и слегка виноватая. Быстро взглянула на Журку, стала смотреть вниз и серьезно объяснила:
– Выхода больше никакого. Здесь у папы совершенно нет перспектив.
Журка с легким раздражением уловил в ее словах знакомые интонации – когда Иринка будто повторяет чужие слова. Но он уже знал, что какие бы эти слова ни были, а в них всегда кроется горькая правда. Поэтому досада растаяла, а тревога осталась.
– Как же так… – беспомощно пробормотал он, и самому стало тошно от пустоты и бессилия этих слов.
Иринка шевельнула головой, будто сказать хотела: "А вот так. Ничего не поделаешь". Потом она медленно пошла вдоль школьной изгороди, и Журка – рядом с ней.
– И ничего не говорила… – с упреком сказал он.
– Я не знала, что это всерьез. Они и раньше про переезд разговаривали… Мама и папа… Поговорят и раздумают. А сейчас оказалось, что на самом деле… Потому что куда же дальше-то? На областную выставку ничего у папы не взяли, про "Летний день" сказали, что хорошо, но по теме, мол, не подходит. О персональной выставке теперь и не говорят… Это все после того случая с телепередачей.
– Неужели все еще помнят?
– А ты думал… На нем сейчас такое пятно. О приеме в Союз художников лучше и не заикаться. И мастерской нет…
Значит, та зимняя молния оставила свой след. А Журке-то казалось, что она ударила лишь по краешку и не принесла Иринке и ее родителям большого вреда. Потому что всегда, когда он приходил к Брандуковым, Игорь Дмитриевич был веселый и полный художнического азарта. Он делал какие-то интересные заказы для Дворца пионеров, говорил, что в августе собирается в Калининград к рыбакам, и главное – он заканчивал картину "Золушка из пятого "А".
Над этой картиной Игорь Дмитриевич работал в мастерской одного из приятелей. Дома он только делал эскизы с Иринки, Журки и Горьки. Но "мучил" он ребят недолго. И Журка просто обалдел от неожиданности, когда в начале апреля Игорь Дмитриевич повел их троих в мастерскую и показал почти готовую картину.
Дело было даже не в том, что все сразу узнали себя. Дело в том, что картина была – как рассказ про них. Про их настроение, про их характеры. И про мысли…
На картине были Золушка, принц и шут перед началом спектакля. Они за кулисами ожидали своего выхода. Иринка в платье из мешковины сидела на фанерном ящике и, как ручного голубя, держала у груди сверкающую туфельку. На Иринкином лице дрожали цветные отсветы. Журка, одетый принцем, стоял сбоку и что-то говорил ей (может быть, просил не волноваться, хотя сам заметно нервничал). Но Иринка его, видимо, не слышала: чуть улыбаясь, она совсем ушла в свою сказку…
А Горька в своем желто-черном клетчатом костюме стоял чуть в стороне, у занавеса. Он слегка раздвинул складки, и со сцены пробился в красноватый сумрак горячий луч. Лицо Горьки было совсем непохоже на лицо шута. Это было лицо разведчика, у которого одна задача: проверить, нет ли опасности для друзей. Нет ли в зале среди зрителей насупленных и недобрых людей? Кажется, не было. Напряжение еще не совсем сошло с Горькиного лица, но он уже обернулся к Иринке и Журке, чтобы сказать: "Нормально, ребята. Не волнуйтесь". Но почему-то ничего не сказал…
"Золушка из пятого "А" была написана не так, как "Летний день", а более резкими и крупными мазками, более нервно, что ли. Она отличалась от "Летнего дня", как отличается, например, сдержанное, но энергичное вступление к испанскому танцу от негромкой, спокойной песенки. Журка не мог решить, какая картина ему нравится больше. Он понимал, что нравиться одинаково они не могут: очень уж разные. Но понять, какая из них лучше, он был не в силах. Обе были замечательные.
Втайне (не всерьез, а просто так) Журка даже мечтал, что однажды Игорь Дмитриевич скажет: "Что, Журавленыш, говорят, у тебя в июне день рождения? Какую картину мы выберем для подарка?" Он бы, не думая, ответил: "Ой, что вы… Правда? Хоть какую!"
Но, конечно, этого не случится. Какой же художник станет дарить мальчишке, даже хорошо знакомому, любимые картины? Да и не надо! Плохо другое: теперь на дне рождения не будет Иринки. И в другие дни тоже не будет. И некуда станет спешить вечером. И не с кем водить Максимку в кукольный театр. Не с кем спорить о космических пришельцах. Не с кем серьезно, не боясь насмешек, говорить про машину для защиты от молний. И… многое-многое будет еще не с кем.
