Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович (книги полностью .TXT) 📗
— Малыш, на место! — Он подошел к курсанту и взял из его рук кепку.
— Что с вами сегодня, Василий Иванович? — спросил дрессировщик. — Вы даже не поблагодарили Малыша.
Малыш медленно вернулся в угол. Его агатовые глаза укоризненно смотрели на Данилова. Тот рассеянно вынул из кармана конфету.
— Извините. Дело у меня там одно… Я, пожалуй, пойду.
Конфета нетронутой лежала у ног Малыша. Оскорбленный, он не принял угощения.
По дороге от учебного корпуса к проходной будке шел навстречу Данилову шофер начальника. Шагая через полосы света и тени, он спешил по окаймленной липами аллейке и, стараясь разглядеть Данилова, заслонял ладонью глаза от бьющего из-за деревьев солнца.
Солнце может светить вовсю, золотя паруса яхт на море; ветерок — шелестеть листвой, распространяя прохладу; мальчишки могут плюхаться с причалов в прозрачную воду… В такой вот погожий денек люди частенько всей семьей уезжают за город, заперев квартиру на замок. Но замки для воров не препятствие, и поэтому рядом со служебным кабинетом Ивана Владимировича, в комнате с раскладушкой, покрытой солдатским одеялом, бывает, что и глубокой ночью зажигается свет, раздаются телефонные звонки, а из ворот выезжают оперативные машины. И где бы ты ни был: в театре ли, у друзей за чашкой чаю, или дома в постели — везде найдут тебя, дорогой товарищ, и увезут, вот как, например, сейчас, хотя ты еще не успел съесть своих бутербродов и запить их холодным нарзаном в тени старой липы на берегу моря. На то и щука в море, чтобы карась не дремал.
Только на третьи сутки поздно вечером, покончив с обысками, допросами и очными ставками, Данилов смог, наконец, выслушать доклад младшего лейтенанта.
— Есть неоспоримые факты, Василий Иваныч. Иголки хранятся в одной кладовой. Их там, наверное, мильон коробочек. Подвала и чердака нет, запасных выходов тоже. Окно с решеткой, а дверь на ночь опечатывается. Днем же кладовщик никуда не уходит.
— Даже на обед?
— Да, я проверял.
— Стало быть, получается, что он сам у себя и ворует иголки? — спросил Данилов.
— Ну что вы, Василий Иванович! Он четверть века на фабрике проработал. Председатель шахматной секции, пенсионер, старый производственник.
— Старый. А может, у него жена молодая? Да капризная, расточительная?
Петя обиженно одернул гимнастерку.
— Так ведь я же все разузнал. Этот Егор Егорыч одинокий. Вся его семья — старая овчарка, Дамкой зовут. Они вместе и на работу ходят и чуть не из одной миски едят.
Петя говорил уверенно. Он старался держаться солидно, но глаза его так и светились нетерпением.
Данилов устало потянулся. За окном уже затихал шум города, В настольном репродукторе сонно пиликала скрипка.
— Ну ладно, дорогой товарищ. Это ты, как говорится, исполнил увертюру. А теперь выкладывай свои неоспоримые факты.
— Шахматы! Ферзевый гамбит! — выпалил Петя и с торжеством посмотрел на Данилова, — Понимаете, Василий Иваныч, замучил кладовщик: десять партий у меня выиграл. Он мировой гроссмейстер в масштабах данной фабрики. Его хлебом не корми, сыграй только. У него всегда доска наготове, фигуры расставлены.
— Так-так… — Данилов оживился, достал портсигар. — Стало быть, в кладовую заходят любители сыграть партию-другую. Скажем, в обеденный перерыв.
— Само собой! — Петя многозначительно загнул палец. — Значит, так. Мастер механического цеха Катков. Сильно выпить любит и крепко ругается. Раз. Дальше — Лукин, агент снабжения. Ненормированный рабочий день. Этот шлендает по танцулькам, морочит голову сразу двум: одна — Люба из красильного цеха, другая — Клава из перемоточного. Третий — Викторов, инженер. Скупердяй, курит сигареты «Смерть мухам», сто штук — шесть копеек. Копит деньги на «москвича». Все. Остается только добавить, что простяга Егор Егорыч нет-нет да и выйдет куда-либо на минутку, пока партнер обдумывает очередной ход.,
— Твои предположения? — спросил Данилов. Петя засмеялся.
— Да ведь как сказать, Василий Иваныч. Все они в смысле подозрения какие-то одинаковые.
Данилов медленно примял папиросу в пепельнице. Поморщился.
— Одинаковых людей не бывает, товарищ младший лейтенант. Это тебе кажется, потому что ты вроде бы как тянешь поводок в одну сторону: ищешь в людях только плохое.
— Так ведь наше дело такое, милицейское, товарищ подполковник! — звонким голосом сказал Петя. Лицо его было обиженным.
Данилов машинально вынул конфету.
— Ну, вот что, Петя, оставим лирику. Сведения ты собрал ценные. Я всегда говорил, что у тебя чутье прямо собачье. Получи премию. Итак, обстановка подсказывает: один из трех — вор. Но который? Петя упрятал конфету за щеку.
— Я так скажу, Василий Иваныч! Надо обыскать их сразу после игры. Неоспоримый факт!
Данилов строго взглянул на него.
— Ну, допустим, задержим одного, обыщем. И ничего не найдем. Дальше что?
Петя смущенно молчал.
— Не знаешь? А ты подумай, дорогой товарищ. Во-перзых, кто нам позволит оскорблять обыском людей? Ведь, кроме довольно шатких подозрений, у нас еще ничего нет. Но главное — обыщем одного, остальные узнают. Нет, так мы не найдем, где тут собака зарыта.
Данилов взял новую папиросу и принялся неторопливо разминать ее. Казалось, он совсем забыл про Петю. Тот скреб в затылке.
— Действительно, Василий Иваныч, чертовщина. Получается, как у Джерома: «Трое в одной лодке».
— Не считая собаки, — рассеянно отозвался Данилов. Он продолжал думать о чем-то, машинально следя за мухой, ползущей по краю раскрытого портсигара. И вдруг резко, со щелчком, захлопнул его; под крышкой забилась пойманная муха. — А ну-ка, объясни мне, где и что там в кладовой.
Петя взял со стола карандаш, придвинул лист бумаги и начал чертить.
— Вот это вход, прямо со двора. Направо барьер, за ним стеллажи с материалами и иголками. Налево столик; тут Егор Егорыч и накладные оформляет и в шахматы дуется. Здесь в углу на подстилке спит старая Дамка, а там вот…
Данилов посмотрел на часы.
— Ладно, Петя. Время позднее. Шабаш. Ты завтра будешь помогать капитану Гребневу. А с иголками пока обождем. Дай мне только на всякий случай домашний адрес Егора Егорыча. Надо мне с ним познакомиться.
Хотя младшему лейтенанту и не хотелось расставаться со своим любимым начальником, но дисциплина есть дисциплина. И Петя несколько дней подряд скрипел пером в кабинете хмурого пожилого капитана Гребнева. Петя всей душой любил живую, оперативную работу и ненавидел писанину, которая — черт бы ее драл! — отнимает так много времени. «Что написано пером, не вырубишь топором. В этом, брат, тоже есть романтика», — назидательно говорил капитан Гребнев. На правом рукаве капитанского кителя — темный чехольчик с резинками, точь-в-точь как у счетовода. Его сухие пальцы неторопливо водят ручкой. «Поименованный гражданин Трошкин, он же Мухин, он же Фролов, систематически привлекался органами милиции и прокуратуры…»
За эти дни Петя так соскучился, что решил после работы съездить на острова: авось там Василий Иванович, для пса-то небось время у него всегда находится. Но будка Малыша пустовала, видно, он отбыл в командировку на розыски очередного преступника. И Петя, так и не повидав подполковника, вернулся к опостылевшим «канцелярским» делам.
Капитан Гребнев знал, что протоколы, справки, характеристики, письма, записные книжки, фотографии и даже завалявшиеся в карманах театральные билеты — все это, кропотливо собранное в одну папку, постепенно раскроет преступника: его характер, планы, привычки и, наконец, причины, побудившие совершить, казалось бы, необъяснимый поступок. Вот смятый листок отрывного календаря, сохраненный зачем-то с прошлого года. А ну, посмотрим, что там на обороте? Вот записка от какой-то девушки. Еще документ, еще… И постепенно весь он тут, человек, как на ладони, будто освещенный со всех сторон этой казенной настольной лампой. В такие минуты канцелярские справки и протоколы начинали звучать для Гребнева как «романтика». Но Пете — по молодости лет и потому, что он не так давно работал в милиции, — эти чувства не были доступны. И когда позвонил Данилов и предложил срочно приехать на фабрику, Петя с радостью покинул кабинет Гребнева.
