Из Гощи гость - Давыдов Зиновий Самойлович (читать книги регистрация TXT) 📗
Аксенья видела, что подходит к костру, глубоко отраженному в черном зеркале воды, что у костра сидят люди, варево варят в котле; старик какой-то в красном сукмане, сам красный от огня, сыплет в котел муку, болтает в котле палкой.
— Эй, кто там, откудова кто? — окликнул Аксенью безусый парень, разлегшийся у костра на валяном армячишке.
Аксенья остановилась, чуть вдвинулась боком в тень, павшую от высоко наложенных досок, и дальше зашла, забилась в затулье под досками. И сквозь щели в редком ряду стала глядеть на людей, сидевших возле костра. А те обернулись в ее сторону и ждут: никого…
— И, Нефед!.. Непочто ворошиться: пес то бродячий или дикий кот, — молвил старик в сукмане, принявшись снова болтать в котле.
И Аксенья разглядела на человеке этом железную, порыжевшую от ржавчины шапку и на земле подле него две деревянных клюки.
— Углицкие мы-ста, Хрипуновы, — услышала Аксенья другой голос. — Евонде с того стружка мы, угличане, с Углича… Бывал коли в Угличе, батя?
— Ведом мне и Углич, — ответил старик. — И в Угличе бывал…
— Так вот-от-ка мы тамошние, Хрипуновы братья… Я — Егуп, он — Меньшой, а середний вот-от-ка — Плакида.
Аксенья разглядела и Хрипуновых в щель. Все они были широкоплечи, носаты и чернобороды. И до того схожи, что разве только родная мать могла бы отличить Ерупа от Меньшого, а их обоих от Плакиды.
— В Угличе Хрипуновых не слыхивано в доселюшние времена, — откликнулся старик. — Это в Кашине — там Хрипуновы. В Кашинском городе что ни двор, то Хрипуновых. Их там — что зайцев в капусте. Плодливо их там, в Кашинском, и угодливо. А на Угличе вашей братьи не слыхивано.
— Да ты-ста, батя, на Угличе еще коли бывал!.. — воскликнул Егуп. — А мы вот-от-ка новоселы там… Нашей братьи там и не гораздо. А в Кашинском — верно: нашей братьи поболе будет. Спокон веку мы кашинские, а в Угличе — новоселы, вот-от-ка и не гораздо нас…
— Для чего же в Углич выбежали? Чего ж это Кашин стал вам негож? — спросил старик, облизывая палку, которою болтал в котле.
— А это, батя, лет тому с пятнадцать, при прежних царях, угличан разослано в ссылку тьма. Запустошился город, не стало людей государевы подати платить, ни работы работать… Вот-от-ка и почали они там кашинских, нашу братью Хрипуновых, дворами да всякою льготою соблазнять: шли б де мы к ним надежно и бесстрашно. Да только побежало к ним нашей братьи трое: я — Егуп, он — Меньшой да вот-от-ка середний — Плакида.
— Лет с пятнадцать… — пробормотал старик, словно самому себе. — В ссылку разослано… Надо быть, после царевича так сталось?..
— После царевича ж, — подхватил Егуп. — Как царевича Димитрия в Угличе от Бориса Годунова убили, так вот-от-ка…
— Коли убили? — оборвал его старик. — Не ко времени развякался, глупый! Ведом тебе палач Оська? Он те ножиком каленым языку убавит!..
Егуп умолк сразу, вороную свою бороду помял, переглянулся с Меньшим и Плакидой…
— Да я… да мы… — залепетал он было. — Да вот-от-ка в Угличе…
— «Я… да мы…» — передразнил его сердитый старик. — Хотя б и углицкие вы, а ведали б твердо, ваша братья Хрипуновы, что заместо царевича попова сына убили.
— Да сказывали… — пробовал оправдаться Егуп.
Но старик не дал ему договорить.
— «Сказывали»! — опять передразнил он его. — Сказывали, свинья в ели гнездо свила да по поднебесью медведь летит, хвостом вертит…
— Я чаю, в Угличе старожильцев-то и собак не осталось, — удалось наконец Егупу вставить и свое слово. — И ты бы, батя, не поленился — нам бы про то дело грешное рассказал… Вот-от-ка и нашей братье про то дело было б известно.
— И нам-ста то ведомо было б, — поддержал Егупа Меньшой.
— И мы бы в царственном деле знатоки были, — подхватил и Плакида.
Но старик ничего не ответил. Только снял с огня поспевшее кушанье, отставил в сторону котел, перекрестился и принялся хлебать из котла снятой с пояса ложкой. Тогда и остальные отцепили ложки и стали по очереди запускать их в железный котел. Все пятеро осторожно подносили ложки ко рту, с хрипом втягивали в себя сваренную стариком похлебку и вновь совали ложки в черневшую на сыром песке посудину. И только после того, как была она опорожнена вся, старик молвил в ответ всем троим Хрипуновым:
— Не поленюсь, порадею и вашей братье… Днем мне дремота, а ночью и сон ко мне нейдет…
Придвинувшись к огню, старик погрел над ним руки, поправил на себе остроконечную шапку и начал так.
XVI. Рассказ Акиллы
— Хотя б и новоселы вы, а ведомо и вашей братье, Хрипуновым: ставлен Углицкий город в стародавнее время, при допрежних князьях, на матке на Волге, а пала Волга устьем в Хвалынское море. Много воды волжской пало в синее море с той давней поры; много и времени прошло до царствия великого государя, Ивана Васильевича царя.
Грамливали мы Казань с Грозным царем, татаровей посекли, а иные в полон умыканы, наловили пленников, ну, да не про то теперь говорить. Казань погромили, Астрахань завоевали, измену и крамолу боярскую с сердцем и корнем выкоренили, да с тем и преставился Иван Васильевич, царство старшому отказал, Феодору Ивановичу, а младшенького, Димитрия, велел беречь до совершенных лет и матушку его, вдовую царицу Марью, тоже беречь приказал. Ан сталось тогда не по государскому веленью, а по Борискиному Годунова хотенью. Стал он, Бориско, царю Феодору шептать: не беречь царевича Димитрия надо, самим-де нам беречься его надобно, как бы голов нам не поскусал, на Москве сидючн, с ребятками играючи, совершенных лет дожидаючи. Ну, и нашептал, чтоб-де Углич царевичу выделить — жил бы он со сродниками со Нагими, со всею братьею в Угличе, и будто так усторожливей для царя Феодора Ивановича станет. И поехали они, Нагие, с царевичем в Углич, вся их братья, и там стали кормиться, чем царь пожалует.
Были царь Феодор и царица его Арина бездетны, один и оставался наследничек государский — на Угличе Димитрий. И приступила к Борису жёночка Борискова и тоже Марья, Скуратова дочерь, така же люта, что тот Малюта. Приступила к Борису — извести б де царевича в Угличе, промыслить-де надобно о смерти его.
«Тогда, — говорит, — и пора придет: буду я царица, а ты станешь над мужиками московскими царь. И будет нам всего вволю».
А Бориска того дела зашли, неколи ему промышлять, да Марья-то Скуратова и в день и в ночь докучает, разговаривает:
«А что это в Угличе за урод растет?.. А что это там за чертеночек?.. Растет, подрастет, да и головы нам снесет. Вот каково станет!»
И донеслось это до Углича, проведали люди, перенесли, воздвиглась, значит, на царевича от Бориса Годунова злая ненависть. Стала беречься царица Марья Нагая с братьею их, со царевичем маленьким, колдунов тут почали они ловить — приходили царевича ведовством всяким портить… Что неделя, что другая — ловят они в Угличе то татарина с кореньем наговорным, то лопаришка с письмом волшебным, либо бабу юродивую с чем. И так ли, сяк ли, да подпортили ж царевича маленько ведуны, напустили на него болезнь падучую, черный недуг оземь шибает хоть где. И случилося тут так.
Царевич, от обедни пришедти, стал на дворе играть, а с ним маленькие ребятки, а игра им была тычка, ножиком бросать в колечко. И как пал в ту пору на царевича черный недуг, стал руки себе грызть, чуть пальцев себе не отъел, стал оземь шибаться, да тут судом божьим и упал горлом на нож, обмертвевши лежит в крови, думали, что и вовсе мертв, убит лихими людьми. Ну, и шум тут пошел по Угличу, в набат бьют на колокольне, почали мужики посадские метаться, бурлаки бегут с судов волжских, царица Марья на двор сбежала, видит — дитя убито насмерть, почала вопить, с поленом обрушилась на мамку, голову ей поленом проломила, нянькам надавала оплеух горячих — не уберегли-де вы царевича, будет-де и вам теперь смерть!
«Бейте, — кричит, — люди, пристава, дьяка бейте, побивайте насмерть всю их братью: они царевичевой крови причина! Отдайте им за царевичеву кровь, я за всех за вас в ответе!»
