Загадочная личность - Христолюбова Ирина Петровна (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗

— Ты что, заболела? — почему-то шепотом спросил он.

— Нет, — гордо сказала я. — Не заболела. Я сбежала с урока.

— Но-но! — грозно сказал он.

Я громко захохотала смехом двоечника.

На меня оглянулись, а какая-то женщина в синей шляпе сказала:

— Какая невоспитанная девочка!

— Наверно, сбежала с уроков, — сказала другая, в розовой шляпе. — Сразу видно, что двоечница. — И, подумав, осмотрев нас с ног до головы, добавила: — И мальчик двоечник.

Глаза Капустина потеплели. Он взял меня за руку, и мы пошли в зал.

Капустин поискал мелочь в кармане, купил сто граммов конфет «Коровка», мы сели в уголок и молча стали их сосать.

Капустин был взволнован и совсем не походил на хулигана и двоечника. Он был тихий, нахохлившийся, как воробей в мороз. И боялся со мной разговаривать. Видимо, в душе он таким скромным и был, а хулиганом и двоечником стал по убеждению. Как я его сейчас понимала!

Мне хотелось поделиться с Капустиным своей новой идеей, обрадовать его. Но началось кино, и я не успела ничего сказать.

Когда кончился сеанс, в школу идти еще было рано: наверно, второй урок не кончился. Было самое время поделиться с Капустиным своей новой идеей.

Мы сели на заснеженную скамейку в сквере. Капустин был по-прежнему молчалив и скромен. Он взял меня за руку, и так мы сидели пять минут.

Наконец я сказала:

— Тебе нравится учиться на тройки и двойки?

— Нравится, — скромно ответил Капустин.

— С сегодняшнего дня я тоже буду учиться только на тройки и двойки.

Капустин недоверчиво улыбнулся и грустно сказал:

— На это не каждый способен.

И тут я начала подробно рассказывать Капустину, как я до всего додумалась. Чем дольше я говорила, тем ярче разгорались глаза Капустина, и под конец моего рассказа он уже превратился в хулигана и двоечника.

— Поклянемся! — сказал он.

Я достала бумагу и карандаш.

— Пиши, — сказал Капустин. — Мы даем кровавую клятву…

«Мы даем кровавую клятву, — написала я, — учиться только на тройки и двойки…».

— По понедельникам не ходить в школу, — сказал Капустин, — а в остальные дни по усмотрению.

«По понедельникам не ходить в школу, а в остальные дни по усмотрению, — записала я и добавила: — Клянемся в дружбе навеки».

Капустин прочитал, подумал и остался доволен. Мы расписались: «Д. Капустин, М. Веткина».

— Будем есть землю, — сказал Капустин.

Он нашел под кустом комочек мерзлой земли, откусил от него и стал жевать. Потом, сделав страшные глаза, проглотил. Я тоже разжевала комочек земли и, чуть не подавившись, проглотила. Клятва была скреплена.

С тех пор я Капустина обычно звала «мой друг Капустин».

К пятому уроку мы шли в школу уже друзьями, готовыми умереть друг за друга.

Надо сказать, что, когда подходили к школе, на лице моем начало проступать волнение. А Капустин был весел и спокоен. И я устыдилась своей минутной слабости.

— У меня железный характер, — сказала я Капустину, сурово сдвинув брови.

— У меня тоже, — сказал Капустин.

Мы вошли в школу и тут же встретили мою подругу Таню. Увидев меня с Капустиным, она остолбенела. На ее лице отразились смятение, гнев и неуважение ко мне.

В течение последующих трех дней, выполняя клятву, я получила четыре двойки и тройку, а Капустин две единицы. Мы с Капустиным иногда хохотали на уроках странным громким смехом. Никто ничего не понимал.

Дома у меня была паника. Мама по два раза в день падала в обморок.

— Где ты нашла этого Капустина? — кричала она. — Где ты его выкопала?

Папа ходил по комнате из угла в угол, обвязав голову мокрым полотенцем, и тихо стонал.

Сестра Дуся впала в меланхолию. Может быть, ей было завидно, что у меня был друг Капустин, а у нее не было.

Но на третий день к вечеру вдруг все стихло. Все смотрели на меня грустными глазами и разговаривали шепотом.

На следующий день, когда я пришла в школу, то почувствовала, что и тут что-то изменилось. Подруга Таня мне улыбалась. На ее лице светились любовь и уважение ко мне.

Я осмотрела класс. У всех было уважение ко мне. А к Капустину уважения не было.

Перед началом уроков меня вызвали в учительскую. Марья Степановна ласково взглянула на меня и усадила на стул.

— Мы все понимаем, — сказала она.

Марья Степановна действительно что-то понимала, а я не понимала ничего.

— Вчера приходила твоя мама. Она нам сообщила, что ты больна. У тебя душевный кризис. Это временное явление.

— Нет у меня кризиса, — тихо, но твердо сказала я.

Марья Степановна ласково улыбнулась.

— Иди на урок и пока делай что хочешь… Даже дружи с Капустиным. Сейчас тебя нельзя травмировать.

— Капустин, — мой друг, — тихо, но твердо сказала я.

— Да-да, — торопливо согласилась Марья Степановна.

Все в классе узнали, что у меня душевный кризис. Все меня зауважали с небывалой силой. Все за мной ухаживали, ловили каждое мое слово.

Капустин был несколько удручен.

— Почему у тебя кризис, а у меня нет? — говорил он.

— Не знаю, — говорила я. — Это у сестры Дуси кризис, а не у меня.

Наша дружба крепла с каждым днем. В понедельник мы бродили с Капустиным целый день по городу. Он мне рассказывал всякие интересные истории из книг и из жизни. Даже про Мамая кое-что рассказал.

К тому же Капустин научил меня прыгать с трамплина на горе за нашим домом и держать табуретку на носу. Нет, ни у кого не было такого друга, как у меня.

А во вторник Марья Степановна подошла ко мне и сказала:

— Приходи завтра обязательно на урок истории. Будет присутствовать директор. Я тебя спрошу про татаро-монгольское иго. Не подведешь?

Я промолчала. Не хотелось обманывать Марью Степановну. Об этом разговоре я рассказала Капустину.

— Воспитывают, — уверенно сказал он. — Но я тебе верю.

Домой я пришла все-таки в плохом настроении. Первый раз за эти дни у меня не было ни сил, ни энергии.

Я легла на диван и положила учебник истории под подушку. «Учить, конечно, не буду, но пусть полежит», — подумала я.

Сестра Дуся была по-прежнему в меланхолии.

«Ладно, — подумала я, — открою учебник только на минуточку». Я взяла учебник и не заметила, как прочитала всю главу про татаро-монгольское иго. Мамай поразил меня своей жестокостью.

А ночью он приснился мне. Будто сидит в своем шатре и листает учебник истории.

«Ученье, — говорит, — свет… У меня, — говорит, — двадцать сыновей и все неучи. — Вздохнул он, задумался. — Ну, — говорит, — ладно, пойду коням овса дам. А ты завтра будешь урок отвечать, — смотри, про Куликовскую битву — ни гугу!» — И он погрозил мне пальцем.

«А с урока истории я вообще уйду!» — хотела крикнуть я Мамаю, но не смогла — проснулась.

С урока истории я так и не ушла. Все собиралась сказать Капустину: уйдем, мол. Но урок был последний — думаю, успею, скажу. Да так и не успела.

Марья Степановна вошла в класс вместе с директором школы Василием Петровичем. Он сел на заднюю парту, и я ощущала на своем затылке его мудрый взгляд.

— Про татаро-монгольское иго нам расскажет Веткина, — сказала Марья Степановна.

Я взглянула на Капустина. Он улыбнулся, полный доверия ко мне.

— Так что ты знаешь про татаро-монгольское иго? — ласково спросила Марья Степановна.

«Сейчас возьму и скажу: знать ничего не знаю, ни про какое иго слыхом не слыхала».

— Кто такой был Мамай? — ласково спросила Марья Степановна.

— Завоеватель, — сказала я.

Тут Марья Степановна стала задавать вопрос за вопросом. И что ни спросит — на все я отвечаю. Говорю и говорю, остановиться не могу, будто этот Мамай меня за язык тянет. Марья Степановна смотрит на меня с любовью, Василий Петрович — с гордостью, подруга Таня — с уважением.

Не смотрит только Капустин. А я не могу остановиться. И про битву на поле Куликовом рассказала, и про пожары, и про жестокости.

— Прекрасно, прекрасно! — ласково говорит Марья Степановна. — Так сколько лет длилось татаро-монгольское иго?