Река твоих отцов - Бытовой Семен Михайлович (версия книг .txt) 📗
Тогда-то и переселились орочи на лесистые берега Тумнина, богатые пушным зверем. Да и рыбы в эту реку во время нереста заходило столько, что на оморочке по ней, бывало, не пройдешь.
В одну из зим в долину Тумнина пожаловали царский урядник и поп. Поп крестил орочей, учил их закону божьему, наделил жестяными крестиками. За каждый такой крестик брал соболью шкурку.
Однако лесные люди по-прежнему верили в силу могучего духа — Амбы, который один властвует над всеми. Амба живет везде — в лесу, в воздухе, под водой… Когда он добр, то помогает на охоте и рыбной ловле. Когда разгневан, посылает несчастье: зимой пургу, осенью и весной — наводнение.
Только шаман умеет разговаривать с могучим духом. Поэтому люди должны ходить к шаману, слушаться и почитать его.
Орочи верили, что после смерти душа переселяется в какое-то другое царство — Буни. Но путь в то царство долог и труден. Поэтому умершему надо дать с собой самые нужные предметы: палку, удочку, посуду…
— Все это, понятно, осталось в прошлом, — говорит Николай Павлович. — К новой жизни орочи шли охотно. Особенно молодежь. Старики, правда, не сразу расставались со своими древними обычаями и привычками. Тут нам пришлось потрудиться…
— Сколько орочских родов сохранилось?
— Девять родов. Но иные из них так малочисленны, что насчитывают лишь две-три семьи.
— Сколько же всего осталось орочей?
— Человек триста пятьдесят. — И, заметив мое удивление, говорит: — Ничего, хоть и маленький народ, но и ему есть чем гордиться. Смелые, мужественные люди орочи наши. Поживете подольше в Уське, сами увидите.
В это время из-за леса показывается орел. Сложив крылья, плавно садится на гребень скалы. Через несколько минут он опять взлетает, небольшими кругами набирает высоту, но почему-то не торопится улететь, словно поджидает кого-то. И верно: два молодых орленка срываются с гребня, несколько секунд падают, но тут же, будто опомнившись, становятся «на крыло». По-видимому, это их первый вылет из гнезда на большой простор.
Свет над тайгой
Летом 1926 года орочи писали Арсеньеву в Хабаровск:
«Дорогой друг капитан! Ты больше других знаешь нашу жизнь. Знаешь, как много было нас когда-то и как мало осталось. Ты жил в наших шалашах, ел нашу пищу, курил наши трубки. Наши люди ходили с тобой по тайге, плыли с тобой по рекам, переваливали через высокие горы. Помнишь, конечно, когда на Хуту случилась с тобой беда, совсем помирать собрался, наши орочи на ульмагде приплыли к тебе, спасли твою жизнь.
Дорогой друг капитан Арсеньев! Много слышим теперь, что за перевалом Сихотэ-Алиня новый закон жизни есть. Товарищ Ленин, самый большой человек, этот закон бедным людям дал. Знаем, конечно, почему на Тумнин новый закон еще не пришел. Дороги к нам худые совсем. По сопкам крутым ходить нужно. По быстрым рекам плыть на ульмагде. Сквозь густую тайгу пробиваться. Как закон по таким трудным дорогам быстро придет? Нет, конечно! Просим тебя, друг капитан, расскажи закону, как на Тумнин к лесному народу прийти можно.
Очень нужен орочам Ленина новый закон. Совсем худо жить стали. Все равно клещи, купчишки, в наши стойбища, откуда не знаем, ползут. Даром пушнину всю забирают, за людей не считают нас. А недавно Игнашку Акунку, знаешь его, конечно, один злой купчишка так сильно побил, что Игнашка совсем худой стал, помрет, наверно…
Ты, друг капитан Арсеньев, кому надо скажи, какая жизнь у орочей есть и какой нету. Нету, конечно, лавки, куда можно пушнину сдавать, где можно соль, спички, муку, чай, сахар, табак и порох брать и еще кое-чего из одежды. Нету у нас школы, где наших детишек читать-писать научить можно. Конечно, больницы тоже нет у нас. А болезнь у многих людей есть, а какая — не знаем. А шалаши наши, сам видел, совсем худые, темные: что день, что ночь — все одинаково.
Вот и скажи, друг капитан, кому надо в городе: пускай новый закон жизни поскорей на Тумнин придет. А если закон не придет скоро, наших лесных людей останется еще меньше.
Письмо это Кирюшка-партизан писал в юрте Алексашки Намунки, который однажды, помнишь, спасал тебя, когда с тобой большая беда случилась и ты помирать совсем собрался.
До свиданья, друг капитан! Живи долго, как тот большой тополь, что стоит на берегу Хуту и на стволе твои зарубки хранит. Помнишь, конечно?»
Инвалид гражданской войны Кирилл Иванович Рубцов, или Кирюшка-партизан, как его дружески называли орочи, увез с собой письмо в Усть-Датту, а оттуда переправил в Хабаровск. Долго шло оно из глухого таежного района в краевой центр. Еще дольше шел ответ Арсеньева на Тумнин.
Кончилось лето, пришла осень, потом зима, и только в начале весны Кирилл Иванович привез в Уську ответ из Хабаровска. Арсеньев сообщал, что ходил с письмом к большим советским начальникам, и те посоветовали, чтобы орочи послали в город своих делегатов.
— Наверно, хотят все ваши дела сразу решать, — объяснил Кирилл Иванович, когда орочи снова собрались в юрту Александра Намунки на совет.
Легко сказать — послать делегатов в город! Редко кто из орочей дальше Хади [4] побывал. А о больших городах, только слыхали. Но где они, эти города, как до них добраться, не знали.
Весь день просидели они на медвежьих шкурах, курили трубки, спорили. А когда над лесом занялась заря, Тихон Акунка сказал твердо:
— Больше думать не будем. Надо в город идти! Тихону шел тогда семнадцатый год, но он не уступал в отваге самым лучшим охотникам. Среднего роста, стройный, с узкими живыми глазами, юноша отличался сметливостью. Когда заезжие скупщики пушнины пытались обсчитать кого-либо из сородичей Тихона, он тотчас же вмешивался в дело и выводил обманщика на чистую воду. Отец Тихона, Иван Акунка, в последние годы часто болел: провалился зимой в прорубь и простудился. Юноша стал во главе большой семьи. Он стрелял белок, ловил капканами соболей и лисиц, ходил на медведя и сохатого, заготавливал впрок рыбу — и семья не терпела нужды.
В последнее время все больше доходило слухов о том, что далеко за перевалом живут другой, новой жизнью, без скупщиков и спиртоносов, что там все люди равны между собой, справедливы друг к другу, что дома, в которых они обитают, не боятся ни ветров, ни наводнения, ни пурги, что больных излечивают доктора, что не только детей, но и юношей, таких, как он, Тихон, учат грамоте…
Как ему, Тихону, хотелось научиться читать и писать! Когда Кирюшка-партизан писал письмо Арсеньеву, Тихон стоял за спиной Кирюшки и с трепетным удивлением смотрел, как тот выводит карандашом слова на бумаге. А потом, когда пришел из города ответ, Кирилл Иванович так же быстро снимал с бумаги слова и отдавал их орочам…
— Надо в город идти! — решительно повторил Тихон Акунка.
— А как его Тихон пойдет? — спросил Михаил Намунка. Ему несколько раз приходилось сопровождать экспедиции, и он лучше других представлял себе дорогу в город. — Из Хади во Владивосток пароходом плыть надо, а оттуда на машинке — в Хабаровск ехать. Много денег стоит, а денег, сам знаешь, ни у кого нет.
Денег у орочей, действительно, не было. Они даже не знали, как выглядят деньги. Скупщики брали пушнину в обмен на товары.
— Пойдем через перевал! — сказал Тихон. — Арсеньев-капитан через сопки ходил. Почему нам нельзя? — Он подвинулся к очагу, и отблеск красного пламени отразился в его зрачках.
— Думаешь, так лучше? — спросил старый Мулинка, моргая подслеповатыми глазами.
— Думаю, лучше, — ответил за Тихона Александр Намунка. — Через перевал ходить — денег не надо. Ходи — думай, отдыхай — тоже думай. Кушать чего надо, в тайге найдем. Медведя убить можно. Сохатого можно. Рыбу ловить то же самое можно. Кушай чего хочешь. Где надо — тропкой пойдем, реку встретим — из тополя ульмагду выдолбим. Верно, долго ходить придется. Пока молодой месяц народится и вырастет большая луна, меньше полдороги позади останется.
4
Хади — Советская гавань.
