История Мурочки - Шиль Софья Николаевна (библиотека электронных книг txt) 📗
— Ох, племянничек, спасибо, родной! — говорит няня. — Сами потом скушаете, детки.
И они отправляются в детскую.
Мурочка повеселела. Она ужасно любит племянничка. Федя часто по праздникам приходит к ним. Сначала вместе играют, а потом он рассказывает.
Федины рассказы были точно оконце, через которое дети заглядывали в широкий, иной мир. В том неизвестном для них мире было столько интересного и страшного!
Они жалели Федю и других мальчиков, которые жили у хозяина, потому что хозяин был человек крутого нрава и больно стегал их ремнем, так что матери приходили, кланялись ему в пояс и просили слезно:
«Батюшка, Сидор Иванович, только по голове не бей, смилуйся!»
Точно так же жалко было Федю, когда он рассказывал, что хозяин заставляет самовары ставить и воду носить, а как сапоги шить — не показывает. И хозяин говорить: «На четыре года отдадены, небось успеете, а теперь только даром хлеб едите, подлецы, марш за водой!»
Федя рассказывал, что он пока выучился только заплатки ставить да подметки подбивать, и как ему хочется уйти к другому хозяину, чтобы поскорее выучиться целый сапог шить.
И он с гордостью показывал Диме и Мурочке, какую славную заплатку поставил он себе на левом caпоге.
Тетя Варя всегда хмурилась, когда являлся ведя. Она говорила брату:
— Удивляюсь, как ты не боишься, что он заразу занесет, болезнь какую-нибудь. Бог знает, в какой грязи они там живут.
Но Федя пока ходил и даже брал книжки у Димы, потому что был страстный любитель чтения и читал гораздо быстрее и лучше, чем сам Дима.
Федя удивился, застав дома одну Мурочку. Но из деликатности он и виду не показал, что удивляется, и играл с нею как ни в чем не бывало. Только когда Мурочка уже легла спать, и няня угощала племянничка в кухне чаем с булками, он решился спросить, отчего барышня одна в такой святой, великий праздник.
VII
Невозможное совершается
Уже больше года прошло с того памятного вечера, когда тетя Варя впервые появилась в тихом царстве Мурочки.
Много воды утекло с тех пор, и все в доме успели уже привыкнуть к нраву и желаниям Варвары Степановны.
Мурочка сидела в детской и писала в своей тетрадке упражнение на букву i. Дима только что вернулся из гимназии. Ник ходил с повязанным горлом и капризничал. Няня в своем уголке за печкою завязывала большие узлы и поминутно сморкалась.
— Нянечка, это ты все о матери плачешь? — спросила Мурочка, поднимая голову.
У няни в деревне была древняя старушка-мать. Ей шел уже восемьдесят шестой год, и недавно брат писал няне, что старуха больно плоха стала, неровен час, как бы не умерла.
Няня вытерла глаза платочком и тихо проговорила:
— О матери все, Мурочка. Жалко старуху, всю жизнь красного денька не видала. Нужда да заботушка, и все тут.
— А долго ты останешься там? — опять спросила Мурочка.
Няня медлила отвечать. Она усердно что-то складывала и разбирала.
— Не знаю, матушка, не знаю, — сказала она наконец.
Ник раскапризничался. Говорит, слишком туго у него горло повязано. Няня сняла фланельку, повернула ее на другую сторону, завязала по-другому и крепко поцеловала мальчика.
— Иди, играй.
Вошла тетя Варя.
— Кончила упражнение?
— Сейчас кончаю, — сказала Мурочка.
— Когда напишешь, оденься, мы пойдем гулять. Ник, ты останешься дома. Дмитрий, покажи свой дневник.
Через полчаса Дима, в новой гимназической шинели, и Мурочка уже чинно шагали с теткой по улице, заходили туда и сюда в магазины. Тетя Варя никогда не ходила с детьми в ограду, да и денек был морозный, серенький, и приятно было итти все вперёд да вперед.
Уже было поздно, когда они вернулись. Мурочка сняла с себя башлык и шубку, поставила в уголок калоши и пошла убирать свои вещи в детскую.
Ник играл у стола в солдатики. Мурочка с удивлением оглянулась. Что-то новое было в детской. Что такое? Вот чудеса! Нянин сундук исчез. Вот отчего так странно. Мурочка испугалась и потихоньку, на цыпочках, пробралась в кухню, где Аннушка, засучив рукава, протирала через решето вареный рис. — Аннушка, а где няня? Аннушка посмотрела на нее, вытерла нос об руку около локтя и сказала:
— Уехала няня.
— Уехала? Как же это? И не простилась!
Мурочка стояла пораженная. Ей вдруг вспомнилось, как няня крепко — крепко ее поцеловала, когда они уходила гулять.
— Так, значить, Варвары Степановны воля, — сказала Аннушка.
— Уехала… — проговорила. Мурочка уныло. — И вещи увезла? Что же это? И два стула кто-то поставил как раз на то место, где сундук стоял.
Аннушка усердно протирала ложкой рис.
— Жисть наша, одно слово! — промолвила она в сердцах. — Нонича здесь, завтра там, как пылинка сухая. И что это за доля положена нам, грешным, Иисусе Христе. Живешь-живешь, себя не жалеешь, ан, глядь, не нужна стала, проваливай.
Мурочка со страхом глядела на Аннушку и как она раздраженно терла ложкой по решету. Она отлично поняла, что это про себя и про няню Аннушка говорила. Но нельзя было никак понять, какое отношение это имело к поездке няни в деревню.
Ведь там была дряхлая старушка, почти без ног, с палочкой ходила, и няня так плакала, что вот случится несчастье, умрет старушка без неё. И жалко было расставаться с няней, а все-таки ведь и старушку надобно пожалеть.
Мурочка постояла-постояла и заговорила:
— Только бы знать, когда она вернется. Аннушка, ты как думаешь, скоро вернется?
Аннушка нахмурилась и замолчала.
— Аннушка! — сказала Мурочка и тревожно заглянула ей в глаза.
— Не велено говорить, и все тут. Уходи ты, Мурочка, к себе. Придет тетенька, осерчает.
Но Мурочку уже нельзя было выпроводить из кухни. Сердце у неё заныло, точно она предчувствовала, какая гроза готова была разразиться над нею.
— Аннушка, золотая, милая, скажи! Я не понимаю! Скажи мне.
И Мурочка залилась слезами.
— Ах, матушки, беда мне с тобой! — проговорила Аннушка. — Ведь сказано, не говорить. Ведь няня-то, Надежда-то Архиповна, распростилась, значит. Уж больше не придет. Мурочка всплеснула руками.
— Не придет?!
— Варвара Степановна, слышь, немку наняли, немка завтра придет, ну, а няня уж к чему. Да иди, иди, матушка, как бы грехa с тобой еще не нажить. Варвара Степановна заругает.
— Ах, Аннушка! совсем ушла няня-то! — рыдая, бормотала Мурочка, присев на табуретку.
И плакала-плакала бедная девочка! Пришла тетя Варя, бранила Аннушку, бранила Мурочку, но Мурочке теперь все равно было, она не слушала ничего, плакала, плакала навзрыд, и в детскую пришла, села на стул, где стоял нянин сундук, и плакала, плакала!
И Ник разревелся, узнав, что няня ушла, и тетя Варя увела его к себе, махнув рукой на Мурочку, с которой, на этот раз она не могла справиться.
И Мурочка сидела на том месте, где столько лет стоял нянин сундук, и, прислонив головку к холодной каменной печке, плакала, плакала так, что нос и глаза и все лицо у неё распухли. А Дима стоял злой у окна и молчал, и на все приглашения и приказания тети Вари даже не двинулся с места.
Кончилось оно, золотое, мирное детство! Кончились ласки и задушевные беседы, тихие речи, добрые слова! Кончились радужные сказки и умилительные предания; прощайте вы все, — цари и царевичи, и Лебедь Белая, и Василиса Прекрасная, прощайте, подвижники древних лет, святой Филарет Милостивый! Прощай, няня, золотая, ненаглядная! Незаметно ты расточала свою нежность и ласку на детей, голубила, тешила их, — незаметно и ушла из их жизни… Прощай, дорогая! Прощай!
