Витька Мураш - победитель всех - Томин Юрий Геннадьевич (книги .txt) 📗
Зимой у нас только Умник не скучает, а остальным вроде и делать нечего. Катка нет, кино нет, гор тоже нет, а по ровному месту на лыжах кататься неинтересно.
Мать мне говорит:
— У тебя одна забота — учиться. Ни о чем другом думать тебе не надо.
А я возражаю:
— Ты попробуй хоть один раз выучить, что нам на день задают.
— У меня своих дел хватает.
— Тогда не говори.
Отец наш разговор слышал и утерпеть, конечно, не мог.
— В любом деле главное — организация труда, — сказал он. — Хоть даже и в учебе. А если ты не справляешься, то, значит, не умеешь сосредоточиться. Смотришь в книгу, а видишь фигу.
— Может, попробуешь? Может, на спор?
— Давай, — сказал отец. — Два часа — и всем твоим урокам крышка.
— Хватит тебе чудить, — сказала мать. — Не мешал бы заниматься парню.
— Ничего, мам, — говорю я, — историю и химию я уже выучил. Пускай теперь он поучит. А потом будут ему еще алгебра и физика.
Показал я отцу параграфы, он забрал учебники и ушел в кухню.
Когда я решил задачки по алгебре и выучил физику, было уже семь часов. Я заглянул в кухню. Отец сидел в расстегнутой рубахе и ерошил пятерней волосы.
— Прибавь еще полчасика, — попросил он. — Вообще-то я выучил, только вот значки эти химические я начисто позабыл.
— У тебя еще алгебра и физика, — напомнил я.
— Вот и давай их сюда.
Я принес ему задачник по алгебре и учебник по физике, а сам пошел смотреть телевизор. Там уже сидели Людка с матерью. Мать держала на коленях стопку тарелок, вытирала их по очереди полотенцем и не глядя ставила на стол.
Показывали, конечно, фигурное катание. Выступали мужчины. Мужчин я еще смотреть могу, потому что они иногда падают. Я сел на диван и стал ждать, когда кто-нибудь из них грохнется. Ждать пришлось долго. Наконец один упал — и Людка с матерью охнули. Но он, конечно, тут же вскочил, и все мое удовольствие продолжалось одну секунду.
Людка вздохнула.
— Мам, а он красивый, верно?
— Мальчик еще совсем… — отозвалась мать.
— А все равно красивый…
Я наклонился к Людке:
— Замуж за него хочешь?
— Дурак, — ответила Людка не оборачиваясь.
Мать посмотрела на меня, но ничего не сказала, только вздохнула.
А я пошел на кухню, к отцу.
— Что, уже? — спросил отец.
— Уже три часа прошло.
— Да я бы раньше мог, вот формулы подзабыл…
— А вообще-то ты уже проспорил.
— Ладно, — сказал отец, — давай проверяй.
Одна задачка по алгебре с ответом у отца не сходилась. Я сверил со своим решением и нашел ошибку.
— Троечка, — сказал я.
— А четверку нельзя? — неуверенно спросил отец.
— Мы с вами не на базаре, — ответил я ему словами нашего математика.
По химии отец засыпался сразу. Он написал реакцию, но объяснить ее не смог.
— Двойка!
— Но я же все написал! — возмутился отец.
— Ты не написал, а списал из учебника.
— Да позабыл я эти чертовы значки!
— Ты запоминаешь ме-ха-ни-чес-ки, — ответил я ему словами нашей химички. — А мне нужны зна-ни-я. Давай по истории.
Про восстание Степана Разина отец рассказал общими словами, как в учебнике написано. Я его слушаю и киваю головой, как наша историчка, будто соглашаюсь и даже мне нравится, как он отвечает. Кончил он, а я ему — трах!
— Год начала восстания?
— Тысяча шестьсот… там еще с чем-то…
— С чем?
— Да разве так это важно?
— Основные исторические даты вы должны знать назубок, — ответил я ему словами нашей исторички. — В каком году восстание было подавлено?
— Ну… тоже около этого.
— Около чего?
— Тысяча шестьсот с копейками.
— Мне нужна точная дата, Мурашов! — сказал я.
— А черт ее знает, — махнул рукой отец. — Помню, еще кино какое-то было, тоже вроде про него…
— Кино тут ни при чем, — спокойно сказал я. — Ты бы мне еще песню спел, какую вы с гостями поете: про Стеньку Разина и как он обнявшись с княжной сидит. Двойка, Мурашов. Давай физику.
— Физику я не успел.
— Почему же другие успели, Мурашов? — спросил я его словами нашего физика.
— Ладно, — засмеялся отец, — кончай трепаться. Сдаюсь. Неужели у вас эти даты требуют с такой точностью?
— В этом и дело, — сказал я. — Если без дат, то еще жить можно было бы. Эта история вся в датах, места на ней нет живого от этих дат. Понял теперь, какая у меня легкая жизнь?
— Понял, понял, — сказал отец. — Я же не возражаю, что проспорил. Чего теперь возьмешь-то с меня?
Только я хотел намекнуть отцу насчет мопеда, как в кухню пришла мать.
При ней лучше про мопед не вякать, и я ничего не сказал.
— Ну, кто кого победил? — спросила мать.
— Он меня, — сказал отец.
— Не выучил?
— Да и ты бы не выучила.
— Я — дура, — сказала мать, — с меня и спросу нет. А ты у нас изобретатель…
Терпеть не могу, когда отец с матерью вот так разговаривают. Они не то чтобы ссорятся, а так: мать его поддевает все время, а он отбивается. Я уж знаю: еще два-три слова — и мать про портвейн начнет. Надоел мне этот портвейн — хоть бы сгорела эта столовая!
Я решил мать отвлечь и спросил:
— А у вас там кто победил?
— Наш на третьем месте, — вздохнула мать. — А по мне он лучше этих, заграничных.
— Тебя бы туда судьей, — сказал отец.
— Судьей не судьей, а будь моя воля, я бы всех наших балбесов заставила заниматься. По крайней мере красиво, не то что головой по мячу лупить.
— Интересно, — говорю я, — как бы это ты заставила? Я, например, с ума еще не сошел, чтобы ласточкой по льду ездить. И между прочим, для этого еще тренер нужен, и площадка, и одежда, и коньки специальные. Может, ты их достанешь?
— На это у вас свое начальство есть. Директор у вас новый — вон мужик здоровый какой, он пускай и достает. Только чудной он у вас какой-то…
— Ты же с человеком ни «здрасте», ни «до свиданья», — сказал отец. — Откуда у тебя такое мнение?
— А как же еще? Ни жены, ни детей… Это в его-то годы. Дома — стол да две табуретки. Сам дрова колет, обедать в столовку ходит, словно командировочный.
— И про жену уже все известно, — сказал отец. — Как только вы успеваете?
— Чего же неизвестно? Где она, жена? Кто ее видел?
— Да тебе-то какое дело?
— Без жены — значит временный человек. Вон уже с Альбертом Петровичем успел поскандалить.
— Он не скандалил, а требовал. Это — разница.
— А кто он такой, чтобы требовать? Альберт Петрович тут всему хозяин, как он скажет, так все и будет.
— Какой такой хозяин! — возмутился отец. — Он директор совхоза, а не хозяин. И правильно с него человек требовал. Пристройка к школе нужна: у ребят ни спортзала нет, ни другого какого помещения. Верно я говорю, Витек?
— Верно, — отвечаю, — у нас даже пионерской комнаты нет.
— А нужна она тебе, эта комната? — спросила мать.
— Рыжие мы, что ли?
— Зачем же она вам нужна?
— Да так…
— То-то и оно, что так. Тоже мне, пионеры нашлись…
— Ты-то чего в этом понимаешь!
— Понимаю. Мы в войну пионерами были, так из госпиталей не вылазили. А вы больше по чужим яблоням пионеры.
— Чего войну вспоминать, — вздохнул отец. — У них теперь другие дела.
— Какие? — спросила мать и посмотрела на меня.
— Такие, — ответил я.
Мать засмеялась.
— Оба вы пионеры. Что один, что другой. Шли бы лучше в комнату.
И мы с отцом пошли в комнату.
Спорить с матерью мне не хотелось. У нас не только пионерской комнаты, у нас много чего не было.
КТО КОГО ВЫЗЫВАЛ?
Директор преподавал нам немецкий. Вообще, он хоть и директор, но не очень зверствовал. Только требовал, чтобы мы старались говорить по-немецки как можно больше. Сначала было трудновато, но потом я заметил, что домашние задания я стал щелкать как семечки, хотя язык мне учить неинтересно и учу я его только для отметки.
Но вообще-то директор у нас чудной, это точно.
