Спроси у марки - Свирский Владимир Давидович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Я чувствовал, как во мне закипает раздражение, как ищет оно выхода. И выход нашелся.
Я забыл сказать, что наш классный был филателистом. Он не просто показывал нам свои марки, как некоторые учителя: «Вот тигр, а вот пантера», как будто мы тигров никогда не видели. Нет, он обязательно придумывал что-нибудь интересное: то конкурс на лучшую пушкинскую марку, не из тех, которые уже есть, а какие бы мы сами предложили выпустить, то просил найти ошибки в рисунках или в тексте.
Так было и на сей раз. Валя-Валентина показал через эпидиаскоп марку с портретом Тургенева и сказал:
— Обратите внимание на текст, в нем есть непростительная ошибка… Найдите ее.
И, ехидно улыбнувшись, добавил:
— Думаю, это задание вам под силу. Чтобы его выполнить, не надо иметь много серого вещества!
Недостатком серого вещества он попрекал нас неоднократно.
Ошибку в тексте на марке видели все: в цитате из стихотворения в прозе «Русский язык» вместо «правдивый» было напечатано «справедливый».
Но мы молчали.
Он понял, что это — акт сопротивления, однако остановиться уже не мог.
— Кажется, я переоценил ваши возможности. К вашему сведению: мой знакомый второклассник с заданием справился в три минуты.
Я покосился на соседку. Она сидела, опустив глаза в парту.
И тут я не выдержал. У меня не было четкого плана, так, мелькнула мысль — и все. Но она не просто мелькнула, а заставила меня выкрикнуть:
— А вы сами не знаете, почему получилась эта ошибка! Не знаете!
— Подобные ошибки — результат невнимательности или, что еще хуже — некомпетентности! — твердо произнес учитель. — Возможно, у тебя имеется другая точка зрения на данный вопрос? Изложи нам ее, мы с удовольствием тебя выслушаем.
Он улыбнулся одними губами.
— Есть! — выкрикнул я и вскочил.
— Да ты сиди, сиди, — разрешил Валя-Валентина. Мне даже показалось, что он рад моему вызову, который разрушал возникшую неловкость и давал ему возможность еще раз доказать свое превосходство. — Мы тебя слушаем.
У меня была заготовлена только первая фраза:
— Марку выпустили в сорок третьем году!
— Гениально! — иронически восхитился он. — Мы уже можем прочитать самостоятельно текст! Здесь действительно написано, что марка издана в сорок третьем. Если еще немного напрячь свои умственные способности, то можно сделать величайшее открытие: марка выпущена в связи со стодвадцатипятилетием великого писателя. Но скажите нам, уважаемый исследователь, какое отношение это имеет к теме нашего разговора? Если мне не изменяет память, речь шла об ошибке, которую вы, как мне кажется, все-таки заметили?
— Ошибка получилась не потому, что она не знала Тургенева, — сказал я. — Она его отлично знала, не хуже вас, и это стихотворение наизусть знала, только ей не до этого было!
— О ком ты говоришь? — Валя-Валентина смотрел на меня, как на помешанного.
Примерно так же смотрели на меня ребята, обернувшись на своих партах. Лишь один человек видел во мне нормального, и этим человеком была моя соседка, практикантка. Я только на миг встретился с ее глазами, но и этого мига было достаточно, чтобы почувствовать: она меня понимает, она знает, о чем я хочу сказать, и желает мне успеха!
— Я говорю о Елене Петровне…
И замолчал. Случилось невероятное: я не мог назвать ни одной фамилии! Имя и отчество сорвалось у меня машинально: Еленой Петровной звали мою мать. Теперь надо было выдумать фамилию. Любую! Ну чего, кажется, легче! Каждый выпалит хоть сто фамилий без передышки. А я не мог. Ни одной! И тут раздался спокойный голос моей соседки. Она не шептала, нет, а сказала громко, так что все слышали:
— Ты не волнуйся. Ее фамилия Колесникова. Елена Петровна Колесникова.
Вот когда меня прорвало.
Я видел, что Валя-Валентина ошеломлен, и, чтобы не дать ему опомниться, а тем более начать задавать вопросы, я заговорил быстро-быстро, не успевая обдумать, что говорю:
— Это случилось в январе 1943 года, да-да, 24 января сорок третьего. Тогда шла Великая Отечественная война. За ошибки на марках отвечала Елена Петровна Колесникова. Она уже была старенькая. В то утро она первым делом пошла посмотреть, нет ли в почтовом ящике писем. Она каждый день по пять раз в ящик заглядывала, потому что у нее на фронте был сын, звали его Сашей, да, Саша Колесников, он минер был, то есть сапер, мины ставил и разминировал, а сапер, сами знаете, ошибается только раз в жизни. Он совсем еще молодой был, они всем классом, как десятый закончили, на фронт записались.
Тут я перевел дыхание. Мне надо было собраться с мыслями, чтобы продолжать выдумывать дальше. Образовалась пауза, которой, я это видел, уже хотел воспользоваться Валя-Валентина. Он, кажется, начал понимать что к чему. Уже рот открыл, но его опередила моя соседка:
— Ты забыл сказать, что Саша Колесников и его товарищи даже последнего экзамена не успели сдать, им по четвертным зачли. И аттестатов своих они не видели… А воевал он как раз в тургеневских местах, на Орловщине, помнишь, он еще об этом Елене Петровне писал? И стихотворение «Русский язык» цитировал и тоже в одном месте ошибся.
Ее слова, тон, которым они были произнесены, обезоружили классного, а мне не только дали передышку, но и подсказали следующие пункты плана моего, да, пожалуй, уже не только моего, а нашего с ней сочинения.
— Да, да! — радостно подхватил я брошенный мне круг. — Они физику сдать не успели.
С физикой у меня были нелады, потому я ее и назвал.
— Воевал он недалеко от того места, где Тургенев родился, он еще разминировал там фугасы, которые фашисты закладывали. И в письме к матери писал как раз про это стихотворение, про «Русский язык» и как раз ту же ошибку сделал, что на этой марке, вместо «правдивый» написал «справедливый», у него книжки с собой не было, он по памяти писал. Подумаешь, «правдивый», «справедливый», какая разница, по-моему, «справедливый» даже лучше. Но это письмо он давно писал, как только на фронт попал, а потом долго от него писем не приходило. И вот двадцать четвертого января она, то есть мама его, открыла ящик и увидела письмо, только незнакомым почерком написанное. В общем, не буду об этом много говорить, в письме сообщалось, что Александр Колесников погиб смертью храбрых, ну и так далее, все, что в таких письмах пишут. Села она прямо в коридоре на сундук и даже плакать не может. Сидит, качается и прямо перед собой смотрит. И ничего не видит. А потом встала и на работу пошла, тогда никого по таким письмам не освобождали, да и работать надо было за троих, сами понимаете!
Пришла она в контору, ну туда, где марки делаются, а там как раз этот «Тургенев». Смотрит она на марку, а у самой в глазах туман, губы дрожат, только одно повторяют: «Ты один мне поддержка и опора», «Ты один мне поддержка и опора». Потом все-таки пересилила себя, стала читать. А в голове — строчки из письма сына, те самые, где он перепутал «правдивый» и «справедливый». На марке-то правильно было вначале написано, а она взяла и исправила на неправильно, не нарочно, конечно, а просто она к этому «справедливый» привыкла и не сомневалась, что так и надо! Вот откуда та ошибка взялась, хотите верьте, хотите нет!
— А сын ее правда погиб? — спросил кто-то из девочек. — Я читала, что про многих думали, будто погибли, а они потом нашлись живые — в партизанах или в плену.
Мне тоже очень хотелось, чтобы мой Саша Колесников не погибал, к тому же казалось, что сделать это совсем не сложно, только придумать поинтереснее, как именно он спасся. Однако за меня ответила Жанна Анатольевна.
— Погиб! — жестко сказала она.
В классе установилась тишина. Только слышалось прерывистое посапывание перегревшегося эпидиаскопа.
Учитель выключил его, и в ту же секунду зазвенел звонок. Никто не вскочил, не бросился к дверям, даже не заговорил. Все смотрели на классного, ждали от него каких-то слов, а каких — сами не знали.
