Чуда Гайдара - Кассиль Лев Абрамович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Летчики летят высокими путями. Капитаны плывут синими морями. Плотники заколачивают крепкие гвозди, а у Сергея на ремне сбоку повис наган…
И она знала, что все на своих местах и она на своем месте тоже. От этого сразу же ей стало спокойно и радостно».
Это один из заключительных абзацев «Военной тайны». И почти такими же словами заканчивает Гайдар повесть «Тимур и его команда»:
«– Будь спокоен! – отряхиваясь от раздумья, сказала Тимуру Ольга. – Ты о людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же.
Тимур поднял голову. Ах, и тут, и тут не мог он ответить иначе, этот простой и милый мальчишка!
Он окинул взглядом товарищей, улыбнулся и сказал:
– Я стою… я смотрю. Всем хорошо! Все спокойны. Значит, и я спокоен тоже!»
Говорит ли Гайдар о производстве, о большом советском заводе, – и тут чудесная мальчишеская и революционная романтика слышится в его интонации:
«Что на этом заводе делают, мы не знаем. А если бы и знали, так не сказали бы никому, кроме одного – товарища Ворошилова».
Описывает ли он мальчишечью ссору, которая вот-вот кончится потасовкой, – и тут, посмотрите, с каким уважением относится он к этому немаловажному в ребячьей жизни событию:
«– …А на мельнице сидит пионер Пашка Букамашкин, и он меня драть хочет».
И тотчас мы узнаем, что Пашка Букамашкин хочет драть Саньку за дело, потому что тот проявил себя в отношении к девочке-политэмигрантке Берте позорно и недостойно советского парнишки. И вот как об этом говорит у Гайдара колхозный сторож, который, по его словам, видывал и жуликов и конокрадов ловил, но еще ни разу не встречал на своем участке фашиста:
«– …Подойди ко мне, Санька – грозный человек. Дай я на тебя хоть посмотрю. Да постой, постой, ты только слюни подбери и нос вытри. А то мне и так на тебя взглянуть страшно».
Тут чувствуется и настоящее внимание взрослого человека к происшествию, в котором так некрасиво показал себя провинившийся Санька, и дается жестокая оценка его поступку. А в то же время провинившийся высмеивается, и читателю ясно: не так уж все страшно.
Гайдар умел говорить с ребятами весело: лукавый, ласковый юмор согревает все книги, все рассказы его. И это также помогало писателю открыто, с большой задушевной прямотой рассказывать детям о плохом и хорошем, давать вещам и явлениям ясные оценки. В то же время там, где нужно, Гайдар ограничивался простыми, точными фразами, сказанными в упор, просто, со страстным, почти торжественным убеждением в своей правоте и неопровержимости.
Вспомните одну из первых фраз в «Чуке и Геке»: «А жили они с матерью в далеком огромном городе, лучше которого и нет на свете… И, конечно, этот город назывался Москва».
Просто, убежденно, гордо и непреложно. Так же, как у Маяковского:
Помнится, что этот поэтический образ пугал некоторых блюстителей географических точностей. Но для поэта, как и для его маленьких читателей, не требовалось доказательств для того, чтобы утверждать высокую, непоколебимую истину: для нас центр земли – это Кремль!
Также не было сомнения у Гайдара и его читателей: конечно, огромный город, лучше которого нет на свете, – это Москва.
Я не случайно привел здесь для сличения строки Маяковского. Пытаясь постичь секрет чудодейственной поэзии Гайдара, решившего важнейшую воспитательную задачу, которая казалась многим до него в художественной литературе нерешимой, всегда видишь перед собой грандиозный по своей силе, правоте и удаче пример Маяковского. Величайший поэт нашей советской эпохи Маяковский, а за ним и Гайдар дали очень много для утверждения новых основ детской литературы. Люди эти не были равновеликими по своему значению для мировой литературы. Но оба были страстными революционными романтиками, в самом4 высоком смысле этого определения. Оба умели говорить с детьми о самом главном – о том, что составляет основы коммунистического воспитания. И при этом говорили они с детьми поэтично, серьезно, без умилительных скидок и трусливых умолчаний: они видели в маленьком читателе прежде всего человека завтрашнего дня, который будет уже днем коммунистической эры.
Внешне поэтика Гайдара как будто совсем не похожа на поэтический строй Маяковского: различны стиль, словарь, приемы работы. Но если внимательно вчитаться, замечаешь несомненную принципиальную общность, некое внутреннее родство в тех прямодушных и сурово-ласковых интонациях, которые звучат в обращении к маленькому читателю у этих двух таких не похожих друг на друга писателей.
Маяковский умел прямо и смело ставить перед детьми вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо». И от этого стихи его не становились сухими, назидательными прописями. Стихи, написанные по прямому педагогическому заданию, как будто и не скрывающие своей воспитательной цели, полны настоящего романтического пафоса. Каким образом достигается это?
Добро и зло, плохое и хорошее в своей сущности раскрыты Маяковским перед ребятами не как скучные правила благопристойности, а как человеческие качества, за которые станет отвечать будущий гражданин:
Поэт иногда сводит в одном образе ясное для детей понятие физической мощи человека с силой его высокого духа, политического сознания: «Вот и вырастете истыми силачами-коммунистами».
Когда он говорит с ребятами на тему «кем быть» в жизни, он наполняет описание каждой профессии живым ощущением такой творческой радости, что все виды труда становятся необычайно заманчивыми, привлекательными. И вы верите вместе с детьми доктору, описанному Маяковским: «Поставьте этот градусник под мышку, детишки!». И ставят дети радостно градусник под мышки».
Это позволяет поэту с резкой прямотой говорить малышам и о дурных сторонах жизни. И когда Маяковский описывает буржуйскую семью, он говорит так, как вряд ли до него могли бы сказать в детской книжке: «Дрянь и Петя и родители: общий вид их отвратителен» («Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий»).
Каким же образом правила поведения, подчас прямое назидание, стали предметом подлинной поэзии и зазвучали в романтически приподнятых тонах?
Дело тут в том, что все это стало возможным лишь в наше время, когда жизнью стала править высокая социалистическая мораль, сама по себе глубоко романтическая.
Будничная буржуазная уставная мораль всегда входила в противоречие с высокими свободолюбивыми помыслами молодежи. Маяковский же и затем Гайдар заговорили с ребятами о новых правилах большой жизни… Это были не назойливые прописи житейской морали, не обывательский кодекс благоразумия, а пламенная революционная и поэтическая правда нового века. От имени ее и обращались к детям – сначала Маяковский, а за ним и Гайдар. Впервые в истории человечества простые, элементарные правила личного поведения, прививаемые детям, полностью совпадали с законами революционной дисциплины, с требованием общественной жизни – жизни советского человека, проникнутой революционной идеей и реальной мечтой о коммунизме, черты которого уже проступают в наши дни. Таким образом, насущное, повседневное стало по существу своему романтическим.
Раньше многих понял это Гайдар, «впередсмотрящий» советской литературы для детей. Взволнованно, от всего сердца рассказывал он молодым читателям о самом важном, о самом главном в жизни всего советского народа.
Именно об этом самом важном говорит Гайдар и в книге «Тимур и его команда», написанной в 1940 году (тогда же был написан и сценарий для одноименного фильма).
