Черные и белые(Повесть) - Плотниек Янис Адольфович (книги txt) 📗
Однако командир белых не сдавался. Разозленный до слез, он схватил Валдиса за грудь.
Сцепившись, они как подкошенные рухнули на землю. На них навалились телохранители Репсиса — Тип и Топ. Но не растерялись и наш адъютант Пипин, и разведчик Назитис.
Сейчас по траве катался большой ершистый клубок; изредка мелькали в воздухе то нога, то рука, то чье-то раскрасневшееся лицо…
За другими кустами орешника — такое же зрелище. Профессор, спрятав в целях безопасности свои очки в карман, спокойно «обрабатывал» задиристого сына аптекаря, которому на помощь спешил плюгавый парнишка, отпрыск фотографа. Я подставил ему подножку, и тот, жужжа как комар, свалился в крапиву. Чуть дальше наши девчонки, без особой нежности, брали на прицел некоторых солдат белых. Крики уже не были слышны. Вокруг только стонала и охала земля. И может быть, именно поэтому так громко прозвучали грозные слова:
— По-о-лиция-я!
— Спа-сай-ся!
Подобно струе холодной воды, над полем боя пронеслась трель свистка. В ту же секунду растаяли группы дерущихся, и, гулко стуча босыми ногами, во все стороны разбежались наши воины. Теперь молодчики с блестящими пуговицами могли ловить ветер в поле. В их руки попал только вытиравший слезы и мычавший как теленок сынок начальника полиции Юлис. Но ему нечего было бояться полицейских. Они, услужливо согнув спины, вытерли ему нос и медовыми голосами попросили отправиться домой. Если бы в их руки попал кто-нибудь из черных, то по спине несчастного танцевала бы дубинка, а отец, уплатив штраф, тоже взял бы ремень и снял с героя штаны. Поэтому наши бойцы растворились в кустах словно утренняя роса. Но ко мне и Пипину привязался какой-то ретивый полицейский, наверное, хотел нас поймать во что бы то ни стало. Мы решили, что сейчас — шутки в сторону. Мчались — только ветер свистел в ушах. Парк кончился. Тремя прыжками мы проскочили улицу и забежали в какой-то двор. Только тогда сообразили, что попали в тупик. Поэтому недолго думая прыгнули в раскрытый деревянный мусорный ящик и с гулким стуком захлопнули за собой крышку. Некоторое время во дворе было тихо. Шумел только петух. Но потом из серого кирпичного дома вышла сгорбленная женщина: мы следили за ней сквозь узкую щель. Держа в руке большой совок с золой, она быстро приближалась к нашему убежищу. Пипин и я, вспотевшие, мокрые, как щенята, прижались еще плотнее к стенке ящика. Две пары глаз, застывших в ужасе, смотрели на крышку. Та вдруг поднялась, и на нас обрушилось целое облако золы. Потом крышка захлопнулась. Женщина с довольным видом постучала совком по ящику, вытерла глаза и ушла. А мы, серые от головы до пят, сидели на корточках каждый в своем углу, кашляли, чихали и пытались руками протереть слезящиеся глаза. Клубилась густая пыль от золы.
— Больше не могу… — сказал я скрипучим голосом.
— Задохнемся… — глотая пыль, прошипел Пипин.
Мы осторожно приподняли крышку. Из ящика высунулась седая голова со слезящимися глазами, потом рядом с ней — другая такая же. Неожиданно взмахнув крыльями и громко крича от страха, с ящика спрыгнул только что забравшийся туда петух. Испугавшись шума, мы снова нырнули в ящик. Я ударился подбородком об его край, а крышка стукнула Пипина по затылку. Но так или иначе, а надо было вылезать.
— Тьфу, черт! — сердито пробормотал я, и мы выпрыгнули из своего неуютного убежища.
Отплевываясь, проверили, не угрожает ли нам опасность. Полицейских поблизости не было. После этого двое седоволосых исчезли в парке: мы решили искупаться.
Что делать? Война кончилась без победы. Конечно, жаль. Но не мы были в этом виноваты. Судьбу исторической битвы решила «верховная» власть.
Через час, когда, чистые и опрятные, успев выкупаться в пруду, мы собрались во дворе Генерала, наш Актер, подняв руку, сказал грозно:
— Борьба еще не кончена!..
— И не кончится! — уверенно произнес Валдис и торжественно объявил: — Завтра соберем свой стрелковый полк. Приказываю явиться всем!
Вечером эхо войны разнеслось по всему городу. Дворничиха с базарной площади рассказала о случившемся парикмахерше, та друзьям, они знакомым. И за ужином наши матери тихо, чтобы мы не услышали об этом, шептали отцам: в парке произошла большая драка. А мы ложились спать гордые, со счастливой улыбкой. Только Пипин, тщательно отмечавший каждое историческое событие, еще долго не спал: когда родители уснули, он встал с кровати и большими буквами вывел в своей тетради только нам, ребятам, понятные и славные слова: «Кирпичная война».
Красное знамя, присяга и предатель
На следующий день Шел проливной дождь. Но наши ребята не сахарные: в назначенное время все, как один, явились к командиру. Только Папуас, весь какой-то мягкий, кругленький, приплелся с опозданием. Адъютант Генерала объявил ему выговор, а Папуас продолжал невозмутимо сосать леденец.
Валдис заранее предупредил Пипина, что все должны тайно собраться на чердаке его дома, потому что в такую погоду, когда дождь льет как из ведра, под открытым небом собрание не проведешь. Тихо и осторожно мы друг за другом проникли в подъезд, осторожно ступая по скрипучей лестнице, незаметно прошмыгнули мимо дверей квартир и, точно угри, проскользнули, наконец, через люк на чердак. Здесь все казалось каким-то романтичным и таинственным. Даже было как-то не по себе — словно мы попали в пещеру Циклопа: в различных направлениях тянулись, перекрещиваясь друг с другом, толстые серые, покрытые слоем пыли бревна, потолочные балки, стропила и перекладины. Полумрак. Паутина. Маленькое круглое окошко — едва заметное светлое пятно. Одним словом, вполне подходящее место для проведения тайных собраний.
В другом конце чердака, в самом темном и отдаленном углу, горели две свечи, в свете которых мы увидели большое красное знамя, прикрепленное к толстому бревну.
Молча мы полукругом собрались у знамени. На наши лица падал его красный отблеск. Застыв, с широко раскрытыми глазами, мы внимательно слушали речь Генерала.
— Ребята! — встав на небольшой деревянный чурбан рядом со знаменем, торжественно начал Валдис Цериньш. — Мы собрались, чтобы прокламировать свое государство и свой стрелковый полк… — И, на секунду прервав торжественную речь, пояснил: — Прокламировать — это значит… создать, провозгласить…
Мы все понимающе закивали головами, про себя повторяя это трудное, но очень важное слово. А командир продолжал:
— У нашего полка будет свое знамя!
— А оно настоящее, да? — глубокомысленно ковыряя пальцем в носу, спросил командира сын стрелочницы — маленький Карлис, паренек в заштопанной полотняной рубашке, которая всегда вылезала из дырявых штанишек. Но кто-то из ребят толкнул его кулаком в спину, и Карлис замолчал, обиженно насупившись.
— Ребята, дайте честное слово, — голос Валдиса стал тихим, но еще более торжественным, — что о нашем знамени вы никому не скажете! Его принес Брунис. Но об этом лучше расскажет он сам. Слово имеет Профессор!
Брунис немножко помолчал, покашлял, будто у него что-то застряло в горле, вытер краем рубашки очки и начал говорить почти как настоящий профессор:
— Понимаете, ребята, это рабочее знамя. Оно пробито пулями и залито кровью рабочих. — Он осторожно развернул знамя, а адъютант, взяв свечу, осветил его, и мы увидели на красном полотнище следы пуль и крови; по нашим спинам пробежали мурашки.
Потом Брунис рассказал, что этому знамени более двадцати лет. Оно с тех времен, когда в Гулбене впервые была установлена Советская власть, власть рабочих. Тогда это знамя развевалось над городом. Когда напали белые, один молодой парень, слесарь из депо, лучший друг отца Бруниса — Андрей, с поднятым знаменем в руках повел вооруженных рабочих в наступление на белых, засевших в старом баронском парке. Загремели выстрелы, и три пули пробили знамя, а одна — грудь Андрея. Парень прижал знамя к груди, и на нем остались следы его крови.
