Аня из Шумящих Тополей - Батищева Марина Юрьевна (читать книги регистрация .txt) 📗
12
Неделю спустя Аня получила письмо, написанное на бледно-голубой бумаге с серебряной каемочкой.
Дорогая мисс Ширли!
Я пишу, чтобы сообщить Вам, что все недоразумения, имевшие место между мной и Терри, устранены, и мы так глубоко, всецело, чудесно счастливы, что решили простить Вас. Терри говорит, что его просто околдовал лунный свет и ему захотелось поухаживать за Вами, но что по существу его сердце никогда не нарушало верности мне. Он говорит, что ему — как всем мужчинам — нравятся милые, простодушные девушки и что он терпеть не может коварных, строящих козни. Мы не понимаем, почему Вы так поступили с нами; нам никогда этого не понять. Возможно, Вам просто нужен был материал для рассказа, и Вы решили, что сможете получить его путем безответственных экспериментов с первой, сладкой и трепетной девичьей любовью. Но мы благодарим Вас за то, что Вы помогли нам познать самих себя. Терри говорит, что никогда прежде не сознавал сокровенного смысла жизни. Так что, по существу, все к лучшему. Мы так близки по духу; мы можем читать мысли друг друга. Никто, кроме меня, не понимает его, и я хочу всегда быть для него источником вдохновения. Я не так умна, как вы, но чувствую, что могу быть этим источником, так как мы связаны духовными узами и поклялись друг другу блюсти верность и постоянство, сколько бы завистников и мнимых друзей ни пыталось нас поссорить.
Мы поженимся, как только будет готово мое приданое. Я еду за ним в Бостон. Здесь, в Саммерсайде, ничего нет. Мое подвенечное платье будет из белого муара, а дорожный костюм — голубовато-серого цвета с ярко-голубой шляпой, перчатками и блузкой. Конечно, я очень молода, но я хочу выйти замуж, именно пока я молода и пока жизнь не утратила своей свежести.
Терри — все, что я могла нарисовать себе в самых смелых мечтах, и каждая моя сокровенная мысль о нем одном. Я знаю, мы будем восхитительно счастливы. Когда-то я думала, что все мои друзья будут радоваться вместе со мной моему счастью, но с тех пор я успела получить жестокий урок житейской мудрости.
Искренне Ваша
Хейзл Марр.
P. S. Вы говорили мне, что Терри очень вспыльчивый. Да его сестра уверяет, что он сущий агнец!
Х.М.
Р. S. 2. Я слышала, что лимонный сок обесцвечивает веснушки. Вы могли бы попробовать протирать им свой нос.
Х.М.
— Если процитировать Ребекку Дью, — заметила Аня, обращаясь к Васильку, — постскриптум номер два — это поистине последняя капля.
13
Аня ехала домой на свои вторые саммерсайдские летние каникулы со смешанным чувством. Гилберта в Авонлее этим летом не ждали. Он уехал на Запад работать на строительстве железной дороги. Но Зеленые Мезонины по-прежнему оставались Зелеными Мезонинами и Авонлея Авонлеей. Озеро Сверкающих Вод блестело и искрилось, как встарь. Заросли папоротников возле Ключа Дриад были все такими же густыми, а бревенчатый мостик, хоть и становился с каждым годом чуть более шатким и обомшелым, все еще вел к нарушаемой лишь песнями ветра тишине и теням Леса Призраков.
Аня убедила миссис Кембл отпустить маленькую Элизабет на две недели в Зеленые Мезонины — но только на две недели, не больше. Впрочем, Элизабет в предвкушении этих целых двух недель, которые ей предстояло провести с мисс Ширли, и не просила большего у судьбы.
— Я чувствую себя сегодня мисс Элизабет, — сказала она Ане со вздохом радостного волнения, когда они уезжали из Шумящих Тополей. — Пожалуйста, назовите меня «мисс Элизабет», когда будете представлять меня вашим друзьям в Зеленых Мезонинах. Я почувствую себя от этого такой взрослой.
— Хорошо, — очень серьезно пообещала Аня, вспоминая маленькую рыжеволосую особу, некогда просившую называть ее Корделией.
Поездка из Брайт-Ривер в Зеленые Мезонины по дороге, какую можно видеть только на острове Принца Эдуарда в июне, привела Элизабет почти в такой же восторг, как саму Аню в памятный весенний вечер много лет назад. Мир был прекрасен: волнуемые ветром луга по обе стороны дороги и восхитительные неожиданности, скрывающиеся за каждым поворотом. Она со своей любимой мисс Ширли; она избавлена от Женщины на целых две недели; у нее новое розовое клетчатое платье и пара прелестных новых коричневых ботинок. Это было почти как если бы Завтра уже наступило, а за ним должны были последовать еще четырнадцать Завтра. Глаза Элизабет светились мечтой, когда бричка наконец повернула на обсаженную кустами шиповника дорожку, ведущую к Зеленым Мезонинам.
Казалось, все волшебным образом изменилось для Элизабет с той минуты, как она приехала в Зеленые Мезонины. Две недели она жила в мире чудес. Невозможно было шагнуть за порог, без того чтобы не ступить во что-то романтическое. Что-то непременно должно было произойти в Авонлее, если не сегодня, то завтра. Элизабет знала, что попала еще не совсем в Завтра, но была уверена, что она на самой его границе.
Все в Зеленых Мезонинах и вокруг них было как будто знакомо ей. Даже парадный чайный сервиз с розовыми бутонами казался старым другом. Комнаты смотрели на нее так, будто всегда знали и любили ее; сама трава была здесь зеленее, чем в любом другом месте, а люди, жившие в Зеленых Мезонинах, были именно такими, какие населяют Завтра. Она любила их, и они любили ее. Дэви и Дора баловали ее; Марилла и миссис Линд отзывались о ней с похвалой: она отличалась аккуратностью, благородством манер, была вежлива со старшими. Они знали, что Ане не нравятся методы, применяемые миссис Кембл, но было очевидно, что свою правнучку она воспитала должным образом.
— Я не хочу спать, мисс Ширли, — шепнула Элизабет, когда после замечательно проведенного вечера они легли в постели в маленьком мезонине над крыльцом. — Мне жаль потерять на сон хоть одну минуту из этих чудесных двух недель. Хорошо, если можно было бы обойтись совсем без сна, пока я здесь.
Какое-то время она не спала. Это было восхитительно — лежать и слушать великолепный, низкий и раскатистый звук, который, как сказала ей мисс Ширли, был гулом моря. Он очень понравился Элизабет, и вздохи ветра возле свесов крыши тоже. Элизабет всегда боялась ночи — кто знает, что необычное может выпрыгнуть на вас из темноты? — но теперь ей больше не было страшно. Впервые в жизни ночь казалась ей другом.
Завтра, как обещала мисс Ширли, они пойдут к морю, чтобы искупаться в тех набегающих на берег, голубых с серебряными гребнями волнах, которые они видели за авонлейскими дюнами, когда въезжали на последний холм перед Зелеными Мезонинами. Элизабет казалось, что она видит, как они приближаются, следуя друг за другом. Одна из них была громадной темной волной сна. Она накатила прямо на постель. Элизабет утонула в ней с восхищенным и покорным вздохом.
«Здесь… так… легко… любить… Бога» — это было последнее, что она подумала, засыпая.
Однако каждую ночь своего пребывания в Зеленых Мезонинах она не спала еще долго после того, как уснет мисс Ширли, и лежала, Размышляя. Почему жизнь в Ельнике не может быть такой, как жизнь в Зеленых Мезонинах?
Элизабет никогда еще не жила в таком месте, где могла бы шуметь и кричать, если б захотела. В Ельнике все должны были двигаться тихо, говорить тихо и даже — так казалось Элизабет — думать тихо. И порой ее охватывало упрямое желание кричать, громко и долго.
— Здесь ты можешь шуметь сколько хочешь, — сказала ей Аня. Но странное дело — теперь, когда ничто не мешало, ей больше не хотелось кричать. Ей нравилось двигаться бесшумно, легко ступая среди окружающих ее прелестных предметов. Но за эти две недели, проведенные в Зеленых Мезонинах, Элизабет научилась смеяться. И когда пришло время возвращаться в Саммерсайд, она увезла с собой чарующие воспоминания, а Зеленые Мезонины еще много месяцев казались их обитателям полными столь же чарующих воспоминаний о маленькой Элизабет. Для них она была «маленькой Элизабет», вопреки тому обстоятельству, что Аня торжественно представила ее как «мисс Элизабет». Она была так мала, так прелестна, так похожа на эльфа, что они не могли мысленно называть ее иначе как «маленькой Элизабет»: маленькая Элизабет, танцующая в сумерки в саду среди белых июньских лилий; маленькая Элизабет, уютно устроившаяся на суку большой яблони и читающая сказки, не спросив ни у кого разрешения и не нарушив ничьих запретов; маленькая Элизабет, почти утонувшая в полевых цветах, среди которых ее золотистая головка кажется просто большим, чем остальные, лютиком; маленькая Элизабет, гоняющаяся за серебристо-зелеными бабочками или пытающаяся пересчитать светляков на Тропинке Влюбленных; маленькая Элизабет, слушающая, как жужжат шмели в больших розовых и голубых колокольчиках; маленькая Элизабет, лакомящаяся земляникой со сливками в буфетной или красной смородиной во дворе («Спасибо, Дора. Красная смородина такая красивая, правда? Как будто ешь драгоценные камешки, правда?»); маленькая Элизабет с пальцами, липкими от сладкого сока больших махровых роз, которые она собирала; маленькая Элизабет, созерцающая огромную луну, которая висит над долиной, где течет ручей («Кажется, что у луны озабоченные глаза, правда, миссис Линд?»); маленькая Элизабет, горько плачущая из-за отчаянных затруднений героя в очередной главе повести из журнала, получаемого Дэви («Ах, мисс Ширли, я уверена, он этого не переживет!»); маленькая Элизабет, свернувшаяся калачиком и задремавшая после обеда на диване в кухне среди прижавшихся к ней Дориных котят, румяная и прелестная, словно дикая роза; маленькая Элизабет, взвизгивающая от смеха при виде почтенных старых кур, которым озорной ветер задувает хвосты на спины (неужели это маленькая Элизабет так смеется?); маленькая Элизабет, помогающая Ане глазировать маленькие кексы, миссис Линд — нарезать лоскутки для и ее нового одеяла с узором под названием «двойная ирландская цепочка», а Доре — начищать старые медные подсвечники до такого блеска, что в них можно увидеть свое отражение. Право же, в самом доме и вокруг его не было ни одного предмета, ни одного уголка, при взгляде на который обитателям Зеленых Мезонинов не вспомнилась бы маленькая Элизабет.
