Образование Маленького Дерева - Картер Форрест (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

Я сказал дедушке, может быть, нам стоит позаботиться о другом муле, но дедушка сказал, до весны еще далеко; обождем, а там будет видно. Мы чаще ходили на высокую тропу — мы с дедушкой и бабушкой. Для них восхождение стало медленнее, но они любили сидеть и смотреть на кромки гор.

Однажды на высокой тропе дедушка поскользнулся и упал. Он не поднялся. Мы с бабушкой свели его вниз с горы, поддерживая с обеих сторон, и он все говорил:

— Я сам справлюсь.

Но он не справился. Мы уложили его в постель.

Зашел Билли Сосна. Он остался и сидел с дедушкой ночь напролет. Дедушка хотел послушать его скрипку, и Билли Сосна играл. Там, в свете лампы, со своей самодельной стрижкой, изогнув вокруг скрипки длинную шею, Билли Сосна играл. Слезы катились по его лицу, и текли на скрипку, и капали на одежду. Дедушка сказал:

— Перестань плакать, Билли Сосна. Ты портишь всю музыку. Я хочу послушать скрипку.

Билли Сосна всхлипнул и ответил:

— Я не п-плачу. Я п-п-простудился.

Потом он отшвырнул скрипку, бросился к изножью дедушкиной кровати и зарылся лицом в простыни. Он дернулся и зарыдал. Билли Сосна ни в чем не славился умением сдерживаться. Дедушка поднял голову и закричал — слабым голосом:

— Проклятый идиот! Ты же размазываешь свой редигловский жевательный табак по всей постели!

Что он и делал.

Я тоже плакал, но так, чтобы дедушка не видел.

Дедушкин ум тела начал спотыкаться и засыпать. Его захватил ум духа. Он много говорил с Джоном Ивой. Бабушка обнимала его голову и шептала ему на ухо.

Дедушка вернулся в ум тела. Он потребовал свою шляпу. Я ее принес, и он надел ее на голову. Я взял его за руку, и он улыбнулся.

— Было хорошо, Маленькое Дерево. В следующий раз будет лучше. Увидимся.

И он ускользнул, точно как Джон Ива.

Я знал, что это должно случиться, но не поверил. Бабушка лежала на кровати рядом с дедушкой, крепко его обнимая. Билли Сосна громко рыдал у изножья кровати.

Я выскользнул из дома. Собаки лаяли и выли, потому что они знали. Я пошел по ущелью и свернул на короткую тропу. Дедушка не шел впереди, и я понял, что мир подошел к концу.

Я ничего не видел, падал и поднимался, шел дальше и снова падал. Не знаю точно, сколько раз. Я пришел в магазин на перекрестке и рассказал мистеру Дженкинсу. Дедушка умер.

Мистер Дженкинс был слишком стар, и у него не было сил пойти самому, и он послал со мной своего взрослого сына. Он вел меня за руку, как маленького, потому что я не видел перед собой тропы и сам не знал, куда иду.

Сын мистера Дженкинса и Билли Сосна сделали ящик. Я пытался помогать. Я вспомнил, дедушка говорил, что человек должен помогать, когда люди пытаются что-то для него сделать; но от меня было мало толку. Билли Сосна так много плакал, что нельзя было полагаться и на него. Он зашиб себе молотком большой палец.

Они понесли дедушку по высокой тропе. Бабушка шла впереди, Билли Сосна с сыном мистера Дженкинса несли ящик. Мы с собаками шли следом. Билли Сосна все плакал, и из-за него мне самому было трудно сдерживаться, но я не хотел беспокоить бабушку. Собаки выли.

Я знал, куда бабушка ведет дедушку. Это было его тайное место: высоко на горе, где он наблюдал рождение дня, и никогда не уставал от него, и никогда не переставал говорить: «Она оживает!» — как будто каждый день рождался впервые. Может быть, так и было. Может быть, каждое рождение — особенное, и дедушка это видел и знал.

Это было то самое место, куда дедушка взял меня с собой в первый раз; и так я узнал, что дедушка любил* меня.

Когда мы опускали дедушку в землю, бабушка не смотрела. Она смотрела на горы, далеко-далеко, и она не плакала.

Там, на вершине горы, дул сильный ветер, и он развевал ее заплетенные в косы волосы, и они струились за ее спиной. Билли Сосна и сын мистера Дженкинса ушли. Мы с собаками некоторое время смотрели на бабушку, потом тихонько скользнули вниз по тропе.

Мы сели под деревом на полпути вниз и стали ждать бабушку. Когда она пришла, было уже темно.

Я попытался взять на себя и дедушкин груз, и свой. Я управлялся с винокурней, но я знаю, что продукт был уже не так хорош.

Бабушка достала все счетные книги мистера Вайна и подталкивала меня к учебе. Я один ходил в поселок и приносил новые книги. Теперь их читал я, сидя у камина, а бабушка слушала и смотрела в огонь. Она говорила, у меня получается хорошо.

Умер старый Рипит, а позднее, той же зимой — старая Мод.

Это случилось перед самой весной. Возвращаясь из Теснин по тропе ущелья, я увидел бабушку, сидящую на задней веранде, куда она вынесла кресло-качалку.

Она не смотрела на меня, пока я шел по ущелью. Она смотрела вверх, на высокую тропу. Я понял, что ее больше нет.

Она надела оранжевое с зеленым, красным и золотым платье, которое любил дедушка. Она написала печатными буквами записку и приколола к груди. В ней говорилось:

Я отнес маленькое тело в дом и положил на кровать, и я просидел рядом с ней весь день. Малыш Блю и Крошка Ред сидели со мной.

Вечером я пошел и отыскал Билли Сосну. Билли Сосна оставался всю ночь со мной и бабушкой. Он плакал и играл на скрипке. Он играл ветер… и звезду Собаки… и кромки гор… и рождение дня… и смерть. Мы с Билли Сосной знали, что бабушка и дедушка слушают.

На следующее утро мы сделали ящик, отнесли бабушку на высокую тропу и положили рядом с дедушкой. Я взял их старый свадебный посох и закопал концы в грудах камней, которые мы с Билли Сосной сложили в изголовье обеих могил.

Я видел зарубки, которые они сделали в память обо мне; в самом низу, у края. Это были глубокие и счастливые зарубки.

Я перезимовал — мы с Малышом Блю и Крошкой Ред перезимовали до самой весны. Весной я пошел к Висячему Пролому и закопал медный котел и змеевик винокурни. Я не успел научиться ремеслу как следует. Я знал, что дедушке бы не понравилось, чтобы кто-то другой пользовался винокурней, чтобы выдавать плохой продукт.

Я взял деньги, вырученные за виски, которые бабушка отложила для меня, и решил отправиться через горы на запад, в Нации. Малыш Блю и Крошка Ред были со мной. Однажды утром мы просто закрыли дверь и ушли.

Я спрашивал работу на фермах, и если с Малышом Блю и Крошкой Ред меня не брали, я шел дальше. Дедушка говорил, у хозяина есть перед собаками кое-какие обязательства. И это правильно.

В Арканзас Озаркс Крошка Ред провалилась под лед в ручье и умерла, как должна умереть собака: в горах. Мы с Малышом Блю добрались до Наций — где не было Наций.

Продвигаясь на запад, мы работали на фермах, потом на равнинных ранчо.

Однажды вечером Малыш Блю подошел к моей лошади. Он лег на землю и не мог встать. Он больше не мог ходить. Я поднял его, положил поперек седла, и мы повернулись спиной к заходящему солнцу Кимаррона. Мы поскакали на восток.

Я знал, что потеряю работу, если уеду вот так, не сказав ни слова, но мне было все равно. Я заплатил за лошадь и седло пятнадцать долларов, и они были мои собственные.

Мы с Малышом Блю искали себе гору.

И прежде чем занялся день, мы ее нашли. Гора была неказистая, больше похожая на холм, но Малыш Блю взвизгнул, когда ее увидел. Я принес его на вершину, когда солнце только-только показалось на востоке. Я рыл ему могилу, а он лежал и смотрел.

Он не мог поднять голову, но дал мне понять, что знает; он поднял ухо и следил за мной глазами. Потом я сел на землю и обнял обеими руками голову Малыша Блю. Он лизал мне руку, пока мог.

Недолгое время спустя он умер — легко, уронив голову мне на руку. Я зарыл его глубоко и обложил могилу камнями, чтобы защитить от животных.