Тень на каменной скамейке - Грипе Мария (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
Но это вовсе и не потребовалось. Зря мы ей не доверяли. Она пришла только для того, чтобы внести свою лепту в новый дом. Она вымылась, принарядилась и была трезвой как стеклышко. Словно благородная дама пришла с визитом.
Убедившись в этом, Свея поставила кофейник, пригласила Флору сесть и подала булочки и торт. Флора села за стол. Она принесла два подарка, завернутых в шелковую бумагу. Предупредив, что развертывать надо очень осторожно, она внимательно следила за тем, как Свея развернула сначала один сверток, а затем другой.
В одном из них была кофейная чашка без блюдечка. Я узнала ее. Она стояла на комоде в избушке Флоры. Тогда она была грязная и сальная, а теперь вымытая до блеска, даже пахла духами. Флора сказала, что вымыла ее хорошим мылом.
Это вам не какая-нибудь чашка на каждый день, а украшение. Пить из нее нельзя. Флора получила ее от одной семьи в городе, где она стирала. Блюдечко от нее разбилось, и поэтому ее подарили Флоре. Чашка абсолютно целая. От нее не откололось ни кусочка. Она повертела чашку в руке и показала, какая она целая и красивая. «Правда, красивая?»
Да, конечно, красивая! Это была очень маленькая чашечка в форме колокольчика. Вся разрисованная розовыми кувшинками с почками и листьями, плавающими по голубым волнам. По краям чашечки шла кайма из золотых раковин. Ручка тоже была позолоченной.
Другой подарок представлял собой кофейное блюдечко без чашки. Я тоже видела это блюдечко на окне в избушке Флоры. С ним было то же самое. Его можно было использовать только как украшение. Это очень хорошее блюдечко, которое Флора получила от той же семьи. Здесь разбилась чашечка, а блюдечко осталось почти совсем целым. Только по краю откололся маленький кусочек, но и то с внутренней стороны, и это не было видно.
Блюдечко было очень красивое, с каймой из золотых корзинок с красными розами, синими гирляндами, золотыми бантиками и переплетенными между собой незабудками.
– Так красиво, что я глазам своим не верю, – сказала Флора, и Свея с ней согласилась.
– Но зачем мне такие красивые вещи? Это чересчур.
Нет, Свея должна обязательно их взять.
Раз она уже получила самое прекрасное, что было у Флоры, – ее малышей, то должна принять и это! Флора была настроена очень решительно. Она была очень горда и довольна собой и своей щедростью.
Свея в долгу не осталась.
– Спасибо, дорогая Флора! – сказала она. – У меня прямо нет слов.
Флора кивнула. У нее самой нет слов. Но эти подарки она во многом сделала ради малышей, растроганно объяснила она: когда-нибудь, через много лет, у них будет прекрасная память о матери. Эйнару пусть достанется парадное блюдечко. А Эдит – чашечка с кувшинками. Так она решила.
На следующий день приехала подвода. Мы все вышли попрощаться со Свеей и малышами. Папа сфотографировал их, и, несмотря ни на что, прощание получилось славным и безболезненным.
Свея показала на Лувису и шепнула маме:
– Вам, хозяйка, с ней будет хорошо. Лучше, чем со мной.
– Как вы можете такое говорить? – засмеялась мама.
– Да, хозяйка не будет чувствовать себя такой зависимой.
Мама задумалась. Сначала ничего не сказала, а потом произнесла немного изумленно:
– Разве вы старались сделать меня зависимой от вас?
– Именно так я и делала. И теперь прошу у хозяйки за это прощения!
Она села между малышами, и все трое стали махать нам, когда подвода тронулась и повезла их вниз по улице.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Какое прекрасное, какое чудесное утро! Черный дрозд заливается трелью, и весь сад блестит от росы. Я распахнула окно и протянула руки к небу. Я готова была завидовать сама себе – ведь я могла любоваться всей этой красотой.
Ничто не может сравниться с ранним утром, когда знаешь, что только ты одна во всем доме уже проснулась. Было не больше четырех утра, но я чувствовала себя совсем выспавшейся, и впереди у меня было несколько часов, пока другие не встанут. Сейчас я оденусь, возьму книгу, спущусь вниз, сяду в саду на скамейку под сиренью и стану читать.
Я уже отошла было от окна, как вдруг заметила в саду какое-то движение. Кто-то, кого заслонял кустарник, неслышно ходил по траве. Я быстро спряталась за занавеску, чтобы меня не увидели.
Это была Каролина. Она что, никогда не ложится спать? Она была уже одета в свою униформу – синее платье горничной с белым передником и наколка в волосах. Но я заметила, что на ногах у нее ничего не было, она была босиком. Вот она скрылась и села на скамью под сиренью, где собиралась сесть я. В руках у нее была книга.
Я осталась стоять у окна.
Мы почти не разговаривали друг с другом с той ночи неделю назад, когда она ворвалась ко мне. Последние дни все вертелось вокруг отъезда Свеи.
Было странно стоять вот так и наблюдать за ней, оставаясь незамеченной. Может быть, и она когда-нибудь стояла точно так же и наблюдала за мной, когда я думала, что я одна?
Она утверждает, что я боялась того, что она собиралась мне сказать! Что она имела в виду? А все ее обвинения? Куда она клонила?
А теперь она уходит от нас…
И все встанет на свои места.
Буду ли я скучать по ней? Может быть, забуду ее? И она станет для меня одной из наших горничных…
Мне не следует больше стоять вот так. Она может заметить, что за ней наблюдают.
Я в последний раз посмотрела в сад. Она сидела под сиренью совершенно неподвижно. Затем сняла с себя наколку и встряхнула короткими мальчишескими волосами. Косы остались на наколке. Они были к ней пришиты. Здорово сделано: когда Каролина надевала наколку, они выглядели совершенно естественно. Никто не мог заподозрить, что косы ненастоящие.
Она прислонилась к дереву и закрыла глаза. Наколка с косами лежала на книге у нее на коленях.
Черный дрозд продолжал выводить свои трели. И тут во мне лопнула какая-то струна, на глаза навернулись слезы. Конечно, я буду по ней скучать. Я никогда не смогу забыть Каролину.
В ту ночь она хотела поговорить о том, что было у нее на сердце, и, возможно, она ждала совсем другого разговора, чем тот, который получился. Так же как я много раз, когда собиралась с ней поговорить. Нам никак не удавалось найти точки соприкосновения.
Она сидела внизу, но не читала, глаза ее были закрыты. Вокруг нее на траве и на сирени блестела роса. О чем она думает?
Я отошла от окна, оделась, выскользнула из комнаты и спустилась по лестнице вниз. Чтобы не мешать ей, пошла и села на застекленной веранде.
Там на полке лежала целая кипа альбомов с фотографиями. Я взяла самый верхний и положила его перед собой на плетеный стол. Он раскрылся почти что сам собой. Удивительно! Вот фотография, которую я искала!
Наверное, Каролина положила ее обратно в альбом. Наверняка она. Тут же была фотография папы, которую прислали по почте, когда Каролины не было.
Я посмотрела на папину фотографию и улыбнулась. У него была такая заразительная улыбка. А эта шляпа со свертком внутри, которую он держал перед объективом… Неужели он мог быть таким веселым!
Какая чудная фотография! Вполне понятно, что Каролина, которая проявляла к фотографиям какой-то особый интерес, обратила на нее внимание. Папа, вне сомнения, был на фотографии один, но улыбался кому-то определенному. Может быть, неизвестному фотографу? Или кому-то стоящему рядом? Тому, для кого предназначался сверток? Вопросов было много. Чувствовалось присутствие одного или нескольких невидимых людей, которые, по мнению Каролины, имели такое же значение, что и видимые.
На другой фотографии – с маленьким ребенком перед каменной скамейкой и женщиной, виднеющейся среди деревьев на заднем плане, – больше всего поражала тень, падающая на скамейку. Может быть, никто уже и не знает, чья она.
Не знала я также и людей на этой фотографии. Но в ней было что-то такое, что задерживало взгляд. Что-то магическое, какой-то отблеск. А именно – отблеск грусти. Казалось, что на мгновение ты прикасаешься к чему-то безвозвратно утраченному.
