Тайный Союз мстителей - Бастиан Хорст (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Я схватил его за руку, я умолял его:
«Пойми меня, Сам, настанет время, и всем будет стыдно за все то, что теперь происходит у нас». Так я пытался утешить его словами воспитателя, услышанными накануне.
«Да, это время настанет, — тихо-тихо проговорил Сам, так что я еле разобрал его слова. — И тогда мы опять будем неразлучными друзьями, правда?» Лицо его озарилось улыбкой, только в его темных глазах так и застыл вопрос: «За что?»
Он медленно повернулся и пошел. Я, казалось, окаменел, и только когда он был уже довольно далеко, крикнул:
«Да, Сам! Да, да!..»
Последующие месяцы на многое открыли мне глаза. Я стал размышлять о многом, чего прежде и не замечал. Я обратил внимание, например, на некоторые расклеенные по городу объявления. В них говорилось о вынесении смертных приговоров людям, обвиненным в государственной измене.
Порой, видя, что никто не наблюдает за мной, я гладил черные афишные буквы, из которых были составлены эти имена. Но вот скоро настал день, когда я окончательно понял, за что я полюбил этих людей. Случилось это точно в тот день, когда нашего классного наставника назначили директором школы. Я никогда не сомневался в его подлости, в его злобе, что, должно быть, и помогло ему так выдвинуться.
А воспитатель, который помог мне, уже месяца три как не показывался в приюте. Почему? Мы так никогда и не узнали. И вот я, выйдя на улицу, снова увидел объявление о смертном приговоре. На сей раз на афише значилось имя моего воспитателя. Я не могу сказать, заплакал ли я тогда. Но, быть может, именно тогда у меня впервые зародилось желание стать таким же, каким был этот воспитатель. Во всяком случае, в последующие годы я шел по тому пути, который он мне указал. И то был нелегкий путь — он прошел на волосок от плахи, вел через многие тюрьмы, штрафной батальон и наконец привел меня в советский плен. Но, шагая по этому пути, я сохранил свою честь незапятнанной…
Однако вернемся к Саму и нашей общей с ним истории. Мы виделись каждый день, но никогда больше не разговаривали. Мы всячески избегали встреч и только издали украдкой приветствовали друг друга. Нечистая совесть мучила меня, а Сам страдал от одиночества и тех проклятий, которые каждый день сыпались на его голову. Порой я ненавидел себя, оттого что ничего не предпринимал против этого, но пока что у меня не было достаточно сил начать подобную борьбу. Однако и самая крепкая тетива рвется, если ее натянуть слишком сильно. Так случилось и со мной.
Это было в школе. Прозвенел звонок на перемену. И мы без оглядки бросились во двор. Так, наверное, поступают школьники всего света. Перемена так перемена! Возле дверей в коридоре стоял наш бывший учитель, а теперь директор школы. Он пропустил нас всех, но Сама задержал, набросившись на него:
«Кто это тебя научил не приветствовать директора?»
Сам, запинаясь, пробормотал:
«Извините. Здравствуйте…»
Директор тут же отхлестал его по щекам и от этого еще больше распалился.
«Как надо здороваться? Ублюдок ты жидовский! Где твое «Хайль Гитлер!»? А теперь зайди в класс и выйди еще раз!»
Сам зашел в класс, потом снова вышел и, вытянув руку, сказал:
«Хайль Гитлер!»
При этом голос его осекся, и его едва было слышно.
Директору это показалось недостаточным. Он вновь и вновь загонял Сама в класс, заставляя его повторять церемонию приветствия без конца. Кругом стояли явно наслаждавшиеся мучениями Сама ученики. Я тоже стоял там, кусая губы до крови и дрожа от гнева и возмущения. Я готов был задушить директора.
Вот тогда-то я и принял твердое решение: пойду к Саму, пусть он всегда рассчитывает на мою помощь.
После занятий я отправился на квартиру к дедушке Сама. Я застал своего друга одного.
«Заходи, — произнес он, как будто вообще ничего не случилось и наша дружба ничем не была омрачена. — Я ведь знал, что ты придешь».
«Сам… Сам…» — бормотал я, не зная, что сказать.
«Да оставь ты! Все прошло!» — Сам улыбнулся.
«Нет, Сам, — сказал я. — Все начинается сначала. Но мне это безразлично. Больше, чем убить, они ведь не могут. Я теперь навсегда останусь твоим другом. Навсегда!» Помнится, я тогда даже поднял руку, как бы для клятвы.
«Таких друзей, как мы с тобой, — сказал Сам, — никто не разъединит. Никто во всем свете!»
Он стоял посреди комнаты и был очень похож на маленького профессора.
Мы помолчали немного. На дворе мусорщики громыхали баками. Наконец Сам прервал молчание.
«Знаешь, кем я буду, когда вырасту?» — спросил он.
«Знаю. Ученым. Ты же должен изобрести машину, на которой ты полетишь к звездам».
Но он покачал головой.
«Нет, не ученым. Во всяком случае, не сразу. И знаешь, для злых, для плохих людей мне жалко звезд. Звезды и землю мы оставим для себя. Дедушка говорит, что злые люди, те, что сейчас злые, они не исправятся никогда. — Он сделал паузу и заговорил как-то особенно убежденно. — Я буду генералом! И ты тоже. У нас будет большая армия. И мы прогоним плохих людей до самого океана. Пусть тонут все, все! Зачем они так мучают меня?» Последние слова он произнес очень тихо.
«А как же звезды? — снова заговорил я. — Ты же хотел полететь к звездам, Сам?» Я никак не мог примириться с тем, что Сам так легко расстался со своей мечтой.
«Погоди, дойдет очередь и до звезд! — ласково ответил он мне. — Будем в отпуск летать на звезды, каждый год. Но сначала надо здесь на земле все устроить по-хорошему».
«Тогда я согласен. Я тоже буду генералом!»
Было уже поздно, когда мы разошлись. На сей раз мне было совсем нетрудно соврать что-то директору нашего приюта. Это была определенная мера предосторожности, которая только помогала нашей дружбе. И хотя мы могли видаться только у дедушки, мы там замечательно проводили время. Мечты наши с каждым днем делались все смелее. Мы никогда не могли наговориться досыта.
И все же нам всегда казалось, что детство наше давно уже позади. Порой мы брали в руки какую-нибудь книгу и читали. Но вскоре я заметил, что Сам не переворачивает страницы, и сидит задумавшись. Что-то происходило с ним, о чем он мне не говорил, что-то точило и грызло его день и ночь. Возможно, он тогда уже подозревал, что не доживет до своего волшебного царства. Я не знаю. Ведь когда бы он со мной ни заговаривал о будущем, он всегда бывал полон уверенности.
Шел 1938 год. В октябре, словно в августе, грело солнышко. Никто и не замечал, что деревья уже стояли голыми — целые стаи воробьев, словно веселые листья, порхали меж ветвей. Но вот настал день, когда солнце, казалось, издевается над людьми. По дороге в школу мне представилась чудовищная картина. Ночью орды штурмовиков подожгли синагоги — еврейские церкви, разграбили магазины, принадлежавшие евреям. На разбитых витринах виднелись такие, с позволения сказать, лозунги: «Немец не покупает у еврея!» или «Мировое еврейство принесет тебе гибель!» Все улицы были запружены распоясавшимися штурмовиками с наглыми рожами. От стыда я обливался слезами.
В тот день Сам не пришел в класс. С каждым часом мой страх возрастал, и после большой перемены я под предлогом нездоровья отпросился. Сперва я побежал на квартиру дедушки Сама, но никого там не застал. Тогда я отправился в маленькую бакалейную лавку. Но меня не впустили внутрь. У дверей стояли штурмовики. Витрина была разбита вдребезги. На тротуаре повсюду валялось стекло. На дверях красовалась огромная шестиконечная звезда, которой, словно прокаженных, метили всех людей еврейской национальности. Я снова бросился на квартиру к дедушке. Опять там никого не застал. Бегал туда-сюда до тех пор, пока не свалился от усталости.
Следующие два дня ничего не изменилось. Сам так и не приходил. А я искал его повсюду. В конце концов я уже решил, что его нет больше в живых. Но вот на четвертый день я его вдруг увидел. Когда я возвращался из школы, он поджидал меня неподалеку от сиротского приюта. Но он не был похож на Сама, которого я так хорошо знал: глаза ввалились, под ними — черные круги и бледный-бледный, как смертельно больной человек. Лицо все время дергалось. При этом он непрестанно оглядывался, словно ожидал погони.
