Через все преграды - Осинин Николай Петрович (библиотека электронных книг txt) 📗
— Ой, что говорят, что говорят! — испуганно рассказывал Никита собравшимся в штабе ребятам, и косые глаза его беспокойно бегали по лицам товарищей. — Будто немцы изобрели для своих солдат такие рубашки стальные, что их никакая пуля не берет. Говорят, что в Москве и Ленинграде фрицы!!
— Врут! — резко перебил его Сергей, дежуривший в этот день.
— А я разве что?.. — обиделся Никита. — Я только передаю. Это дядя Лаврентий с Максимом сейчас женщинам рассказывали.
— А они откуда знают?
— Говорят, в немецкой газете напечатано.
— Нашли чему верить! — презрительно сказал Сергей. — Когда мы еще в Латвии были, фашисты хвастались, что Вязьму взяли, а никакой они тогда Вязьмы и не брали вовсе. Так и теперь.
— Верь — не верь, а они наступают. Лаврентий говорил…
— Болтун ваш Лаврентий! — с сердцем выкрикнул Сережа, который терпеть не мог, когда кто-нибудь заводил разговор о неудачах наших войск на фронте. — Он, наверно, сам за фашистов!
— Чего городишь? — насупился Тимофей. — Ты его не знаешь даже. Он у нас в колхозе самолучшим конюхом был. У него два сына в Красной Армии.
— И пусть! Все равно, Федор Иванович говорил: кто фашистские слухи распускает, тот с ними заодно.
— Он и не распускает…
— Нет, распускает, раз говорит, что наших всех побили!
— А может, у немцев на самом деле стальные рубашки?
— Чепуха! Бронебойная пуля танк пробивает, а не то что рубашку какую-то.
— Пошли к Надежде Яковлевне, — предложил Никита, особенно запальчиво споривший с Сергеем, — пусть объяснит. Она не хуже вашего Федора Ивановича во всех делах разбирается.
Учительницу ребята нашли на колхозном огороде, среди женщин, убиравших капусту. Выслушав Никиту, она спросила у него:
— А ты сам веришь, что у немцев есть такие рубашки?
— Не знаю, — смутясь, ответил Никита. — Но ведь правда же, дядя Лаврентий — свой? А Сергей говорит, что он за фрицев! — попробовал он несколько изменить тему разговора.
Учительница укоризненно покачала головой:
— Лаврентий Михайлович, конечно, хороший человек, но гитлеровскую болтовню он зря повторяет. Сергей прав, фашисты нарочно всякие страшные слухи распускают. Им надо, чтобы мы испугались, поверили в их непобедимость, встали перед ними на колени. И несознательные или растерявшиеся люди, вроде нашего Лаврентия, невольно им помогают. А ведь вчера только ты же, Никита, мне сам рассказывал, что партизаны на железной дороге мост взорвали, в самом Нелюдове в штаб гранату бросили.
— Про Нелюдово я не говорил, — удивленно поднял голову Никита.
— Да?.. Ну, значит, я еще от кого-то слыхала. В общем колотят наши немцев даже здесь, у них в тылу. А теперь представьте, как они себя на фронте чувствуют, где по ним пушки бьют, минометы, танки. Разве спасет какая-то «рубашка»?
По предложению учительницы, начали высчитывать, сколько бы весила такая «стальная рубашка», ежели ее смастерить. Оказалось, что около центнера, даже если броня была бы только с одной передней стороны и толщина ее не превышала одного сантиметра.
— Ну и «свистуны» же фрицы! — со смущенной ухмылкой покрутил головой Никита, косясь на Сережу. — Одеть бы их в такие «рубашки», они бы с места не сползли.
Ребята размечтались о том, как хорошо бы сейчас послушать московские радиопередачи или почитать советские газеты.
— Хоть бы листовку найти, как, помните, летом! — вздохнул Тимофей.
— Листовку? — быстро переспросила зачем-то учительница и смолкла, в раздумье потирая маленькие сухие руки.
— Надежда Яковлевна, расскажите еще что-нибудь про партизан, — попросил маленький краснощекий Гриша Деревянкин. — Говорят, к вам от Акимыча приходят, а он же…
— Кто говорит? — резко обернулась к нему женщина.
Гриша, не отвечая, нырнул за чью-то спину.
Потолковав еще немного, дети начали расходиться. Тимофея с Сережей Надежда Яковлевна незаметно для других задержала на минуту.
— Идите к школе и там подождите меня, — вполголоса сказала она. — С собой больше никого не берите.
Гадая, зачем это понадобилось ей посылать их к пустой школе и самой идти туда, оба подростка отправились к указанному месту.
Березовская школа стояла на краю села в глубине небольшого старинного парка, на месте сгоревшего когда-то помещичьего дома. С трех сторон парк обнесен был деревянной оградой, с четвертой стороны, внизу под горкой, тускло блестел пруд. Несколько звеньев ограды со стороны дороги было сорвано со столбов и валялось на земле; их пересекали широкие темные полосы — следы колес немецких автомашин. В том месте, где проходили полосы, штакетник был искрошен и вмят в грязь.
Близился вечер, пасмурный, но сухой и безветренный. Серое небо застыло; застыли и земля, и вода, и воздух, схваченные крепким морозцем. Под ногами шуршала успевшая уже потускнеть сухая листва, густо покрывавшая дорожки и клумбы с остатками засохших настурций и астр. Как часовые в траурном карауле, безмолвные и печальные, стояли ряды лип, кленов, ясеней; в их обнаженных вершинах, унизанных черными шапками покинутых грачиных гнезд, не слышно было бойкого птичьего грая. Только грубое карканье вороны изредка нарушало торжественную тишину осеннего парка.
Мальчики знали, что школа заперта и до прихода Надежды Яковлевны в нее не попасть.
— Пошли наш сад посмотрим, — предложил Тимофей.
Они миновали дровяной сарай близ дороги и вышли на пришкольный участок. Небольшое поле, огороженное плетнем, только очень отдаленно напоминало сад. Яблоньки были еще так малы, что больше походили на сухие кустики, ровными рядами воткнутые в землю. Кто-то заботливо побелил их тонкие стволы, а несколько деревцев были укутаны соломой.
— Это все Гриша Деревянкин заботится, — улыбаясь, пояснил Тимофей, — тот, что вам баню топил. Он у нас в отряде главный садовод. Все сорта на память, как таблицу умножения, знает.
— Не скоро еще вам отсюда удастся яблок покушать, — сказал Сергей.
— Почему — не скоро? Да мы уже нынче ели.
Сережа недоверчиво глянул на товарища:
— С таких-то маленьких?
— Им уже по четыре года! А яблоки, знаешь какие… Во! — Тимофей показал два сложенных вместе кулака. — И вкусные — язык проглотишь!.. Одним словом, мичуринские! Только мало уродилось.
Он показал, где у них росли особые, улучшенные сорта вишен, слив, груш.
— Мы и виноград садили, да вымерз прошлый год, — рассказывал Тимофей. — Если бы немцы не заявились к нам, мы бы нынче опыт с виноградной лозой повторили. Учительница по ботанике говорила: можно такие морозостойкие сорта вырастить, что и у нас будут плодоносить не хуже, чем в Крыму.
Однако Сергея рассказы по садоводству не увлекали.
— Это надо Инне нашей рассказать — она мечтает о садоводстве… Тимк, а правда, что вы летом фашиста утопили?
— Кто тебе говорил?
— Никита.
— Расхвастался уж, — проворчал Тимофей. — Просили его!
— Да что ты?
— Не люблю, когда хвастают.
— Он и не хвастал, просто сказал.
— Знаю я его…
Краем парка друзья двинулись к пруду.
— Это еще летом случай вышел, — начал Тимофей, стегая прутиком по одиноким последним листочкам росшего вдоль дорожки боярышника, — вскоре, как немцы нагрянули. Они всегда, как в наш колхоз приезжают, в школе останавливаются. Так и тогда. Человек сто их здесь жило. Нажрутся нашей гусятины и загорают тут целые дни, да в озере купаются. Как будто на даче. Зло нас берет, а что сделаешь! Однажды собрали они наших колхозников и заставили себе вышку ныряльную делать, — потом ее кладовщик, Тихон Анисимович, разобрал на какую-то надобность… Работают наши мужики в воде, а немец стоит на берегу и покрикивает: «Шнель, шнель». Андрей кривой, которого недавно повесили, и говорит: «Кол бы им под этой вышкой забить, чтоб как прыгнул который, так и кишки вон!» Заругался на него дядя Лаврентий: одного, говорит, сукиного сына убьете, а всей деревне пропадать. Вот мы с Никитой и придумали под этой вышкой не кол, а корягу в воду положить: вроде как она здесь всегда была. У запруды здоровенный корч под водой лежал. Ребята из него раков таскали. Тяжелый да рогатый! Мы его ночью чуть приволокли сюда за лодкой. Утром сидим в кустах на том берегу, вроде малину берем, а сами глаза с вышки не спускаем. Пригрело солнышко — видим, два фрица с полотенцами через плечо к пруду спускаются. Подошли. Один разделся, залез на верхний мосток вышки, почесался, да как сиганет головой вниз! Только круги пошли! Солдат на берегу шею вытянул — ждет и по озеру глазами зыркает: где, мол, вынырнет. Ждал-ждал, а потом как заорет! Ну, мы тут тягу!..
