Тринадцатый караван - Лоскутов Михаил Петрович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
В это время в оазисе появился неугомонный человек с серыми глазами, на совсем необыкновенной колеснице. Первый автомобиль в Хорезмский оазис был привезен в 1914 году Владимиром Владимировичем Н. Это была машина старинной системы «комник». Ученый решил заменить традиционного верблюда бензиновым мотором. Он сел в огромный громыхающий кузов и поехал в пустыню. Первый рейс был совершен из Туркуля в Шейх-Абаз-Вали. Когда рычащая колесница прибыла в глиняный восточный городишко, людские толпы облепили крыши и балконы домов, весь базар сорвался с места и побежал как сумасшедший. Две женщины были раздавлены в толкотне. У профессора хранится сейчас пожелтевший снимок, на котором машина системы «комник» в Шейх-Абаз-Вали окружена беснующейся толпой, готовой раздавить машину вместе с ученым и его проводником.
В песках автомобиль буксовал. Тогда ученый придумал смелые рационализаторские мероприятия. Он взял пилу и отпилил заднюю половину кузова для облегчения веса. Ездил он всюду со своим старым проводником, туркменом Баба. Когда автомобиль начинал буксовать, Баба вытаскивал тридцать метров плотной материи и расстилал ее перед автомобилем, а ученый давал газ и взлетал на бархан под неистовый гром, окруженный облаками дыма.
Это был автопионер в пустыне. Одинокая машина металась по пустыням Хорезма в тщетной суете. Пустыни молчали. И совершенно так же, как на берегу Калифорнийского залива никто не дал усталым путешественникам глотка воды, так теперь, на берегах Каспия и Арала, никто не мог дать воды великим умершим рекам.
Со времени фотографического снимка в Шейх-Абаз-Вали прошли десятки лет.
Командор дал сигнал и велел колонне автомобилей возвращаться назад. Перед нами стояла неприступная стена обрыва, уходящая к горизонтам.
— Повторяется история у Бахия-де-Тавари,— засмеялся профессор.— Там мы бродили вдоль залива, не зная его очертаний. Здесь мы должны также обогнуть берега северо-западного залива высохшего озера Сарыкамыш, очертания которого никому не известны. Но нам нечего бояться. Мы великолепно технически вооружены, а сверхбаллоны легковых машин могут проходить везде, как по воздуху.
Командорская машина загудела, за ней последовали другие. Вой хриплых гудков поднялся над долиной, ударяясь в уступы каменной стены, стоящей перед колонной. Колонна спустилась обратно в Кунядарью и поднялась на противоположный берег.
Перед закатом солнца автомобили подошли вплотную к огромной отвесной стене Устюрта. Она поднималась на пятьдесят метров к небу и уходила вправо и влево к горизонтам. Ничто не нарушало тишины скал. Только внизу два десятка крошечных машин ползали блестящими точками, обходя ямы и провалы. Проклятые высохшие каменистые русла преграждали дорогу. Сотнями черных змей они расходились со стены, встречаясь все чаще и чаще. Машины перешагивали через ямы, скрипя и охая, подпрыгивая и подбрасывая седоков к крышам тентов. Стена вдруг резко завернула направо, и за поворотом на земле открылось множество трещин, извилин и провалов. Колонна смешалась, разбилась и рассыпалась по долине. Люди бежали у машин, перетаскивая автомобили через ямы. Они бежали весь вечер и часть ночи, уходя толпой огней во мглу каменистой долины.
Ночью мы увидели Сарыкамышскую впадину — высохшее озеро. Внизу, в ночи, за ямами и оврагами, белело что-то огромное, как туман. Это были солончаки — дно залива, где не ступала еще нога человека. Обессилевшая колонна притаилась у стены. С солончаков бежал ветер, раздувая пламя костров, осыпая людей искрами. За кострами белела неизвестность. Ночью профессор Н. взял лопатку, веревку и ушел к Сарыкамышской впадине.
Человек опять шел в пустыню. В брезентовых сапогах со шнурочками прошел мимо костра терпеливый профессор, нагруженный веревкой и лопатой, пожелал нам спокойной ночи и, тихо ступая, чтобы не разбудить спящих на земле людей, скрылся в темноте. Ветер донес его шаги из оврага и стук обсыпающейся гальки. Мы уснули.
Профессор всю ночь проходил у озера и сделал большое открытие. Он нашел подземные русла высохших рек. Он подошел к высохшему дну озера; падая в ямы и карабкаясь, спустился в огромный овраг. Здесь лучше идти, потому что на дне оврагов не бывает ям. И вдруг перед ним в стене огромная дыра. Он попал в пещеру. Шел десять метров, двадцать, пятьдесят. Холодно. Пещера все уже. Очевидно, это не главное русло. Нужно найти его... Нашел. Выход завален куском мергеля величиной с автомобиль. Профессор полез в щель. За спиной — лопата, тужурка. Лопата и вьюк зацепились, профессор повис в воздухе. Так можно остаться здесь навсегда! Колонна автомобилей уйдет, а профессор останется висеть под землей, у своего открытия. Он изо всех сил уперся ногами в стену, освободил вьюк и упал в пещеру. Прошел по подземному руслу несколько километров. Мергель, камни, почва из глины и соли, под солью — черная грязь. Утром он вернулся к лагерю исцарапанный и вымазанный глиной.
Мы проснулись — профессор суетился у костра. Он сосредоточенно зашивал рубашку, варил суп, пел тихий романс, вежливую старинную песенку, может быть вывезенную им из Калифорнии.
Я взглянул на Сарыкамышскую впадину. Это было великолепное зрелище. Ночь ушла. Огромная белая солончаковая земля, искрясь и блистая под солнцем, бежала к горизонту, точно снежная равнина была перенесена с Мурмана и положена в пылающие Каракумы. Толпа автомобилей, ослепительных от солнца, стояла у бесконечной каменной стены, сверкала, фыркала, совершала утренний туалет. Начиналась заправка автомобилей. Профессор стоял у машины, засучив рукава.
— Будьте любезны подать мне ведро,— говорил он водителю.— Я хочу долить воды в радиатор.
...Когда-то профессор на старинном «комнике» со спиленным кузовом ездил по пескам со своим спутником — проводником Баба. Давно нет старого туркмена Баба, давно заброшен где-то кузов «комника», и вот десятки новых автомобилей пришли к берегам мечты профессора. А профессор суетится, как двадцать лет назад. И я не верю ему, когда он говорит о молодости, как о прошлом. Он сам всегда будет молод неугомонностью искателя. Железные чудовища пришли к водопою, но в озере нет воды. Сухое ослепительное дно трескается от жажды. Все же вода придет! Я верю в это вместе с профессором. Вот уже нет тоскливой пустыни. Я вглядываюсь в даль солончаков, где-то в синей дымке на секунду поднимаются столбики пыли — и опять все мертво. Но вода придет! Как приходят такие замечательные люди, как приходят железные караваны машин к неведомым берегам... Вот по Аму до Каспия в Бал-ханский залив идут пресные воды. Волны бьются о берега Сарыкамышской впадины. У меня уже не сохнет язык. Вновь зеленеют травы по Узбою, воскресают оазисы и города. «Идут, идут корабли!» — хочу я кричать профессору. Необыкновенные чувства приходят ко мне. Я хочу схватить лопату профессора, его теодолит, веревку и идти с ним в пустыню, радоваться и прыгать, весело шагать туда, где ходили Бекович, Карелин, Молчанов...
Пришло время оживить пустыню. Не знаю, будет ли пущена вода сегодня или завтра, но мне известно, что в этой стране проводятся необычайные каналы, а пустыни в этой стране умирают.
Психрометр Асмана
Старый немец Асман — ученый, сконструировавший метеорологический прибор, похожий на двойное дуло охотничьей двустволки. Он не знал, сколько конфликтов и душевных волнений будет стоить его детище нам, пересекавшим на автомобиле горячие земли Средней Азии. Нежный предмет, измеряющий влажность воздуха, слишком хрупкий, чтобы ехать в грузовике стандартного типа, слишком тонкий и задумчивый, чтобы поспевать за про-беговой скоростью, он стал мерой бушевания страстей на машине № 20 — ЗИС-3, грузовик-двухсполовинотонка.
Началось это в Ташкенте. Четыре человека, четыре новых спутника — три научных работника и один корреспондент,— присоединились к экспедиции на площади у Узбекского Совнаркома. Четыре новых соседа принесли к артельному котлу свой багаж и свои дары: ботаник Градов декорировал все двадцать четыре радиатора живыми цветами, лучшими цветами ботанического сада Средней Азии; почвовед Богданов пел басовые арии и стал ценным грузом для любой машины; корреспондент Зверев был корреспондентом, он блестел очками — он может быть украшением машины. Пусть едет в кузове, и блестит очками, и говорит о своих делах, пусть прохожие его видят и дают ему материал. Это необходимо.
