Долгая ночь у костра (Триптих «Время драконов» часть 1) - Гусаков Сергей "СОМ" (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
: Ну, чем накрылась — этого мы, конечно, в предельной близости от упомянутого сокровища уточнять не будем, да. Мы просто аккуратно освобождаемся из его лап... Аккуратно пытаемся освободиться... Так... Уже почти совсем освободились, значит, да; и сокровище аккуратно затихает на моей широкой спасательской груди.
— А мы честно пытаемся сделать свой свет:
: Сгоревшую “трёшку” — на фиг,— это я лампочку перегоревшую на три-с-полтиной вольта в виду имею, да — в пепельницу, а на её место — запасную. Лампочку, а не пепельницу — балда! чем ты слушаешь?..
— Что, сломалась? Не светит? — поднимает Натка ко мне своё горестное лицо. А глаза, между прочим, чистые-чистые, никаких признаков детских слёз и утоли-моя-печалей — и все полны неосознанной такой надежды: как у Селькерика при виде отпечатка ноги Даниэля Дефо на острове своей мечты имени Робинзона Карузо. Да.
— Куда ж ты пойдёшь? — задаёт она дальше риторический вопрос, и сама на него отвечает:
— Никуда ты не пойдёшь без света. И я не пущу.
: То есть нам предлагают вполне достойную капитуляцию.
— Но у меня в засаде ещё запасной полк сидит. Да. И в нужный момент я выпускаю его на поле сцены:
— Вот,— говорю,— запасная лампочка.
: Включаю — ни огня, ни дыма. И свету примерно столько же...
— Ч-чёрт... Нет, выходит, никакого запасного полка у меня, а есть — ‘кони пьяны, хлопцы напряжёны’...
: Да...
— А Натка от радости чуть в ладоши не хлопает: нашла, чему радоваться, дура. «Все бабы — дуры»,— пытаюсь повторить я про себя — уже почти как молитву. К тому же у нас остаются отборные сибирские дивизии — та “пожарная” лампочка: 1,5 А Х 2,3 V. Да: Белое море света. А сколько огня она даст почти от четырёх вольт...
— И я стремительным движением вкручиваю ей в систему взамен бракованной “трёшки”:
... ЭФФЕКТ ПРЕВОСХОДИТ ВСЕ МОИ ОЩУЩЕНИЯ:
: Больше всего это напоминает пистолетный выстрел между большим и указательным пальцами. С разлётом крошечных таких стеклянных осколочков во все стороны — к счастью, недалеко и не смертельно.
— и ни один палец у меня даже не поцарапан. Да.
< “Идиот! Я же посылал тебе три лодки”,— звучит в голове фраза из давешнего анекдота. «Почти не к месту»,— вяло отмечаю я, теряя остатки воли и бдительности... >
— Но как она визжит!... М-да. И эта железная хватка... Я не сумел освободиться от неё даже, когда вернулись Ленка с Сашкой и Пищером.
: Егоров только глянул на нас — и сказал: «Ага. Уже. Сцепились»,— и столько грубости и какого-то зловонного торжества было в этом его кинологическом наблюдении, и гнусного расчёта...
— Но держала она меня крепко.
Она даже за спальником не пустила меня, и нам пришлось жаться в её “эгоисте”. И объятия её были сильней объятий Морфея:
Они до сих пор держат меня — но мне почему-то не хочется от них освобождаться. Никогда не хотелось — да, с той самой первой минуты в Райских Садах — и никогда не захочется.
..: Так красиво я это излагаю себе — разумеется, мысленно,— и так хорошо представляю — будто действительно вижу наяву — пока мы с моим несостоявшимся близким родственником выгребаем последние кирпичи из завала. А потом, с чувством глубоко выполненного мужского достоинства, отправляемся обедать и упаковывать трансы, предназначенные для отправки наверх — “в люди”,— и пока закипает вода в кане на примусе и Егоров молча сражается с картошкой — мне он это дело больше не доверяет, и правильно: я не сторонник мелочной чистки картофеля в экстремальных условиях — я открываю банку рыбных томатов, передаю её Самому Великому Кулинару Всех Пещер и Промоин — и забиваюсь на нары, где мы обычно спим. Там я достаю из заначенной “цивильной” пачки сигаретку, и, прикуривая её, додумываю, как же было всё на самом деле.
— Потому что должно быть в природе равновесие.
И потому что ничего у меня с ней не было. Да!
: Потому что после той второй фразы о Мирзаяне я спросил, сколько ей лет и услышал ответ — “пятнадцать”.
— Но разве,— удивилась она,— это имеет какое-то значение?
И я сказал: да.
Потому что в пятнадцать все они Феи и Золушки.
— А в двадцать пять старшие сестрицы: бабы.
А все бабы — дуры.
: Я до сих пор в этом уверен.
— ДА.
— И я ушёл из грота, и пошёл вперёд по Централке: просто так, без всякой цели и злобы. И где-то у водокапа у меня накрылась система; я поставил запасную лампочку, но она оказалась бракованной,— и тогда я наощупь вкрутил в патрон своего “пожарного туза”.
И от неожиданно яркой вспышки сжал пальцы, раздавил стеклянный колпачок — и порезался о осколки. Но не такой я дурак, чтоб, как некоторые, уходить с Централки, оставшись без света. Тем более — от водокапа. Там через час или полтора меня подобрал Шурка-Гитараст, и мы с ним и Мамонтом так нажрались в Весёлом... И орали, конечно, про то, что “наш паровоз вперёд летит — а бабы дуры”, и “после каждой попойки”, и “от фам не шершите добра”...
: А в голове у меня так тихо-тихо — словами Бережкова — пела Натка:
“Всё прошло — и хмель, и старый разговор,—
— Только мы с тобою живы до сих пор...
: Эту рану она гладила рукой...”
: Да,—
: Да,—
: Да,—
— К чёрту. Где там была моя волшебная фляжечка?..
: Вот она, родимая — за камушком прячется. Иди-иди сюда, дарлинг,— пока друг Егоров с Милым Другом и тенью-призраком Пищера по поводу места слива картофельной ботвы дискутирует...
— Иди сюда, любимая. Подари мне несколько волшебных мгновений...
ГОЛОС ТРЕТИЙ — ЗА ХЛЕБ И ВОДУ..:
..: Итак, мы обедаем,— кстати, не приведи Господь воспитанному человеку оказаться во время обеда в одном гроте со Сталкером —
: Видит Бог, как мне тяжело приходится с этим неотёсанным интеллектуальствующим мужланом — но сегодня он чего-то притих: ни тебе смачного чавканья, ни сплёвыванья на пол промеж ног, ни хруста, что обычно сопровождает каждое его глотательное движение и даже самую мысль о нём,— ни жуткого скрежета кишок друг об друга...
— Так что сегодня он ест почти достойно: не в ударе, значит. И чего это на него нашло? Уж не заболел-ли?..
— И я с ужасом представляю себе картину, почти до боли аллергическую: “ЛЕЧЕНИЕ СТАЛКЕРА ОТ НОРМАЛЬНОГО ОБРАЗА ЖИЗНИ”...
Впрочем, к концу обеда — к столь тщательно и великолепно заваренному мной чаю с лимонником и мятой — он немного оживляется и, закуривая свою мерзкую вонючую “Астру”, с лихвой ‘комПЕНЬсирует’ тот уют, покой и наслаждение жизнью, что успели сложиться в моей душе в результате принятия достойно приготовленной пищи:
... Такого мощного рыга я от него ещё не слышал.
Разве что в зоопарке — но, по-моему, то был другой хищник.
— Хотя пахнуло так же.
: Странно. Готовлю я вполне прилично — я в этом уверен — и аромат у еды соответствующий,— но этот кошмарный животный запах... Откуда он его берёт?
Надо проконсультироваться с Пищером — он в физиологии больше смыслит.
Со Сталкером говорить на эту тему просто глупо. Я знаю.
— Сейчас бы ещё стакан... — мечтательно тянет он.
“Едем дас зайне”:
— Что ж: достаю с посудной полки ему стакан. Есть у нас один — на всякий случай, специально для Майн Антикайф Сталкера.
— Пустой,— разочаровывается он в жизни.
— Зато чистый.
: Порой я бываю груб и беспощаден.
Но я не скрываю этого — по крайней мере, как некоторые — за умной фразой. И дальше я показываю ему кукиш. Так что на сегодня победа остаётся за мной: пищеровские запасы спирта я ему трогать не дам.
— Затем мы упаковываем всё, что предназначается для отправки “наверх” и начинаем оттаскивать образующиеся трансы в Палеозал.
: Свет у нас уже очень плохой — дохлый уже почти совсем у нас свет; нет, считай, у нас уже почти совсем никакого света — то есть по комплекту коногонов заряженных на брата у нас, конечно, ещё есть, но мы их не трогаем: священная корова экономии — родной тотем Пищера,— да и мало-ли что... Не хватало нам ещё для полного счастья, чтобы он в этом вопросе оказался прав. Вот отдадим севшие банки в ГрОб на зарядку ( “на зарядку становись!” ) — тогда перейдём на новые. Потому что в ГрОбу зарядят эти наши акомы — и через неделю, или через Пищер его знает, сколько там с’точно — спустят обратно сюда свеже-( надеюсь на это )-заряженные; так что лучше посадить их сейчас “до самого настоящего конца”, чем злить экономного Пищера.
