Повесть о Великой стене - Гурьян Ольга Марковна (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Вдруг она увидела, что камни в основании стены разошлись и в них проглядывает клочок синей ткани. Она потянула за уголок и узнала рукав куртки, которую сама вышила мужу. Долго неподвижно смотрела она на эту вышивку, сжимая в руке сырую ткань. Когда стемнело, она сняла и положила на землю браслеты с руки и цветы из волос. Распустила волосы, так что они закрыли ей лицо. Потом, нагнувшись к трещине, тихо заговорила:
Холодными пальцами она осторожно задвинула конец рукава обратно в трещину, смочила комок глины слезами, замазала щель, поднялась и пошла обратно. Когда она проходила мимо костра семьи Вань, Сяо-эр встал и пошел за ней следом. Так они шли всю ночь, У-и впереди, Сяо-эр за ней. Иногда вдруг она принималась рыдать в голос, иногда говорила слова, которые Сяо-эр не мог понять, потому что они были на циньском наречии, языке ее детства. На темной дороге она ни разу не споткнулась и не задела о камень, будто не женщина живая шла, а легкая тень проплывала.
На рассвете они прошли просыпающийся поселок, и многие люди, увидев странное выражение их лиц, пошли, любопытствуя, следом, так что скоро образовалась целая толпа, и все шли молча. Так они дошли до залива. Здесь У-и поднялась на скалу и не успел Сяо-эр подхватить ее, как она бросилась в море.
Но такой маленькой и легкой была У-и, что не могла утонуть, а только качалась на волнах. Многие кинулись в воду, чтобы спасти ее, но, когда к ней подплывали, она отплывала дальше и опять колыхалась на волне.
Прискакал Мын Тянь. Его конь по колени вошел в воду, и Мын Тянь крикнул:
— Женщина, море тебя не принимает, почему ты не хочешь выйти на берег?
Она ответила:
— Я не хочу жить, так как нет моего мужа.
С этими словами воздух вышел из ее рта, а горькая вода наполнила его, и она утонула.
Мын Тянь, обернувшись в седле, крикнул:
— Кто может назвать мне ее имя?
— Вот ее мать, — ответили голоса в толпе, и из нее вытолкнули вперед тетушку Цзюй.
Но она обезумела от смерти дочери и рыдала о ее молодости и о том, как горько дезушке умирать в начале жизни и цветам вянуть в начале лета, и все повторяла: «Мэн, мэн!» — что значит «начало лета». И в горе вспомнила она своего первого мужа и что он не допустил бы этого несчастья, но и этого не могла выговорить и все повторяла его имя: «Цзян! Цзян!» — так что Мын Тянь подумал, что это и есть имя погибшей.
Перед тем как снова покинуть поселок, Мын Тянь повелел построить на вершине утеса храм в честь добродетельной супруги, доблестной женщины, добровольно принявшей смэрть, чтобы не разлучаться с мужем. На стене храма было написано «Мэн Цзян-нюй» — женщина Мэн Цзян, — потому что к тому времени, когда храм был окончен, никого уже не оставалось в этой местности, кто помнил бы скромную У-и и мог исправить ошибку.
Люди, читая на стене две, а не одну фамилию, удивлялись, искали этому объяснение и придумывали разные сказки. В одной из них говорится, как во дворе семьи Мэн пустила корень тыква, а ее плети спустились через забор в сад семьи Цзян. Когда тыква созрела, из нее вышла прелестная девочка, обе семья любили ее, считали своей, и обе дали ей свои фамилии. До сих пор имя Мэн Цзян-нюй славится по всей Поднебесной. О ней сложены бесчисленные песни и сказания. О ней написано в древних и новых книгах.
Храм Мэн Цзян-нюй до сих пор стоит на утесе вблизи города Шаньхайгуань, и в его главной зале сидит на троне статуя добродетельной супруги, и по ее бокам стоят две прислужницы. Но маленькая У-и никогда не имела слуг и всю свою недолгую жизнь сама с любовью служила всем своим близким.
ВОЗ С ГНИЛОЙ РЫБОЙ
В тридцать седьмом году правления, на пятидесятом году своей жизни Ши Хуанди вновь пожелал объехать свою империю, чтобы увидеть плоды своих деяний и убедиться, что они хороши. Срочно был вызван ко двору Мын Тянь, и ему приказано было соорудить дорогу от северного большого изгиба Желтой реки и до местности к югу от реки Вей.
— Строй ее прямо, как летит стрела, — прерывистым голосом приказывал император, то бегая взад и вперед по комнате, то внезапно останавливаясь.
Грузный Мын Тянь едва успевал поворачиваться, чтобы постоянно быть обращенным к государю лицом.
— Веди ее прямо, кратчайшим путем, — кричал император. — У меня нет времени ехать извилистыми дорогами. Горы будут по пути — срывай до основания, этими камнями засыпай долины. Скорей, скорей, я должен спешить.
В тот же день Мын Тянь уехал на новую стройку.
Но едва успел он ее начать, как Ши Хуанди, не дожидаясь ее окончания, отправился на восток и оттуда вдоль морского берега проследовал на север. Его сопровождали младший сын — Ху Хай, чэнсян Ли Сы, хранитель печати, наставник Ху Хая — Чжао Гао, любимый приближенный Мын Цзя и свита. По дороге император осматривал каналы, плотины и пограничные сооружения, воздвигал памятники с надписями, прославляющими его правление, и приносил торжественно жертвоприношения верховному божеству, но овладевший им дух беспокойства увлекал его все вперед, и, чего раньше никогда с ним не было, не закончив одного дела, хватался за другое и все торопился вперед и вперед, повинуясь непонятному ему стремлению. Из Ланья, на Шандунском побережье, он вновь отправил корабль на поиски травы бессмертия. Едва паруса исчезли вдали, как он вдруг схватил Мын Цзя за руку и, выкатив светлые выпуклые глаза, прошептал:
— Мне плохо! — но, тотчас опомнившись, заговорил: — Поезжай обратно. Может быть, я пропустил в жертвоприношениях слово или жест, в котором заключалась сила моления, и боги обиделись. Я так торопился, я не могу припомнить, когда я ошибся. Поезжай сейчас же обратно и приноси жертвы богам гор и рек. Не пропусти никого, самого ничтожного. Быть может, это он только что остановил мое сердце. Ах, не мешкай, скорей поезжай!
Была середина лета, и жара стояла невыносимая. Тем не менее император не пожелал прервать свое путешествие. Когда он достиг города Шацю, приступ повторился с большей силой, и, едва сердце снова забилось, император поманил к себе Чжао Гао и прошептал:
— Это конец.
Чжао Гао стоял молча, опустив глаза.
— Как тяжко! — проговорил император, закрыл глаза и шепнул: — Нет скорби большей, чем о мертвом сердце.
Вдруг лицо его вновь порозовело, он глубоко вздохнул, открыл глаза и сел на постели:
— Пиши! — приказал он Чжао Гао. — Скорей, пока я в силах диктовать. Пиши моему старшему сыну Фу Су, которого в минуту гнева за то, что смел он мне возражать, я сослал на стену, пиши, что я приказываю ему, чтобы со всеми подчиненными Мын Тяню войсками он прибыл в Саньян на мои похороны.
Не успел Чжао Гао окончить письмо и приложить к нему печать, как услышал короткий хрип и наступила тишина. Император скончался.
В комнате, кроме Чжао Гао, были только Ху Хай, Ли Сы и два — три доверенных слуги.
— Эту смерть надо скрыть, — поспешно заговорил Ли-Сы. — Поскольку государь умер вне столицы и наследника престола здесь нет, следует молчать и вести себя, как обычно, чтобы избежать смуты.
Никто ему не ответил, но тело императора поспешно закутали в покрывало, положили в крытую колесницу, и всем было объявлено, что государь пожелал вернуться в Саньян. Кони и колесница двинулись на запад.
Ничто не изменилось. Как обычно, в назначенные часы подавали пищу, Ли Сы принимал ее и уносил в колесницу императора. Как обычно, сановники по утрам подходили к колеснице и докладывали обо всех делах. Рука слуги изнутри шевелила складки занавесок, и никто не удивлялся, что не видит государя, потому что последние годы он любил пребывать невидим, как подобает верховному существу, и являл придворным свой лик лишь на самых торжественных церемониях. Ничто не изменилось, кроме самого Ши Хуанди.
