Большая рождественская книга романов о любви для девочек - Селин Вадим (читаемые книги читать .TXT) 📗
Еще мне хотелось найти подарки незнакомым людям. Я случайно наткнулась на маленькие новогодние кружки. На них были нарисованы гномики и снеговики. Много гномиков и снеговиков. То они ехали на санках, то играли в снежки, то водили хороводы вокруг елки. Они были ужасно славными и стоили по пятнадцать рублей за кружку. Да, пусть небольшую, всего сантиметров пять высотой, зато какую! Я воровато оглянулась: не покушается ли на эти кружки кто-то еще? Но поблизости никого не было, и я сгрузила себе в тележку все десять штук. И была так довольна, как будто нашла золотоносную жилу. В результате денег осталось совсем немного, и я печально вздохнула.
Дома для нескольких поздравлений решила вырезать красивые и сложные снежинки. Нашла и распечатала схемы в Интернете. И для новогоднего настроения включила первую часть фильма «Один дома». Мне всегда нравился этот фильм – и первая, и вторая части. В нем было правильное новогоднее настроение. С волшебством. С дружбой. Снежный и правильный фильм. И совсем малявка Маколей Калкин. Сейчас-то он, наверное, вполне себе дяденька.
Работа со снежинками оказалась тонкой, требовала внимательности, и поначалу у меня совсем ничего не получалось. Я с удовольствием погрузилась в это рутинное вырезание. Больше всего мне нравилось разворачивать получившиеся снежинки. Они шуршали, зацеплялись тонкими полосками за пальцы и получались такими удивительными, что даже не верилось, что я их сделала. Фильм закончился, за окном темнело. Я быстро оделась и помчалась в гости к Маше. Честно говоря, я думала, что никогда к ней больше не пойду – такой случайной и необычной показалась мне эта встреча. Но нет – меня вдруг снова потянуло в эту захламленную квартиру, где знают ответ на любой вопрос. Дверь была открыта, я осторожно зашла, показала кошкам кошачий корм, который я принесла им в подарок. Они приветливо подняли хвосты, все трое. Хвосты были похожи на дым из печных труб в сильный мороз. Я сняла куртку, покормила на кухне котов. Заглянула к Маше. Та работала.
– Привет, Маш! Сварить тебе кофе?
Маша выглянула из-за мольберта, сказала:
– Привет, Мика. Свари. И прихвати какой-нибудь еды.
Ну, нормально, подумала я. А Маша вдруг как крикнет на весь дом:
– Витя!!!
Я аж подпрыгнула от неожиданности. Маша еще раз крикнула:
– Кофе будешь?!
– Кто такой Витя? – испуганным шепотом спросила я.
– Мой муж, – сказала Маша. – Он тоже художник. Работает в соседней комнате. Мы редко видимся.
– Не надо! – прорычали из соседней комнаты, и Маша кивнула мне:
– Вите не надо.
Я стояла с открытым ртом.
– У тебя есть муж?! – Маша в ответ пожала плечами. – А дети?!
Маша отодвинулась от рисунка и порылась в ящике стола. Достала рисунки, протянула мне.
– Это Ваня, а это Иринка. Они выросли. Сейчас живут в другом городе. Фотографий мы не делали, не любим фотографировать.
– Ну вы даете! – выпалила я и ушла на кухню варить кофе.
Порылась в холодильнике и выставила на поднос: виноград, плесневелый сыр нескольких видов (не то чтобы он заплесневел в холодильнике от старости – он был недавно куплен!), сделала бутерброды с колбасой, маслом и огурцами. Разлила по кружкам дымящийся кофе.
– Неплохо, – одобрила еду Маша. – Где ты раздобыла все это добро?
– У тебя в холодильнике.
Мы уселись на заляпанный красками диванчик.
– Ставь поднос на стол, – кивнула Маша.
На журнальном столике лежали рисунки.
– Черновики, – объяснила Маша.
Я аккуратно поставила поднос на край стола, отодвинула рисунки и только потом пододвинула поднос.
– Надо знать цену вещам, – хмуро сказала Маша. – И надо учиться их не ценить.
– Зачем – не ценить? – спросила я.
– Чтобы уметь уходить прочь, не оборачиваясь, – объяснила Маша. – Смотри.
Она потянулась далеко к тумбочке, достала большой лист.
– Это иллюстрация на целый разворот, – объяснила она. – Без текста.
Место для рисунка было очерчено карандашом, за границами рисунка остались пересечения карандашных линий. На самом рисунке была ночь. А по центру листа ехал освещенный троллейбус. Внутри было тепло и уютно. Люди пили чай со свежеиспеченными булочками. Улыбались друг другу, узнавали друг друга. Падал снег. Водитель напевал под нос песенку. В кабину к нему заглядывал любопытный мальчишка. На улице зима, а он стоял, одетый в шорты, гольфы, сандалии и полосатую футболку с якорьком. Троллейбус ехал вдалеке, и я не знаю, как мне удавалось увидеть то, что творилось внутри вагона.
– Спасибо, – сказала Маша. – Без тебя этой вещи бы не было.
Я засмущалась, отдала иллюстрацию и вцепилась в бутерброд. Почему-то мне хотелось плакать. С девчонками так иногда бывает.
– Твой день прошел не зря? – спросила Маша.
Я пожала плечами и задумалась. Что я сделала за сегодня? Ну, сходила в магазин. Отправила новогоднюю почту. Появились ли в моем дне новые люди? Смогла ли я удивить сама себя? Приблизила ли Новый год? Получалось, что не очень.
Маша сидела молча и не мешала мне думать.
А потом предложила:
– Я дам тебе задание.
Я кивнула.
– У нас есть кладовка, – сказала Маша. – Там темно. Посиди там полчасика.
Я закашлялась, едва не захлебнувшись кофе. Маша улыбнулась и кивнула.
– Представь, что ты – новогодняя елка, – продолжила она. Настоящая. Живая. Та, которую берут на елочном базаре. Это вроде медитации. Потом расскажешь мне. Это нужно для иллюстрации, а мне некогда сидеть в кладовке полчаса.
– Я попробую, – нерешительно сказала я.
Задумчиво потянулась за сыром. Я очень люблю такой, мягкий с белой плесенью, и сейчас он мне представлялся большим снежным сугробом с заледеневшей корочкой.
– Я попробую, – хмуро повторила я и поплелась в кладовку.
– Без еды, – сурово сказала Маша.
Я кивнула и поспешно сунула кусок сыра в рот.
В кладовке пахло гуашью и медом. Я села на ступеньку деревянной стремянки, закрыла глаза и перестала быть Микой. Я – новогодняя елка. Рано или поздно меня срубят и увезут на елочный базар. Или за елкой придет мужчина и заберет меня для своей семьи. Но пока что я еще совсем маленькая. На много километров вокруг меня – лес. Рядом подрастает несколько маленьких елочек. Они – моя семья. Странно, но с самого рождения я знаю, что я – новогодняя. А соседние елки знают, что они – обычные. Мне нравится солнце. Мысленно я сажаю его себе на верхушку, как большую звезду. Каждую зиму я начинаю волноваться и ждать, хотя знаю, что еще маленькая. Соседние елки попросту дремлют. Они больше любят осень, им нравится приманивать к себе грибницы, и елки даже соревнуются, кто притянет их к себе ближе. Для этого они щедро рассыпают хвою, а я стараюсь удержать каждую иголку. Я знаю, что иголки красят меня, и накапливаю хвойный аромат. Люблю, когда снег ложится на ветки. Хорошо помню момент, когда ко мне прилетела стайка снегирей. Они сидели в хвое, будто елочные игрушки, и тогда мне становилось совсем радостно, а нетерпение нарастало. И мне все думалось – какой будет моя следующая семья? Как они отметят Новый год? Предыдущую семью я ждала двадцать лет. Меня украшал мальчик, одетый в шорты на подтяжках. Он привязывал нитки к конфетам и бережно вешал украшения на хвою. Смеялся, дотрагиваясь до хвойных колючек, мотал головой, звал маму, и мама приходила. Они смотрели на меня, как на родную, видели во мне больше, чем просто праздник. Новый год отмечали одни, семьей. Папа мальчика разливал по бокалам шампанское, а мальчику, который постарался и не уснул, налили лимонада. Столько лет прошло, и я совсем забыла их имена. А теперь снова стала взрослой и ждала семью, для которой стану новогодним праздником. А потом высохну, осыплюсь и появлюсь вновь маленькой новогодней елочкой в большом дремучем лесу. И снова буду ждать. Но сейчас я – Мика, сижу на ступеньке стремянки в темной кладовке.
– Значит, реинкарнация, – кивнула Маша, когда я ей все рассказала. – Неудивительно.
Она так это сказала, как будто знала все и прежде.
