Брат Молчаливого Волка - Ярункова Клара (читать книги регистрация .TXT) 📗
Через час, когда мы уже поднимались вверх по дороге, на нашей ветке болтались двенадцать форелей. Четырех маленьких я выпустил обратно в воду.
— Давай их зажарим! — прыгала вокруг меня Габка. — Обваляем в яйце и сухарях. Ой, как вкусно!
Я сказал Габе, что жарить форель не умею. Запеку ее в духовке, посолю, и все тут. А если в чулане найду масло, можно будет заправить маслом.
— Надеюсь, ты не забыла наш уговор?
— Я? — оскорбилась она. — Смотри сам не забудь.
Ну что мне с ней делать! Я ведь знаю, что она меня выдаст.
А отец больше всего ненавидит, когда мы браконьерствуем у ручья. Форель он ест с удовольствием, но не выносит, когда мы ее ловим. Мне попадает, тут же влетает, если я осмеливаюсь приблизиться к ручью. И от Вока я немало натерпелся за рыб. Раньше Вок и не заметил бы, что я возле ручья. С Нового года он уже несколько раз приезжал домой, но ничего, что интересовало его раньше, теперь не занимает.
Мы открыли дом, оставили собак на улице, чтобы они предупредили об опасности, и я принялся чистить рыбу. Габка все время приставала, чтоб мы ее зажарили. Я сказал, что в чулане нет ни одного яйца. Тогда она надела мамин фартук и отправилась искать яйца в гнездах. Куры у нас какие-то ненормальные. Как только наступит весна и сойдет снег, они уже несутся не в сарае — в ящиках, выстланных сеном, — а в самых несусветных местах по всей округе, и знает эти места одна только Габа.
— А если найду яички, поджаришь рыбу? — вернулась она из коридора.
— Ладно, найди. Потом увидим.
Конечно, не поджарю. А если ничего с духовкой не получится, тогда из яиц можно будет сделать яичницу.
Я уложил вычищенную рыбу на противень и положил на нее куски масла. Форель у нас светлая, серебряная, с красными точечками. Наверное, потому, что и в ручье вода серебряная. Отец как-то купил в Быстрице такую темную форель, что я просто представить себе не могу, в каком же ручье она жила.
Я сунул противень в печку и начал убирать в кухне, чтобы скрыть все следы браконьерства. Огонь в печке весело гудел, уже приятно запахло форелью, а Габка все не возвращалась. Я пошел в комнату и выглянул в окно. Где же она запропастилась? Но увидел только Стража, лежащего на солнце. Он с Габой не уходит искать яйца. Бой — тот ходит. Страж как-то раз нашел гнездо, решил, что все пятнадцать яиц его собственность, и слопал их тут же на месте. Он этого и не думал скрывать. Габа увидела его желтую морду и побежала к отцу жаловаться. Тот закрыл Стража на целый день в умывальнике. Страж тогда так изгрыз дверь, что только щепки торчали. Вылезти он не вылез и вечером получил хорошую порку, но и остался доволен, что не подчинился несправедливому наказанию. С тех пор Страж больше не ищет гнезд. И презирает за это Боя. Не за то, что он помогает Габуле, а за то, что не сожрет ни одного яйца, эдакий подлиза.
Наконец из-за сарая показалась Габа в мамином фартуке. Одна, без Боя. Медленно и важно она вышагивала среди лопухов. Лопухи ее не скрывали. После долгой зимы они лежали на земле черные, сплетаясь, как разрубленные змеи. Габуля сделала еще несколько шагов, подняла голову и остановилась. И мне сразу стало жалко ее. Стоит она там, такая маленькая, заброшенная, непричесанная, в выцветших, грязных рейтузах, в большом фартуке, замазанных сапожках и, наверное, без носков. В красных сапожках, когда-то таких красивых. Стоит, хлюпает и рукой утирает нос. Озябшая, заброшенная девочка.
Я быстро открыл окно.
— Габа! — крикнул я. — Габа, иди сюда! Оставь ты эти яйца. Иди, рыба уже готова.
Но она не двинулась с места. Тогда я услышал, как внизу гудит машина. И увидел, как она показалась из долины. Наш «лимон»!
Было уже поздно выкидывать форель. Все равно рыбой пахло на всю долину. Я начал подготавливать себя к неприятному объяснению.
Посмотрел в окно. С виду все спокойно. И не понял, почему Габка вдруг застыла, как соляной столб. Почему она покраснела, почему опустила фартук, из которого выпали три белых яичка.
Что ее так поразило?
«Лимон» остановился под окном, и тогда я все понял.
Рядом с отцом сидела мама…
Я кинулся на улицу, но мама уже бежала через лопухи к Габуле. А та стояла как вкопанная, вся красная и испуганно глядела на три разбитых яичка.
С заднего сиденья поднимался Йожка. Я ему очень обрадовался. Хорошо бы он приезжал домой каждое воскресенье!
Мы вытащили из машины бельевую корзину с покупками и внесли ее в кухню.
Йожка учуял в кухне аромат и спросил равнодушно:
— Что это вы печете?
Я сразу выдал себя, хотя и не сказал ни слова. Он подошел к печке, открыл духовку. Оттуда пахнуло рыбьим духом.
— Какое сегодня число? — глянул он зловеще на меня.
— Какое? Да точно не помню. Знаю, что суббота, но какое число не знаю. — Я попытался выскользнуть в коридор.
— Так я тебе скажу! — крикнул Йожо. — Во всяком случае, еще не пятнадцатое мая!
Это я знал и без него. Но не могу же я всегда приспосабливаться к тому, что в апреле рыбу ловить нельзя. Я ловлю тогда, когда удастся.
— Ну и врезал бы я тебе, Дюро…
Он так злился, что казалось, сейчас швырнет мне на голову этот противень с рыбой.
Потом он хлопнул дверцами печки и сел к столу.
— Я не знал, Йожка… — начал я выкручиваться. — Мне показалось, что можно с первого апреля… Да и форель я брал только с молокой. Честное слово! Ни одной рыбки с икрой. С икрой я бросал обратно, ведь я не дурак…
— Не трепись, — сказал Вок, — а мушек давай мне, и леску. Кто тебе позволил хватать мои вещи?
Я вышел в коридор, будто за мушками. А сам кинулся навстречу маме. Она уже сидела под Марманцем и держала Габу на коленях. У Габы в руках был шоколад. Но она даже не разворачивала его. Сидела тихо, все так же, словно онемев.
Наверное, эта девчонка на что-то жаловалась маме…
А я не буду! Мне только хотелось спросить, останется ли мама дома.
Но я не спросил. Всегда со мной так. Хочу что-нибудь узнать и не осмеливаюсь. Только выжидаю, чтобы мне ответили и без моих расспросов. Как, например, без всяких расспросов Вок ответил мне насчет рыбы. Так ответил, что я чуть не схлопотал противнем по голове. В общем, достаточно ясно.
А с мамой вот неясно. Она все сидела под Марманцем. Я подсел к ней. Мама прижала меня, задумчиво коснулась дырки, которая уже давно зияет на моем старом свитере, потом вынула из своих волос гребенку и стала причесывать Габочку. Молча.
На лестнице появился отец.
— Идите есть, — сказал он. — Дюро приготовил нам угощение. Пожалуйте к столу!
Он сказал это спокойно, и я понял, что мне ничего не угрожает. Что за странные вещи творятся?
Мы вошли в дом, и отец принес мамин чемодан.
Правда, чемодан еще ничего не означает. Чемодан легко привезти и так же легко увезти обратно.
Мы накрыли с Габочкой на стол, когда отец позвал Йожку. Они что-то еще выносили из машины. Что-то в мешке.
— Дай ключ от погреба! — крикнул мне отец.
— Зачем тебе от погреба? — сказала мама. — Уже не холодно, несите ее в сарай. Недели через две-три можно сажать.
Бенюшская картошка!
Я подскочил к маме, но ничего ей не сказал, потому что боялся разреветься. Ну и пусть! Никто не видел, только мама. Что ж, я не Йожо. Он плакал только раз в жизни.
— Интересно, кто поставит маме плетень под Шпрнагелем? — сказал отец уже за столом. — И кто привезет навоз из коровника?
— Если я сказал, значит, сделаю. — Йожка встал из-за стола. В коридоре он обул сапоги и спустился с крыльца.
Я знал, куда он идет. А когда он исчез из виду, я отправился следом за ним. Как всегда. И я шел, и шел, хотя и не рядом, но все-таки не теряя его из виду. Пусть он побудет один, но не останется в одиночестве в этом сумраке под Козьим хребтом.
