Уходите и возвращайтесь - Маслов Юрий (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
— Нельзя, старик, — фыркнул Сережка, — больше двух — банда.
— Ладно, — обиженно протянул Алик и скороговоркой: — Какие ЦУ будут? Быстренько. А то у парнишки, — он скосил глаза на караульного, — пять нарядов вне очереди. Засекут — вместе с вами сидеть придется.
— В городе будешь — зайди к Татьяне, — сказал Никита.
— Обязательно, старик. Не воспользоваться твоим отсутствием — грех.
Никита улыбнулся.
— И объясни ей все… Толково и с юмором.
— Он такого наплетет, что она задумается: а не дала ли маху? — хихикнул Сережка.
Алик погрозил ему кулаком и захлопнул дверь.
Атмосфера в кабинете начальника училища была напряженной. Разговор шел долго, каждый выкурил уже не по одной сигарете, но к единому мнению собравшиеся так и не пришли. Обычно люди, сидевшие сейчас перед генералом Малининым, понимали друг друга с полуслова, но на этот раз в их единодушии произошел раскол, поэтому все испытывали неловкость.
Малинин, которому надоело гнетущее молчание, наконец не выдержал и, щелкнув портсигаром, придвинул к себе характеристики Мазура и Бойцова.
— Вы пишете, что это их первое нарушение, — обратился он к заместителю командира эскадрильи по строевой и физической подготовке капитану Левину. — Прежде, как я понял, они у вас ходили в отличниках и никаких особых проступков не совершали. Верно?
— Верно, — угнетенно ответил Левин.
— А что вы теперь скажете?
— Я отвечаю за дисциплину на земле, — снова ушел от прямого ответа Левин. — Летать их… другие учат.
— Понятно, — побагровел Малинин, поворачиваясь к Баранову. — Вам слово, капитан.
— Мне, товарищ генерал, трудно быть судьей. Это мои ребята, ребята талантливые, настойчивые, и поверьте мне на слово: они летчики милостию божьей. В общем, я воздержался бы.
— Значит, против исключения.
— Против.
— А вы, Евгений Николаевич? — обратился Малинин к Малышеву.
— Исключить! — сверкнул глазами подполковник. — Если б они в провода врезались!.. Я как представлю — у меня мороз по коже! Одинцова мы хотели выгнать за то…
— …что он накануне полетов выпил, — сказал Храмов, поднимаясь. — В этом его главная вина.
— Хорошо, — остановил его Малышев. — Я в любом случае за исключение. Простить — значит развязать руки другим.
Малинин раздраженно кивнул и посмотрел на Храмова:
— А вы что скажете?
Храмов встал и, одернув китель, задумался.
— Когда парню двадцать, он порывист и горяч и зачастую сдержанность старших расценивает как ревность, как недооценку своих еще скрытых талантов. Мазур и Бойцов во время своего полета наверняка думали о другом. — они хотели показать нам свое искусство, нестандартность мышления в бою, храбрость и волю.
— Авиация — не арена для трюков, — угрюмо заметил Малышев.
— Но разве Мазур трюкач? Бойцов ухарь, который летает только во имя риска, на потеху зрителей? Аудитории у них не было. Единственным очевидцем их мастерства оказались вы. Да и то случайно.
— Если я вас правильно понял, вы против наказания? — проговорил Малышев.
— Я не против наказания, наказание — это тоже воспитательная работа. Я — против исключения. Иногда легче отмахнуться от беспокойного человека, чем дать ему совет, где нужно — поддержать, когда нужно — предупредить. Мазур и Бойцов выдержали испытание на прочность, доказали, что современная техника им по плечу, и я предлагаю дать ребятам возможность исправиться. Думаю, они это поймут и оценят лучше, чем исключение.
— Ну и какую меру наказания вы предлагаете? — спросил Малинин.
— Самое страшное наказание для них — отстранить от полетов.
— Они уже наказаны, товарищ генерал, — вставил Левин. — Восьмые сутки сидят.
— Сидят? — удивился Малинин.
— Сидят, — нахмурился Малышев. — Пятнадцать строгого.
— Это меняет дело, — сказал Малинин. — Два раза наказывать за одно и то же — плохой тон. — Он задумался, затем повернулся к Баранову и сказал: — Когда отсидят, зайдите вместе с ними ко мне. Нам есть о чем поговорить…
Был вечер. Сережка, который уже смирился с положением заключенного и репутацией воздушного хулигана, преспокойно спал в своем углу. «Не тревожь тревоги свои, и тревоги оставят тебя», — сказал он беспокойно шагавшему из угла в угол Никите. И заснул. Мгновенно. Он вообще любил поспать. И теперь, когда представилась такая возможность; храпел чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Никита ему искренне завидовал. И он был бы не прочь таким образом скоротать время: проснуться, выбить на нарах зарубку — еще один день прошел — и снова на боковую. Но у него ничего не выходило. Как только он закрывал глаза, на душе становилось так тягостно и тоскливо, что он моментально вскакивал и с яростью попавшейся в капкан дикой кошки принимался мерить тяжелыми шагами комнату. Алик возник в проеме двери, как привидение.
— Не спишь? — спросил он тихо.
— Как видишь… — Никита горько улыбнулся, ожидая, что и Алик улыбнется ему в ответ. Но друг остался серьезен. Его это озаботило и насторожило. — Сдала она экзамен?
— Пятерка, — кивнул Алик.
— Ты ей рассказал?
— Понимаешь, старик… — Алик вдруг замялся. — Я решил ее не расстраивать.
— То есть как это… решил? Она же еще больше волноваться будет!
Алик отвел в сторону глаза и жалко улыбнулся:
— В общем, я не мог.
Никита рванул Алика за гимнастерку.
— Что с ней? — И голос его был так глух и безжалостен, что Алик не выдержал, нарушил данное Славке слово молчать.
— Нога сломалась, — сжавшись, пролепетал он.
— Нога?!
— Да не ее, самолетная…
Никита молча опустился на нары. Он почувствовал такую усталость, какую не испытывал после самых жестоких перегрузок, когда земля вздыбливается, поворачивается вокруг своей оси и все сливается в неудержимом вращении. У него защипало кончики пальцев, точно он отморозил руки. Никита поежился и только тут услышал страшно далекий, приглушенный расстоянием голос:
— Да ты не волнуйся, ну, побилась слегка… С кем не бывает? Отделалась одними царапинами…
— Где она?
— В больнице.
— В какой?
— В первой.
— Отделение?
— Хирургическое.
— Снимай ремень! Алик молча подчинился.
— И сиди здесь. Я вернусь. Скоро. До смены караула. — Никита опрометью бросился за дверь.
Курсант его даже не окликнул. Он, видимо, принял его за Черепкова и, довольный тем, что это непредвиденное свидание так быстро и благополучно закончилось и ему не нагорит, осторожно задвинул засов.
Сережка продрал глаза и недоуменно посмотрел на понурую фигуру Алика.
— А тебя за что?
— Понимаешь… — Алик развел руками.
— Кажется, понимаю. — Сережка вытащил из тайничка под окном сигарету и закурил. — Как дело было?
Алик рассказал.
— Да-а… — протянул Сережка, когда Алик поведал о случившемся. — Закон бутерброда знаешь? Падает всегда маслом вниз. Так вот, если Никиту вытурят из училища, это будет на твоей совести. Запомни. И объясни все Славке. Он что-нибудь придумает.
Алик нервно потер подбородком плечо и, нахмурясь, бросил на друга вопросительный взгляд.
— У него, не в пример некоторым, голова на плечах, а не кочан капусты, — пояснил Сережка.
Никита, держась в тени деревьев и стараясь никому не попадаться на глаза, пробрался к общежитию аэродромного персонала. Ему до зарезу требовался Леха Безуглов. Только он мог его выручить в данной ситуации. Во-первых, Леха был не трепло и на все курсантские выходки смотрел сквозь пальцы, а во-вторых, у него был мотоцикл, мощный «Юпитер», которым и решил воспользоваться Никита.
У Лехи было хорошее настроение. Он по случаю воскресного дня сходил в баню, крепко попарился и сейчас разгоряченный сидел за столом в майке и ужинал.
— Здравствуй, — сказал Никита, входя в комнату.
— Здорово, если не шутишь. Садись, чайку попьем. Варенье домашнее.
— Я к тебе по делу.
