Ход белой королевы - Кассиль Лев Абрамович (читать полную версию книги TXT) 📗
А Наташа в это время уже ищет глазами вокруг себя, смотрит на трибуну, на дорожку. К ней подбегают ребята, лезут под руки, прижимаются. Со всех сторон она окружена их башлычками. Подходят отец, мать, проталкивается сквозь толпу Савелий. А она все оглядывается беспокойно и уже рассеянно подставляет щёку матери…
– Товарищи, а где же Степан Михайлович?..
И через пять минут мы мчимся на аэросанях по равнине, где только что разыгрывалась гонка, въезжаем в тот перелесок, который не позволил Чудинову подоспеть на аэросанях к нужному пункту дистанции. Сейчас у нас есть возможность объехать мешавший крутогор с лесочком. Аэросани наши оставляют за собой искрящийся хвост снежной пыли, несутся вдоль лыжни.
Вот и третий километр.
Чудинов сидит на бугре, туго завязывая колено носовым платком. С контрольного пункта из-за холма радио доносит из репродуктора музыку, которую ещё передают со стадиона. Значит, Чудинов уже слышал обо всём:
Водитель резко тормозит аэросани, останавливаясь у края овражка, мешающего подъехать прямо к лыжне. Я выскакиваю на ходу, за мной Наташа, прихватившая доверенный ей Коротковым хрустальный кубок. Вываливается через борт аэросаней, плюхаясь в снег, Сергунок, увязавшийся за нами. Он разом проваливается в глубокий сугроб. Наташа сует кубок в руки оторопевшему Сергунку, чтобы тот подержал пока приз, и бежит к Чудинову. Я обгоняю её.
– Степан! Дорогой! Поздравляю! – кричу я ещё издали. – Новая чемпионка пополам со старой, и кубок дома!
Чудинов делает вид, что его сейчас занимает главным образом боль в ноге.
– Вот, понимаешь, растянулся не вовремя! Но дело сделано. Теперь уж можно и без меня.
Оттолкнув меня в сторону, так что я невольно сел в сугроб, прямо в снег перед Чудиновым бросается на колени Наташа. Я понимаю, что мне тут сейчас, собственно, делать нечего, встаю и отряхиваюсь. А Чудинов смотрит на опустившуюся подле него Наташу. Глаза у неё запавшие, усталые, но такие благодарные!
– Спасибо, Наташа, – просто говорит Чудинов и вдруг неожиданно, порывисто и неловко целует ей руку, которую она положила ему на плечо. И не отпускает, придерживает её кисть своей щекой.
Оба они одновременно бросают взгляд в мою сторону. Но я отряхиваюсь. Мне снег попал за шиворот, мне сейчас не до них. Я им всячески доказываю это, старательно выгребая из-под воротника белые тающие, комочки.
– А вы не сердитесь, что я так и не обошла?
– Наташа, – слышу я голос Чудинова за своей спиной и вычищаю снег из ботинок, – ведь фактически вы же победили. Вы её выручили, это всё понимают. А вы ещё будете так ходить!
– Ну, всё-таки время я могла показать лучшее.
– К чёрту время! К чертям секундомер! Меня сейчас это не интересует… Молодец вы. Спасибо!
– Это вам спасибо, – совсем тихо проговорила Наташа. – Я же знаю, Степан Михайлович, что без вас… Это же вы меня вытащили, вы вернули к жизни…
«Так, – подумал я, – сейчас начнётся».
И действительно, Чудинов быстро сказал:
– Ей-богу же, это недоразумение, Наташа! Право же, это не я вас тогда…
Наташа досадливо перебила его:
– Да не о том я. Не понимаете?.. Вы же меня заставили снова поверить в себя, вернули на лыжню.
– Наташа, – ещё тише проговорил Чудинов, – я вам давно хотел кое-что сказать, но решил уж после состязаний…
– Опять что-нибудь насчёт подколенного угла или голеностопного сустава? – озорно спросила Наташа.
– Да ну их к лешему! – воскликнул Чудинов и покосился в мою сторону, а потом махнул рукой. – Нет, Наташа, хватит! Я…
Но тут водитель аэросаней внезапно включил мотор, прогревая, и мажорный неистовый рёв его заглушил всё, о чём говорил Наташе Чудинов. Обернувшись к ним, я видел только бесконечно счастливое лицо девушки. Шёл неслышный для меня разговор, только губы двигались. А глаза у обоих были неподвижны, устремлённые друг на друга.
Водитель несколько поубавил газ. Я почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав. Это перебравшийся через сугроб Сергунок пытался обратить на себя моё внимание. Одной рукой в варежке и подбородком он, напыжившись и прижимая к животу, кое-как удерживал тяжёлый, оправленный в серебро хрустальный кубок. На раскрытой, красной от мороза ладони другой его руки я увидел… большую коричневую пуговицу, имеющую форму футбольного мяча с выпуклыми дольками.
– Дядя Карычев, чеперь уже вшё можно шкажать? – настойчиво шептал Сергунок сквозь зубы, в которых торчала снятая варежка.
Я быстро прикрыл ладонью его растопыренную пятерню:
– Погоди минутку, Сергунок.
Поддерживая Чудинова, Наташа вела его к аэросаням. Вот они оба уселись. Наташа виновато оглянулась на меня, потому что места в санях теперь для меня уже не оставалось. Я успокоительно помахал рукой. Загрохотали выхлопы, в размытый радужный круг слились лопасти бешено завертевшегося пропеллера. Нас с Сергунком запорошило алмазной пылью.
И они унеслись.
Я принял из рук Сергунка тяжёлую хрустальную чашу в серебре. Им там обоим, на мчавшихся по снежной долине аэросанях, сейчас было уже не до приза…
А Сергунок все протягивал мне на ладони пуговицу.
– Ну чего же, дядя? Ведь теперь можно уже сказать… как мужчина мужчине. Вы же сами обещались… Я же уговор сдержал. Теперь уже всё кончилось?
Я поглядел вслед серебряному вихрю, который уносился к белому горизонту, оглашая всю округу громом и сея осколки радуг.
– Нет, Сергунок, по-моему, сейчас только все и начинается.
(Конец рукописи Евгения Карычева.)
ЭПИЛОГ
Теперь вы знаете, о чём рассказывал в своей повести Евгений Карычев.
Я увёз его рукопись в своём чемодане, поспешая на Белую Олимпиаду в Италии. По дороге, в вагоне, я ещё раз перечитал её, и оставшиеся в ней неясности ещё более раззадорили меня. Но я не сомневался, что предстоящая встреча с Карычевым рассеет все сомнения…
Вы, вероятно, помните, как проходили в Доломитовых Альпах зимние Международные олимпийские игры, и нет нужды ещё раз подробно рассказывать здесь обо всём, что довелось нам увидеть на безукоризненной ледовой глади горного озера Мизурина, на зеркальном, залитом потоками электрического света поле олимпийского стадиона в Кортина д'Ампеццо, на знаменитом лыжном трамплине «Италия», на крутых склонах Доломитов, где флажки отмечали ворота гигантского слалома, и на лыжне международного Снежного стадиона. Но, как вы понимаете, у меня был свой особый интерес к тому, что разыгрывалось в те памятные дни на белых просторах альпийских заснеженных лугов, над которыми отвесной стеной уходили вверх, к ярко-синему небу, розовые громады Доломитов.
Я с нетерпением ждал событий, которые должны были составить содержание последней, ещё не дописанной главы повести Евгения Карычева.
Как известно, эта зима в Западной Европе была на редкость снежной. Виноградники Италии и Прованса оказались погребёнными под сугробами. Снежный буран гулял по Европе. Когда мы попали в Рим, «вечный город» предстал пред нами таким, каким его никогда не видали и сами итальянцы. Толстый слой снега укутывал пальмы в садах Пинчо и Боргезе на древних холмах. Вьюга свистела в каменных пролётах Колизея и свивалась в метельную воронку, крутившуюся в старинном амфитеатре. Перед собором Святого Петра ватиканские монахи играли в снежки. Призрачные снежинки роились в сумраке Пантеона, проникнув через круглое отверстие в куполе, и таяли на старинных плитах, своей скоротечностью как бы подчёркивая невообразимую долготу веков, память о которых хранили эти стены. Замёрзли венецианские каналы, и дворцы, лишённые отражения, словно осели по пояс в камень набережных. Свирепые белые вихри шатались но дорогам Европы, заметая их. Тысячи машин застревали в заносах, и в газетах, которые я читал по дороге, когда наш поезд часами простаивал на занесённых перегонах, острили, что Королева русских снегов явилась на Олимпийские игры, стеля за собой через всю Европу белый шлейф метели…
Королевой русских снегов звали теперь за границей Наталью Скуратову. Мне уже было известно, что после драматического эпизода на трассе в финальной гонке в Зимогорске, когда Скуратова поделила звание всесоюзной чемпионки с Бабуриной, Наташе пришлось защищать, как говорят физкультурники, спортивные цвета нашей Родины на международной лыжне. Она выступала в Норвегии, ездила в Финляндию и везде оказывалась первой. Имя Скуратовой уже за год до Белой Олимпиады стало широко известно в Европе. В газетах её называли Королевой русских снегов, Звездой белого горизонта, Царицей снежных полей, Хозяйкой зимних троп, Владычицей белых долин, Сводной сестрой уральских метелей, Приёмной дочерью сибирских вьюг и Грозной подругой российских буранов.
