Это моя школа - Ильина Елена Яковлевна (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
— Завидуют, вероятно, — сказала Антонина Степановна.
— Чему? — удивилась старшая вожатая.
— Ну как это «чему»? Ведь не можете же вы не замечать, что Стелла выделяется на общем фоне?
Надежда Ивановна удивилась еще больше:
— Выделяется? Я бы этого не сказала. То есть, к сожалению, она несколько выделяется — своими манерами, своей привычкой держаться особняком. Девочки говорят, что она «воображает». Знаете это детское выражение? И посмеиваются над ней.
— Посмеиваются? Но как же вы, воспитатели, допускаете это?
— А почему и не допустить? Такая добродушная, дружеская шутка иной раз исправляет лучше выговора.
— Ах, вы полагаете, что моя Стелла заслуживает выговора? Это за круглые пятерки и хорошее поведение?
— Антонина Степановна, — сказала Надежда Ивановна мягко, пододвигаясь поближе. — Поймите меня! В классе, где учится Стелла, есть девочки с такими же прекрасными способностями, как и у нее. Она далеко не единственная отличница. И должна вам сказать, что никому, кроме Стеллы, пятерки не кружат голову. Остальные отличницы — дети как дети. Они дружат со всем классом, помогают отстающим подругам, успевают прекрасно работать в своем пионерском отряде. Почему же Стелла всегда стоит в стороне?
— Как это «в стороне»? — удивилась Антонина Степановна. — Вы же сами нагрузили ее не знаю как! Выбрали ее каким-то председателем, а девочка и так ужасно утомляется! У нее уроки музыки, английского, ритмика и пластика.
Надежда Ивановна покачала головой.
— Да, пожалуй, многовато, — сказала она. — Вероятно, поэтому-то Стелла просила меня сегодня освободить ее от обязанностей председателя совета отряда.
— Ах, просила? — обрадовалась Антонина Степановна. — Вот и прекрасно! Я тоже очень прошу вас об этом.
— Подумаем, подумаем, — сказала Надежда Ивановна, — но прекрасного я в этом ничего не вижу. Скажите, пожалуйста, вы работаете где-нибудь?
— Разумеется. Я — пианистка. Концертмейстер.
Надежда Ивановна посмотрела на Антонину Степановну, и та, поняв ее взгляд, объяснила:
— Я работаю последние годы в клубе одного завода. Там большой самодеятельный коллектив, и я аккомпанирую певцам, скрипачам, виолончелистам. Разучиваю с ними партии, выступаю с ними в концертах.
— И вы никогда не помогали нам! — с упреком сказала Надежда Ивановна. — А ведь у нас такие чудесные, талантливые девочки! В нашей школе бывают очень интересные концерты, постановки. Вот, например, Ирина Павловна Снегирева, мать Стеллиной одноклассницы. Она художница и всегда делает для нас декорации, эскизы костюмов. А иногда даже сама мастерит эти костюмы.
— Право? — заинтересовалась Антонина Степановна. — А я и не знала. Художница, вы говорите?
Странно, что Стелла мне никогда не говорила про девочку этой художницы.
— А она вам вообще рассказывает про школу?
— Очень мало.
— Понятно, — сказала Надежда Ивановна. — Так я и думала.
— Не знаю, что именно понятно вам, — заметила Антонина Степановна, — а я вас не понимаю.
— Попробую объяснить. Мне кажется, что Стелла не находит в вас сочувствия к своему главному делу.
— К какому это главному делу? К делам пионерского отряда, что ли?
— Не только. К жизни своей школы, своего класса. К чему бы вы ни готовили свою дочку, Антонина Степановна, она десять лет должна прожить в стенах вот этого здания, — и Надежда Ивановна обвела рукой вокруг себя, — здания, в которое вы до сих пор не удосужились заглянуть.
— Мой муж иногда бывает на собраниях, — сказала Антонина Степановна, но голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше.
— «Иногда бывает на собраниях»! — повторила с укором Надежда Ивановна. — Но ведь вы же сами знаете, что эти ваши слова — пустая отговорка. Так ли вы относитесь к тому, что вас по-настоящему интересует? Нет, вы, очевидно, думаете, что Стеллу воспитываете только вы, и только дома, а школа просто учит, дает какие-то необходимые, скучные знания. Не так! Совсем не так! Что бы вы ни думали, что бы ни говорили, а школа для вашей Стеллы — это настоящая школа жизни! И еще вот что я хочу вам сказать: вы, кажется, хотите, чтобы дочка ваша стала артисткой?
— Да, не скрою! Хочу! — решительно ответила Антонина Степановна. — В свое время я сама мечтала стать «знаменитостью». — Она криво и неловко усмехнулась. — Обстоятельства не позволили. Надеюсь, что Стелле это удастся. У нее определенно есть голосок, прекрасный слух, очень хорошие внешние данные, и я мечтаю, что из нее выйдет оперная певица.
— А я думаю, что ребенка десяти лет нельзя готовить ни к какой определенной специальности, — твердо сказала Надежда Ивановна. — Его следует растить хорошим советским человеком — смелым, деятельным. И знаете ли что? Этим вашим особенным воспитанием вы, может быть, готовите для Стеллы большое разочарование. Знаете ли, как это горько подавать большие надежды и потом не оправдать их?
— Знаю, — вдруг прямо и жестко сказала Антонина Степановна.
Она помолчала, потеребила перчатку.
— Да, да… — прибавила она, задумчиво покачав головой. — Может быть, в чем-то вы и правы… Во всяком случае, это хорошо, что мы сегодня с вами поговорили. Я подумаю. Я непременно подумаю.
И она неожиданно крепко пожала руку Надежде Ивановне своей большой, сильной рукой.
У Насти Егоровой
— Мама, — сказала Катя, — я уже сделала все уроки. Можно мне теперь пойти к Настеньке Егоровой? Мы с ней сегодня будем писать Людмиле Федоровне письмо. От всего класса. Нам поручили. А завтра девочки подпишут.
— А который час? — спросила мама.
— Еще нет семи.
— Ну иди. Только смотри — к половине девятого будь обязательно дома. Успеете написать свое письмо?
— Думаю, что успеем.
Катя надела пальтишко и бегом побежала к Настеньке.
На улице было очень хорошо. После нескольких дождливых дней опять потеплело. Сквозь легкую дымку тумана светились фонари — круглые матовые шары на черных треножниках. Еще не совсем стемнело, и казалось, что фонари светят просто так — для собственного удовольствия. Над крышами домов небо было еще красноватое, и ветви самых высоких деревьев чернели тонкой, четкой сеткой на розоватых облаках.
С удовольствием вдыхая запах вялых листьев, шуршащих под ногами, Катя пробежала по дорожке бульвара и свернула в переулок. Здесь, на четвертом этаже высокого дома с балконами, жила Настенька.
На двери ее квартиры висела бумажка с надписью: «Стучать». Катя сразу узнала Настин почерк. Она постучала сперва тихонько, потом громче, а потом обоими кулаками.
«Неужели никого дома нет?» — подумала Катя и забарабанила по двери еще сильнее.
— Иду, иду-у! — донесся за дверью Настин голос, и сейчас же щелкнул замок.
— А, Снегирек! — сказала Настя. — Ты что, долго стучала? У нас звонок испортился, а Ольга все не соберется починить.
Катя удивилась:
— А разве Оля умеет чинить звонки?
— Умеет. И не только звонки, она и плитки электрические умеет. И даже утюги. Правда, иной раз из-за нее весь дом в темноте сидит. — Настя усмехнулась и добавила: — Вечно она опыты какие-то делает. Ну, сейчас будем писать. Только ты подожди немножко. Я сейчас кончу уборку. Сегодня как раз мое дежурство.
— Какое дежурство? — не поняла Катя.
Настя помогла ей повесить пальто на вешалку.
— А мы с Олей моем полы по очереди, — объяснила она. — Вот пока мама не пришла с работы, я и хочу управиться. Ольга к подруге ушла, бабушка — в магазин. Ну я и тороплюсь. Ты подожди, пожалуйста, а я тут живо подотру.
И так домовито и весело получилось у Насти это «подотру», что Кате тоже захотелось помыть пол.
Но Настя сказала:
— Что ты, что ты! Разве можно? Ты же в форме.
Сама Настя была в стареньком ситцевом халатике. Халатик был вылинявший, но чистый и разглаженный.
— Это моя спецовка, — сказала Настя, подкручивая потуже засученные рукава. — Я всегда надеваю ее, когда работаю.
Катя с удивлением и даже с некоторой завистью смотрела на Настину спецовку. Настенька заметила ее взгляд и, достав из широкого кармана сложенную косынку, встряхнула ее и ловко повязала голову. И Катя опять позавидовала Насте, что у нее есть и спецовка и косынка, как у настоящей работницы.
