Дети Солнцевых - Кондрашова Елизавета (лучшие книги txt) 📗
При последних словах Марины Федоровны по лицу Буниной градом полились слезы.
— Не надо плакать, — продолжала Марина Федоровна, покачав головой. — Ведь слезами делу нисколько не поможешь. Надо быть благоразумной, хладнокровно все обсудить, поискать… Если ваша работа найдется, незачем глаза слезами портить, а не найдется, чего, я думаю, не может быть, опять-таки незачем ослаблять глаза и прибавлять головную боль. Работу вашу очень жаль, слов нет. Она действительно превосходная, рисунок придуман мастерски и с большим вкусом; ничего лучшего я никогда не встречала. Но еще более жаль, что подобный случай мог произойти здесь, у нас… Постарайтесь теперь хорошенько припомнить, как вы принесли вашу работу, кому, в какое время показывали, кто был близко, когда вы клали работу в корзинку, как вы хватились, как заметили, что работы нет на месте. Только не волнуйтесь и не увлекайтесь…
Бунина ответила с мельчайшими подробностями на все вопросы Марины Федоровны, которая слушала ее, положив локоть правой руки на ладонь левой, приложив палец к губам и глядя ей в лицо.
— Вы хорошо помните, что никого из ваших не было близко, когда вы ставили корзиночку на скамейку?
— Никого, я отлично помню.
— А потом, где вы были все остальное время?
— Я до самого звонка стояла у портрета, у решетки то есть, — поправилась Бунина.
— Следовательно, все время корзинка была у вас на глазах?
— Да, но я не смотрела на нее все время. Я не знала. Я не могла ожидать, — голос Буниной опять задрожал.
— Ну, понятно, — перебила ее мадемуазель Милькеева. — А вы не заметили, чтобы у скамейки собрались гурьбой дети или подбегали и отбегали от нее?
— Нет, не могу припомнить.
— Почему же вы думаете, что вашу работу спрятали воспитанницы именно вашего класса, а не других, и не кто-нибудь другой помимо детей?
— Потому что больше некому, — ответила Бунина так же, как ответили до нее обе классные дамы. — У меня в доме нет ни одного врага.
— Как же вы думаете, то есть как вам кажется, в какое время и как они могли это сделать?
— Этого я тоже не могу сказать. Ума не приложу, — сказала Бунина, подняв плечи и изумленно глядя в глаза Марины Федоровны.
— Если допустить, что это дети, кого из них вы можете подозревать?
Бунина смешалась и молчала.
— Ведь не весь же класс замешан в этом?
— О, нет! За многих я ручаюсь.
— Назовите тех, за которых вы не поручитесь.
— Илич меня терпеть не может, — сказала, запинаясь, Бунина. — Солнцева… Гронева, которая в последнее время особенно сдружилась с Солнцевой…
— Так заводилой, насколько я понимаю, по-вашему, выступает Солнцева? — продолжала мадемуазель Милькеева, глядя в глаза Буниной.
Та потупилась на секунду, но вдруг решительно подняла голову.
— Да, — сказала она с раздражением, — потому что она все время радовалась, прыгала, а после молитвы громко, перед целым классом объявила, что она радуется и будет еще более радоваться, когда я себе ногу сломаю.
Бунина раскраснелась и опустила глаза, наполнившиеся слезами.
— Искренне желаю, чтобы маленькая Солнцева не была причастна этому делу, — сказала серьезно Марина Федоровна. — Желаю этого для вас, душа моя… Какой страшный грех взяли бы вы на душу, если бы своим нетерпением, или лучше сказать неумением обращаться с детьми, сумели до такой степени развить дурные инстинкты маленького и такого прекрасного по натуре существа, и за какое короткое время!
— Так вы тоже думаете, что это дело ее рук? — спросила Елена Антоновна.
— Помилуй Бог! — сказала живо Марина Федоровна. — Было бы слишком жаль. Девочка с такими хорошими задатками, — продолжала она, как бы в раздумье. — Какой у нее открытый, прямой взгляд! Какая, казалось, теплая душа!.. Она через меру впечатлительна, правда, а эти натуры всегда опасны. Из них выходят прекрасные люди при счастливых условиях, при неблагоприятных же… Ну, не дай Бог. Посмотрим… Вы теперь идите в дортуар, не оставляйте их одних, — сказала она. — Мой совет, — обратилась она к Елене Антоновне, — оставить все пока так…
— Что вы, Марина Федоровна! Оставить так? — вступилась горячо Вера Сергеевна. — Напротив, надо теперь же, пока следы не остыли. А то спрячут концы в воду и искать нечего будет, а ведь это не шутка! Если бы вы, дорогая Марина Федоровна, только захотели взять это на себя!.. Дети так верят, что вы все видите, все знаете. Стоит вам только пройти в дортуар, вызвать их, приструнить хорошенько и сказать, что вы сами видели, как одна из них несла что-то, крадучись. Поверьте, они сами друг друга выдадут…
— То есть как? По-вашему, я должна пойти к детям и солгать им?
— Знаете, иногда ложь бывает и во спасение, а в таком деле церемониться, право, нечего. Всякое средство хорошо, когда надо узнать истину!
— Нет, Вера Сергеевна, извините. Чтобы пользоваться доверием детей, не надо никогда, ни в каком случае лгать. Если они хоть раз не только поймают вас на лжи, но лишь усомнятся в истине ваших слов, все потеряно. Не рассчитывайте тогда ни на ваше влияние, ни на их правдивость. Такой пример особенно заразителен, верьте мне, а потому позвольте уж мне добиться истины так, как я это найду удобным. Я прошу только, оставьте все пока так, как есть.
— Когда же вы думаете добиться признания? — спросила недовольным тоном Вера Сергеевна.
— Признания еще не от кого добиваться, — сказала Марина Федоровна, взглянув на Веру Сергеевну. — Прежде надо еще убедиться, есть ли основания подозревать. Если как-то обнаружится чья-нибудь виновность или только участие, тогда мы и возьмемся за дело.
— Убеди-и-ться! — протянула Вера Сергеевна. — Долга песня! Пока мы будем убеждаться, они успеют все припрятать.
— Если есть что прятать, то теперь, когда за ними в десять глаз смотрят, поверьте, они ничего не спрячут. Оставьте их только в покое. Пусть они даже и не подозревают, что вы следите за ними. Что если им и в голову подобная гадость не приходила? Подумайте, за что их оскорблять!..
— Кому-то да пришла! — сказала с досадой Вера Сергеевна. — Ведь не сам же платок ушел.
Вера Сергеевна посмотрела на Елену Антоновну и нетерпеливо пожала плечами.
— Право, Марина Федоровна, лучше покончить теперь же. Вернее будет дело, — попыталась она еще раз сказать.
— Как знаете, — развела руками Марина Федоровна. — Я только свое мнение высказываю.
— Незачем было и ходить к ней. Я заранее знала, что этим кончится, — сказала Елена Антоновна, выходя из комнаты Марины Федоровны. — Она всегдашняя заступница всякой дряни. А тут еще, где дело касается Глашеньки, которую она ненавидит, нечего было и ожидать другого.
— Да, странные воззрения! — заметила Вера Сергеевна с пренебрежением. — Они будут делать гадости, а вы с ними церемоньтесь, не смейте их подозрением оскорбить!
Так, высказывая друг другу неудовольствие на Марину Федоровну, Елена Антоновна и Вера Сергеевна пришли в младший дортуар. Дети были уже раздеты.
Некоторые успели умыться и ложились спать, другие умывались, третьи с полотенцами, зубными щетками, порошком и мылом в руках ожидали очереди, столпившись у двери в умывальную. Варя и Таня Гронева, стоя рядом возле умывальника, плескали друг в друга водой и смеялись.
— Солнцева! — сказала Елена Антоновна, входя в умывальную. — Поди сюда.
— Сейчас, я умываюсь! — и Варя и стала торопливо ополаскивать лицо.
Таня нагнулась к ней и шепнула ей что-то на ухо.
Варя, набравши в рот воды, закивала утвердительно головой и, отходя от умывальника, обернулась к Тане и сказала:
— Знаю, сделай милость, не беспокойся.
— О чем не беспокойся? — подхватила Вера Сергеевна, стоявшая у двери рядом с Еленой Антоновной. — Солнцева, отвечай!
Варя замялась и, утирая полотенцем лицо, оглянулась на свою подругу.
— Я ей говорю, что у нее все волосы на лбу мокры, чтобы она вытерла, а она говорит, сама знаю, не беспокойся, — ответила бойко Таня за Варю.
— Наш пострел везде поспел, — сказала Елена Антоновна, строго посмотрев на Таню. — Тебя спрашивали? Солнцева, подойди сюда, скорее.
