Здесь был Шва - Шустерман Нил (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— А что такое с Фрэнки?
Папа с мамой переглянулись — им явно не хотелось отвечать мне. Эту задачу взял на себя полицейский:
— Твой брат задержан за вождение в нетрезвом состоянии.
Я выдохнул, только теперь заметив, что всё это время не дышал.
— Вообще-то, по существу, это вряд ли можно назвать вождением, — добавила мама, обращаясь скорее к копу, чем ко мне. — Он просто сдал задом в пруд для уток.
— Автомобильным задом, — возразил коп. — Значит, это вождение.
Мне хотелось сказать, что это невозможно, что Фрэнки не пьёт, что он хороший брат, идеальный сын, умница и отличник… Вот что мне хотелось сказать, но мой мозг всё ещё работал в режиме «тупизна онлайн», поэтому я ляпнул:
— А где в Бруклине пруд для уток?
— Его посадят в тюрьму? — спросила Кристина. — И мы будем переговариваться с ним через стекло?
— Поскольку с ним такое впервые, — пояснил папа, — у него отберут права на год и присудят общественные работы. По крайней мере, столько получил я в его возрасте.
У меня глаза на лоб полезли.
— Ты?! Тебя тоже арестовывали за пьяное вождение? Но ты же никогда не пьёшь за рулём!
— Вот именно, — сказал папа.
И тут мама, посмотрев на меня, кое-что сообразила.
— А где ты был? Ты почему пришёл так поздно?
Значит, они даже не заметили, что меня не было дома. Ну и ладно. Проживу и не будучи центром внимания. Мне ни к чему цеплять свою мордуленцию на рекламные щиты или на сувенирные крyжки. Мелькнула мысль: то, что тебя не всегда замечают, иногда значит, что тебе доверяют, зная, что ты будешь вести себя как надо.
— За меня не волнуйтесь, — успокоил я родителей. — Лучше позаботьтесь о Фрэнки.
20. Коленца, которые выкидывают дети, не идут ни в какое сравнение с номерами, которые откалывают взрослые
Правда как таковая, по моему мнению, выглядит хорошо только издали. Она вроде красивой девушки, которую ты замечаешь, проносясь мимо в автобусе — потому что красивые люди никогда не ездят в автобусах, по крайней мере, не тогда, когда там сижу я. Лично мне в автобусах всё время попадаются либо мужики, у которых из носа торчат такие пышные пучки волос, что кажется, будто у них в ноздрях морской ёж застрял, либо седовласые дамы с начёсом, из-под которого просвечивает розовый череп; меня при виде этого так и подмывает дунуть: а вдруг волосёнки разлетятся, как пушинки у одуванчика? Ну вот, значит, ты сидишь в автобусе среди одуванчиков и вдруг — вот она, девушка невероятной красоты, идёт по улице, и ты знаешь — тебе надо только соскочить с дурацкого автобуса и познакомиться с красавицей, и тогда вся твоя жизнь перевернётся.
Проблема только в том, что красавица далека от совершенства, и стоит тебе только выпрыгнуть из автобуса и представиться ей, как ты замечаешь, что у неё искусственный зуб, который уже начал потихоньку зеленеть, что изо рта у неё попахивает, что на лбу у неё прыщ, притягивающий к себе твой взгляд, словно чёрная дыра. Эта девушка и есть правда. Она не так уж хороша, не так уж красива. Но потом, когда ты узнаёшь её получше, все эти недостатки становятся несущественны. Кроме разве что запаха изо рта, но для чего придуманы мятные пастилки?
Шва больше всего в жизни хотел узнать правду. И теперь ему приходилось иметь дело с плохими зубами, нечистой кожей и скверным запахом.
Я знаю, что случилось той ночью в моём доме, но события у Шва могу лишь вообразить. Мне известны только их последствия. Радиоактивные осадки, так сказать. Однако у меня было достаточно времени, чтобы представить, что же там происходило. Наверняка вот что:
Шва заходит в дом и обнаруживает отца — встревоженного и растерянного, совершенно беспомощного. Отец так извёлся, что даже не в состоянии играть на гитаре, потому что впервые за долгое время заметил, что его сына нет дома. Возможно, он даже плакал, потому что в их доме всё не так, как у людей: Шва-младший — что-то вроде отца, а Шва-старший — что-то вроде ребёнка.
Шва заходит, видит отца, но ничего не объясняет. Ждёт, чтобы тот заговорил первым.
— Ты где был, ты хотя бы соображаешь, как я беспокоился бла-бла-бла…
Сын, сунув руки в карманы, пережидает поток упрёков, а когда отец выдыхается, Шва, не вынимая рук из карманов, спокойно спрашивает:
— Где моя мама?
Отец выбит из седла. Он колеблется, затем произносит:
— Какая разница, где она. А вот ты — где ты был?
— Где мамины фотографии? — спрашивает Шва. — Я знаю, у нас есть её снимки. Где они?
Отцу становится страшно. Это совсем другой страх, не такой, с каким он ожидал сына домой, но он некоторым образом ещё хуже. Шва тоже напуган. Его страх сродни тому, что ощущаешь, выскочив из автобуса и остановившись напротив прекрасной/безобразной девушки.
— И не вздумай сказать, что не помнишь, — говорит Шва-сын. — Почему нигде нет её фотографий?
— Фотографии есть, — наконец признаётся отец. — Просто я их спрятал, вот и всё.
— Почему?
— Потому что она бросила нас! — кричит отец.
— Она бросила тебя! — кричит Шва в ответ.
— Нет, — говорит отец, на этот раз мягче. — Она бросила н а с.
И как бы Кельвин ни стискивал зубы, он не может отрицать уродливую зеленозубую правду. Мать бросила и его тоже.
Мгновение отец и сын смотрят друг на друга. Шва-младший понимает: если этот момент продлится слишком долго, тем дело и кончится. Отец захлопнет свою раковину, и всё станет, как раньше. Но мистер Шва, к его чести, не стал медлить.
— Пойдём, — говорит он и ведёт сына в гараж.
Там, в углу, спрятанный под кучей всякого хлама, лежит чемодан. Отец вытаскивает его, открывает, вынимает коробку из-под обуви и протягивает её сыну.
Шва не сразу решается открыть её. Но он должен. В коробке лежат конверты — штук пятьдесят. Адрес на каждом написан одним и тем же женским почерком. Все письма адресованы одному человеку, и ни одно из них не вскрыто.
— Они адресованы мне, — говорит Шва.
— Если бы она действительно хотела поговорить с тобой, она бы пришла сама. Я ей так и сказал.
— Ты разговаривал с ней?!
— Она звонила… по временам.
— И ты никогда мне не говорил!
Лицо отца каменеет.
— Если бы она хотела поговорить с тобой, — повторяет он, — она бы пришла сама.
Шва не знает, что хуже: то, что выкинула мать, или то, что сотворил отец. Да, она бросила их, но это отец сделал так, что она и с ч е з л а.
— Когда начали приходить письма? — спрашивает Шва-младший.
Отец больше ничего не утаивает. Не может, даже если бы и попытался.
— Через несколько недель, после того, как она пропала.
— А когда пришло последнее?
Отец отвечает не сразу. Ему трудно. Наконец, он произносит:
— Не помню.
Он не в силах взглянуть своему сыну в лицо, но Шва-младший не даёт ему отвести глаза.
— Я потратил все наши сбережения, чтобы арендовать рекламный щит, — сообщает он. — С огромным изображением моего лица.
Отец не понимает.
— Зачем?
— Чтобы доказать, что я не невидимый.
Шва уже своё отплакал, а вот его отец… Слёзы градом катятся по его щекам.
— Ты вовсе не невидимый, Кельвин.
— Если бы только я понял это раньше!
Шва идёт в свою комнату, закрывает дверь и перебирает письма. На некоторых есть обратный адрес, на других нет, но это неважно, потому что он каждый раз иной. Почтовый штемпель — вот что существенно. Пятьдесят писем, не меньше; пятьдесят штемпелей — и все из разных штатов.
21. Великий Бруклинский Акт Вандализма, и почему я его совершил
В понедельник Шва пришёл в школу с коробкой из-под обуви, полной писем. Урок ещё не начался. Я стоял у своего шкафчика, Шва подошёл и сунул мне коробку, но прочитать какие-либо эмоции на его лице я не смог. Похоже, что мой друг коренным образом изменился. Это как с яйцом: варёное, оно снаружи ничем не отличается от сырого, зато внутри… Я не знал, на что сейчас смотрю — просто на Шва или на Шва, сваренного вкрутую.
