Принцесса льда - Ярцева Евгения Сергеевна (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Ты что, со мной больше не разговариваешь?
– Как видишь, – сказала Маша, глядя поверх его головы.
– Ну и сколько эта ерунда будет продолжаться?
– Это не ерунда.
– Ты просто невротик, если для тебя это не ерунда.
– Ну конечно, – кивнула Маша. – Невротик. Ты в курсе, кто мне эту микстуру подсунул? Вероника. «Я так хочу, чтобы ты победила! А у меня, кстати, сиропчик от кашля с собой». Какая трогательная забота.
– Я этого не знал… Но я-то тут при чем?
– Я же слышала, как ты хихикал: «Два года сидела бы и умнела!»
– Подумаешь, сказал что-то… Я даже не помню, чтобы такое говорил. На что тут обижаться? – недоумевал он. – Это не по-взрослому!
– Куда уж мне, – усмехнулась Маша. – Мне еще умнеть и умнеть. Минимум два года.
Жестом отодвинула его и прошла в раздевалку.
– Ну и топай себе. Переживу, – бросил Илья ей в спину.
И точно, пережил. После тренировок за ним заходили две девицы, обе старше его, лет двадцати. Полина, которая обожала сплетни, проведала, что они вроде бы студентки МГУ и Илья подцепил их – или скорей они сами его подцепили – на какой-то студенческой вечеринке. Нарочито, по-театральному переговариваясь, троица отправлялась на какие-то «стильные сходки».
А Маше предстояло отправиться в Саранск: на носу был дебют на российском чемпионате. Как и первенство России, он служил отборочным туром на чемпионаты Европы и мира. Уже не юниорские – взрослые.
– Войти в тройку реально, – говорил Сергей Васильевич. – Тебе вполне по силам побороться на Европе. На мире – посмотрим…
Откатала Маша гладко, только в произвольной, в каскаде «три плюс два плюс три» вместо лутца ни с того ни с сего ляпнула флип. Два тройных флипа и так стояли в программе, первый в начале, второй в каскаде «три плюс два». Третий был лишним: правила запрещали повторять больше двух одинаковых прыжков.
Все же Маше досталось серебро. И путевка на «Европу» в конце января.
В самолет она садилась, закутанная как эскимос: неделю назад в Москву нагрянул запредельный, какой-то антарктический холод. А в Ницце, где самолет приземлился четыре часа спустя, было плюс двенадцать и пахло весной. Непривычный воздух, мягкий и тягучий, насыщенный морем, действовал как дурман. Голова варила плохо, перед глазами мельтешило. В короткой программе Маша ни с того ни с сего грохнулась – как ветром опрокинуло! – и вместо вращения в либеле бестолково крутилась на коленках. Почему вдруг упала – не понимала. Конек ни за что не цеплялся, во льду не могло быть выбоин: она каталась сразу после очередной заливки. Потом вместо тройного сальхова прыгнула одинарный. Ноги сами, не спросясь, сделали эту ерунду.
– Ничего-ничего, с кем ни бывает, – утешал ее Сергей Васильевич на следующее утро, отчего Маша только ясней осознавала глубину провала. – Завтра все будет в порядке. Отвлекись, прогуляйся по Английской набережной. Посмотри на пальмы, полюбуйся морем…
Маша послушно спустилась к Английской набережной. Той самой, про которую когда-то рассказывала учительница литературы, когда в классе проходили стихи Есенина. Его жена, танцовщица Айседора Дункан, погибла именно здесь: ехала по набережной на машине, и ее длинный шарф зацепился за спицы колеса. Маша купила карту Ниццы, чтобы не заплутать, и свернула на пешеходную улицу. Вдоль домов выстроились кадки с раскидистыми пальмами, а под пальмами цвели синие, желтые, красные цветы. Из кадок под фонарями тоже ниспадали цветы, похожие на кудрявые комнатные растения. Она нырнула в боковую улочку, вышла на трамвайные пути, по которым бесшумно скользили удивительные трамваи – точь-в-точь наши «Сапсаны». Удивлялась она и количеству мотоциклистов. Забавно было, что юноши, почти что ее ровесники, разъезжали на потрепанных, видавших виды мотоциклах, а морщинистые дедушки – на навороченных, сияющих новизной.
Маша миновала большую площадь с фонтаном, где кучковались туристы. Они повторяли слово «карнаваль»; рабочие устанавливали что-то вроде временных зрительских трибун на тонких, воздушных на вид металлических конструкциях. Дойдя до парка, Маша купила билет на колесо обозрения. Народу на колесе было раз-два и обчелся – почти все корзины пустовали. Сверху видна была башня автовокзала, на который их привезли из аэропорта позавчера вечером; стаи голубей на дорожках парка, их кормили хлебом жизнерадостные пожилые люди; бесчисленные чайки, восседавшие на головах и плечах каменных памятников.
Еще одна чайка спикировала откуда-то сверху, уселась на перила соседней корзины, и Маша не шевелилась, чтобы ее не спугнуть. Чайка доехала почти до самого низа и улетела, а Маша, сойдя наземь, поймала себя на том, что совершенно отключилась от мыслей о проваленной короткой программе и предстоящей произвольной, будто они благополучно улетучились вместе с чайкой…
Помогло ли колесо обозрения, чайка или пальмы, или Маша просто свыклась с непривычным воздухом, а может, и с мыслью, что уже ни на что не претендует и не обязана трястись за результат, но назавтра она обыграла лидера европейского чемпионата, действующую чемпионку мира. Заработала «малое золото» за первое место в произвольной и бронзовую медаль – в итоге.
…Поднимаясь на свою третью ступеньку, Маша оступилась, потеряла равновесие, схватилась за чемпионку, уже стоявшую на высшей ступени, и нечаянно сдернула ее с пьедестала. По трибунам прокатилась волна смешков, некоторые зрители зааплодировали. Но самые бешеные аплодисменты Маша сорвала на следующий день, когда катала свой показательный танец «Горе-фигуристка». Зрители восторженно улюлюкали и топали, закидали каток мягкими игрушками и цветами, причем к трем букетам были привязаны открытки с признаниями в любви.
В день отъезда Сергей Васильевич протянул Маше газету.
– Посмотри-ка, что о тебе написали, – сказал он, посмеиваясь.
Газета была на английском. Полстраницы занимали два фото: на первом Маша сидела на льду, открыв рот и выпучив глаза (это был момент из ее показательного выступления), на втором стаскивала с пьедестала чемпионку Европы и мира. Заголовок гласил: «Дебютантка из России штурмует пьедестал почета». Маша сперва решила, что автор над ней потешается. Но заметка начиналась со слов: «У действующей чемпионки мира появилась опасная соперница». Дальше описывалась Машина «досадная неудача» в короткой программе, которая объяснялась ее «юностью и малоопытностью», а под конец говорилось, что «эпизод на пьедестале поистине символичен» и что «на небосклоне фигурного катания восходит новая звезда».
«Точно, издевается», – подумала Маша, дочитав последнюю строчку. В ее глазах выигрыш произвольной был случайностью и даже нелепостью.
Но Сергей Васильевич думал иначе:
– С твоей программой ты можешь громить сильнейших фигуристок мира! Именно это ты и сделаешь в Швеции!
Настал март, вместе с ним проклюнулась неожиданно ранняя весна. Сугробы обреченно чахли под затяжным дождем. К трапу самолета Маша шла под зонтиком. Не успел зонтик просохнуть, как самолет сел в Гетеборге. Маша ступила на трап – и щеки защипало от мороза, руки мигом заледенели. «Как в зеркальном отражении, – подумала она, вспоминая перелет в Ниццу. – Тогда из зимы в весну, теперь наоборот. Значит, выиграю короткую и провалю произвольную? Тьфу, какие глупости. Суеверие…»
Маша едва успела распаковать вещи в гостиничном номере, как к подъезду подали экскурсионный автобус для российских фигуристов, такой массивный, что в него наверняка вместились бы все участники мирового чемпионата.
…Первым делом экскурсовод объявил, что в Лисберг они не попадут. Не увидят замки волшебников, Дом с привидениями и не покатаются на деревянных американских горках, которые дважды признавали лучшим аттракционом в мире, потому что приехали слишком рано: Лисберг, крупнейший в Скандинавии развлекательный парк, открыт для посещений с середины апреля до конца сентября. С этим парком, добавил экскурсовод, связана трогательная история. Гора, где он стоит, принадлежала одному несчастливому миллионеру: его жена Лиза была неизлечимо больна. Чтобы скрасить ее последние дни, миллионер подарил ей парк: на голых скалах разбил пруды и лужайки, аллеи и водопады. А когда она умерла, отдал все это городу. Потому-то парк и называется Лисберг – «Гора Лизы».
