Лесные сказки и были (сборник) - Бианки Виталий Валентинович (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Ямки наполнились мёрзлой крупкой. В такую погоду найдёшь одни старые следы, новых нет.
И третий день не принёс ничего хорошего.
Опять был мороз да ещё с ветром – позёмкой. Сухой крупитчатый снег мело по земле – пудрило следы. Буквы точно кто столовой солью посыпал. Пойдёт заяц утром с поля, где кормился, – с жировки, – его следы сразу и припудрит.
Как их отличишь от его вечерних следов?
Сынишка ходил насупленный, но молчал – приказ оставался в силе.
Я поздно засиделся в ту ночь за работой. Лёг под утро.
– Подъём! – вдруг кто-то крикнул мне в самое ухо, как бывало на военной службе. Но что-то больно уж тоненький голосок у дневального.
Я с трудом открыл глаза.
– Будись живо! – кричал сынишка. – Я уже чай пью.
Я только глянул в окно – и сразу убедился, что он не напрасно меня поднял: на оконной раме, на заборе, на ветвях – всюду лежал толстый, пухлый, как вата, снег.
Значит, перед рассветом выпала мёртвая пороша.
Так называют охотники выпавший ночью густой снег – лучший помощник следопыта. Он начисто засыпает все старые следы. Утром в поле глазам охотника открывается мёртвая белая пелена. И только самые свежие – утренние – следы зверей чётко отпечатываются в новеньком рыхлом снегу.
Я так заторопился на охоту, что забыл посмотреть на свою надпись. Да и ни к чему было: её, конечно, так же занесло, как и все старые следы.
Зимой зайца трудно увидеть – не только белоснежного беляка, даже серого русака. Но только мы вышли за кладбище, сразу увидели след заячий.
Слышу – сынишка шепчет про себя тихонько стишки собственного сочинения:
Лап от задних пяточки
Впереди,
От передних пяточки
Позади.
Он у меня уже знает, что заяц на бегу заносит длинные задние ноги вперёд передних. След от задних продолговатый, пяточкой впереди, от передних – круглый, как пятачок, позади.
– Сам на кладбище пошёл помирать, – уверенно доложил сынишка. – Поворачивать?
– Нет, постой, – предупредил я, занося лыжи немного вбок. И снял с плеча ружьё. – Это ведь русачий след, а русаку чащи не надо, чтобы залечь. Смотри, дальше след оборвался. Тут заяц двойку сделал: повернул и пошёл назад своим следом. А вот скидка: он прыгнул в сторону. Погоди-ка, вон не у того ли куста он залёг?
И только мы стали подходить к этому кусту, за ним мелькнули чёрные кончики длинных ушей.
Я выстрелил. Здоровый русачина подскочил выше куста, перекувырнулся через голову и пропал.
Когда мы подошли, он уже не дрыгал, зарывшись в снег.
Без труда мы вытропили ещё трёх русаков и одного беляка. Но застрелить удалось ещё только этого беляка: остальные благополучно от нас удрали.
Мы отыскали длинную палку, привязали к ней за лапки обоих зайцев – серого и белого – и понесли их домой. Я держал палку в руке, сынишка положил другой конец её себе на плечо.
У самого дома нам встретился сосед. Он посмотрел на нашу добычу и сказал:
– Дельно! Тропили?
– Тропили.
– Хорошее дело. Я вот тоже своего парнишку от молодых ногтей приучаю к разным следам присматриваться. Следопыт-охотник и на войне всегда первый разведчик и партизан тоже.
Слово «война» напомнило мне про мой приказ на снегу.
– А тебя всё-таки наказать надо, – сердито сказал я сынишке. – Ведь приказ-то был не будить меня!
– Я не виноват, – заявил он, нисколько не испугавшись, – Что осталось на снегу от приказа, то я и сделал.
– Как так? – не понял я.
– Сам посмотри.
Я взглянул через забор в палисадник.
Там в ярком солнечном свете ослепительно блистало на снегу одно только короткое слово:
...
БУДИ
Остальных букв не было и следа.
– Я вижу, – объяснил сынишка, – каждый день буквы всё хуже. Я взял дощечку и прикрыл эти четыре буквы, чтобы приказ совсем не замёрз.
Маленький, маленький, а какой хитрый!
ТЕТЕРЕВА В ЛУНКАХ
К тетеревам, когда они сидят на деревьях, не подойдёшь на выстрел.
– Стой, не шевелись, – говорю я сынишке. – Смотри, что будет.
Мы вышли к опушке леса. А на другой опушке – через поле – на кружевных вершинах голых берёз сидят тетерева. Их десятка полтора. Они черны и неподвижны, как грачиные гнёзда.
Заметили они нас или нет? Если не заметили, сейчас будут ложиться спать.
Солнце уже село. За лесом горит яркая и низкая зимняя заря. Деревья кажутся на ней обугленными. Их стволы – точно наклеенные на блестящей жёлтой бумаге чёрные полоски.
Вдруг одно из грачиных гнёзд обрушивается с ветки прямо на снег. Это слетел первый тетерев – косач. За ним, как груши, падают с веток остальные. Вонзаются в снег, исчезают.
– Бежим к ним! – говорит сынишка и шуршит лыжами по мёрзлому снегу.
– Нет, – говорю я, – они ещё не заснули, не подпустят нас.
– А заснут, ты их всех перестреляешь?
– Не так-то просто! Через десять минут будет темно: стрелять нельзя. Но мы их и без ружья. Только точно запомни, где они в снег нырнули.
– Я точно. Вон у той двухствольной берёзы.
– Так. А теперь идём домой.
И по дороге я рассказываю сынишке свой план.
После ужина он, к удивлению матери, без всякого напоминания торопится лечь спать. А я чищу ружьё и вешаю его на стену: ночью оно нам не понадобится.
Я беру две корзины, с которыми летом мы ходили за грибами, и обвязываю их сверху тряпками. Достаю два сачка, которыми ловили рыбёшек и лягушек в пруду. И привожу в порядок два снятых с велосипедов фонаря.
В полночь за стеной – в хлеву – бьёт крыльями и несколько раз громко кукарекает наш петух. Один за другим ему отвечают другие деревенские петухи.
Вот у диких лесных петухов, у тетеревов, такого обычая нет. Они не поют среди ночи – спят крепко. Нам это и на руку.
Я бужу сынишку.
Морозец знатный! Месяца нет, но в чёрном небе искрятся звёзды, и снежное поле мерцает.
Мы на лыжах. У каждого корзина, сачок и спереди на поясе незажжённый фонарь. Мы идём туда, где на опушке под снегом спят тетерева.
Не дойдя до места, останавливаемся. Я зажигаю оба фонаря – сынишкин и свой.
Так ярко вспыхивают они, что невольно зажмуришься. Пришлось постоять, пока глаза не привыкли.
– Теперь, – шепчу сынишке, – корзинку за спину, сачок в руки – и с лыж долой.
Увязая по колени в снегу, медленно и стараясь меньше шуметь, подходим к двухствольной берёзе.
Перед каждым из нас резкая струя света. В нём каждая соринка видна на снегу. А кругом черным-черно.
Вижу: слева от берёзы лунка – полукруглая неглубокая ямка. На дне её рыхлый, обвалившийся с краёв снег. Справа от берёзы такая же лунка.
Перешёптываемся с сынишкой. Он идёт к левой, а я к правой.
Не отрываю глаз от лунки, подкрадываясь к ней.
Знаю: тут тетерев. Нырнул в снег, как в воду, и холодная сухая вода скрыла его под собой.
В глубине тетерев шагнул два-три раза. Потоптался на месте, как укладывающаяся спать собачка. Образовалась пещерка. Он повернулся носом к выходу. Поджал лапки. Улёгся. Спит.
Тепло в подснежной спаленке. И темно-темно.
Вот я уже в трёх шагах от неё.
Ещё шаг – и вдруг снежный взрыв, что-то чёрное в нём с шумом и треском вырывается из лунки. Косач!
И, ослеплённый нестерпимо ярким светом, падает на снег, – не может лететь.
Вертится на снегу, как большой жук.
Я кидаюсь к нему с сачком.
Слышу, справа и слева от меня с шумом поднимаются тетерева. И что-то кричит сынишка.
Но мне не до него: стараюсь сачком накрыть косача. От резких движений фонарь прыгает у меня на животе, свет мечется по снегу, как струя из пожарной кишки в руках расшалившегося мальчишки. Косач на миг исчезает во тьме, но я тут же – наизусть уже – накрываю его.
Есть!
Со всей силы жму сачок в снег. Перехватываю палку. Подсовываю под сачок руку.
