Эта милая Людмила - Давыдычев Лев Иванович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Самое странное заключалось в том, что Панте сейчас было очень хорошо, почти-почти весело, и не оттого, что он необыкновенно вкусно и сытно поел. Конечно, Пантя, вернее его желудок, был премного доволен, что неожиданно насытился. Главное было в чём-то другом. Вот этого-то Пантина голова при всех её усилиях никак не могла сформулировать.
Главное, уважаемые читатели, пожалуй, заключалось в том, что Пантя пока перестал чувствовать себя злостным хулиганом, а ощутил себя обыкновенным мальчишкой, которого в любой момент могут обидеть.
А тут он ещё вдруг вспомнил маму, и ему снова захотелось порыдать, и он побежал, словно мог убежать от этого желания.
Он бежал и рыдал, можно сказать, во весь голос и чувствовал, что остановиться пока ему не удастся. Панте казалось, что если он остановится, рыдания прекратятся, или, наоборот, если рыдания прекратятся, он остановится.
Бежал он уже по дороге из посёлка, и сообразил он это лишь тогда, когда его ослепил свет фар мчавшейся ему навстречу автомашины. Вот тут-то Пантя остановился, тяжело дыша, и медленно, уже без рыданий, побрёл дальше.
Трудно мне, уважаемые читатели, достоверно и тем более убедительно передать душевное состояние всё ещё пока бывшего злостного хулигана. Просто говоря, своей заботой о нём эта милая Людмила напомнила Панте его маму. Вот отчего он рыдал, а не потому, что вкусно и сытно поел. Мама всегда его кормила. Мама никогда не оставляла его ночевать на улице. Мама и не ругала его никогда.
Ноги у Панти подкашивались от усталости и переживаний, он чувствовал, что так хочет спать, что вот-вот уляжется прямо тут на дороге. Он побрел, спотыкаясь и запинаясь почти на каждом шагу, к опушке леса через поле. Там, в чащобе, был у него небольшой шалашик, который когда-то соорудили рыбаки. Недавно Пантя натаскал сюда свежего сена, и место для ночлега получилось замечательным. Можно даже сказать, что шалашик и был для Панти родным домом. Правда, в нём не появлялось ни гостей, ни друзей, но зато здесь Пантя хоть очень изредка, да забывал, что он злостный хулиган, и отдыхал от собственных безобразий.
И он страшно боялся, что кто-нибудь когда-нибудь разрушит его шалашик. И сейчас он даже прибавил шагу, испуганно подумав, что шалашика уже может не быть!
Так вот и устроены все хулиганы на всем свете: сами другим гадости делать считают своим долгом и правом, а их, представьте себе, обижать нельзя — очень они обидятся.
Шалашик был на месте, цел и невредим. Пантя пролез в него и с великим блаженством вытянулся на сене, правда ноги его остались почти все снаружи, но вскоре он подтянул их, свернулся калачиком и, вспомнив эту милую Людмилу, похожую на его маму, сладко-сладко и крепко-крепко заснул.
Но проснулся Пантя в отвратительнейшем настроении, до того отвратительнейшем, что сразу очень постарался снова заснуть. Ничего из этого не получилось. Наоборот, чем старательнее снова хотел заснуть Пантя, тем отвратительнее становилось настроение. И если бы он ощущал себя злостным хулиганом, то немедля бросился бы в посёлок и натворил бы столько пакостей людям, кошкам и мухам, что настроение у него стало бы распрекрасным.
У Панти даже голова болела с каждой минутой всё сильнее от ужаснейшего настроения. Он выполз из шалашика и по полю направился к дороге в посёлок и только недалеко от обочины сообразил, что идёт на четвереньках. Пантя до того рассвирепел, что сразу потерял всякую возможность думать, и вместо того, чтобы подняться на ноги, яростно запрыгал на четвереньках вперёд.
Если вы спросите меня, уважаемые читатели, чем же объясняется странное поведение Панти, я, конечно, постараюсь вам ответить, но недостаточно убеждён, что мое объяснение можно считать исчерпывающим.
Вы только представьте себе, ЧТО творилось в непропорционально маленькой голове злостного хулигана Пантелеймона Зыкина по прозвищу Пантя вчера! А что произошло в его сердце, о свойствах которого он раньше и не подозревал! Он даже на какое-то время перестал ощущать себя злостным хулиганом и рыдал подобно нормальному человеку, и осмыслить всё это ему было просто не под силу. Переживать Пантя мог, но ничего толком понять из происходившего пока ещё был не способен.
А если к этому добавить и острое опасение, что разынтересный и распрекрасный для него вчерашний день больше уже никогда не повторится, — тогда только одно и остается, что прыгать на четвереньках!
Наконец-то устав, просто вымотавшись до изнеможения, Пантя рухнул на землю и услышал над собой голос:
— Что с вами, дяденька?
Пантя глянул одним глазом вверх, увидел что-то очень длинное в брюках и пробурчал:
— А какое тебе дело, тётенька?
— Но вы как-то ужасно странно прыгали на четвереньках, — раздалось в ответ. — Я сначала даже не поверила, что это человек.
— А кто ж я, по-твоему, — сразу разозлившись, пропищал Пантя, — козёл, что ли? Или лягушка?
— Я оценила ваш юмор. Но ведь люди так не прыгают ни с того ни с сего, дяденька.
— Какой я тебе дяденька?! — Пантя вскочил на ноги и увидел, что перед ним стоит вовсе не тётенька, а длиннющая, чуть ли не с него ростом девочка с голубыми волосами, за которой он вчера подглядывал целый день. — Да и ты тоже не тётенька… Ну, чего стоишь? Чего тебе от мене надо?
— Мне от тебя ничего не надо, — грустно ответила девочка. — А что ты так рано в лесу делал? Ведь сейчас, — она взглянула на маленькие ручные часики, — всего-навсего половина седьмого. Многие люди ещё спят.
— Деньги у тебе есть? — вдруг неожиданно даже для самого себя спросил Пантя.
— Немного есть. А что?
— Сколько?
— Рубль с мелочью.
— Давай! — И Пантя протянул свои длиннющие ручища ладонями вверх. — Ну!
— А почему, собственно, я должна отдавать тебе деньги? — удивилась девочка. — Они мне самой могут пригодиться. А тебе для чего деньги нужны? — живо поинтересовалась она. — Да и вообще, прежде чем просить взаймы, надо хотя бы познакомиться. Тебя как зовут?
— Мене зовут Пантя. А ты деньги скорей давай. Некогда мене с тобой тут…
— Так ты и есть тот самый злостный хулиган? — поразилась девочка. — Мне о тебе рассказывали. Меня зовут Голгофа, но ты можешь называть меня Цаплей. Я не обижусь.
— Деньги, деньги, деньги, Цапля, давай!
Голгофа внимательно посмотрела на Пантю и задумчиво ответила:
— Я бы могла отдать тебе деньги. Только помоги мне куда-нибудь спрятаться.
— Это как? Куда спрятаться? Зачем?
— Да хоть куда, но только чтобы никто не знал, где я, хотя бы до вечера. Понимаешь?
— Не, — признался Пантя. — Ты деньги мене скорей давай… А почему ты мене не боишься? — пропищал он обиженно и угрожающе, хотя и пискляво, добавил: — Ведь я могу тебе ухи оторвать. И нос.
— Не болтай глупостей, — отмахнулась Голгофа. — Не такой же ты дурак, чтобы драться с девочкой. Отдам я тебе деньги, только посоветуй мне, пожалуйста, где спрятаться хотя бы до вечера. Понимаешь, меня ищет мой па-па. А нам надо идти в многодневный поход. И если папа меня найдёт, ни в какой поход я не пойду. И жизни мне никакой от папы не будет.
Панте надо было всё это осмыслить, и Голгофа терпеливо ждала, но уж больно долго он соображал, и она спросила недовольно:
— Сколько можно ждать?
А Пантя в это время думал вовсе не о том, куда спрятать эту длинноногую Цаплю в брюках и с голубыми волосами. В его непропорционально маленькой голове возникли, если так можно выразиться, вчерашние мысли, а сердце точно так же, как вчера, сильно забилось. В нём появилась, неизвестно откуда, совсем-пресовсем махонькая надежда, что и сегодня жить будет интересно.
— Айда! — решительно предложил он, быстро зашагал по полю к лесу, а Голгофа, ни о чем не спросив, подхватила свою большую сумку и направилась следом.
Мне, уважаемые читатели, долгое время поведение Голгофы в данном эпизоде было не очень понятно. Действительно, почему она не испугалась Панти? Почему она решила уйти от всех, ни с кем не посоветовавшись, и спрятаться от всех?
