Письмо на желтую подводную лодку(Детские истории о Тиллиме Папалексиеве) - Корнев Владимир Григорьевич (лучшие книги онлайн txt) 📗
Милиционер куда-то удалился, а казак-сторож взволнованно закивал:
— Все как есть правильно говорите, товарищ учитель! Шо ж это за интеллигенция такая подрастает, смена ваша? Культурные, на художников учатся, а вести себя не умеют, старость не уважают. Растут вот такие… ироды! А по мне, так пороть их надо, как когда-то нас батьки. Ничего — впрок пошло! Зато окрепли и Родину защитили, когда позвала…
Тут он заплакал, и Евгению Александровичу пришлось успокаивать старого солдата. Бедняга Петро тоже завыл — ему передалось отцовское волнение:
— Пап, а пап…
— Что сынок?
— Пап?
— Ну что?
— Забы-ыл… — снова заревел Петро.
Зато Шурик запел по-другому:
— Евгений Александрович, ну давайте я у всех, кто обиделся, прощения попрошу! Это недоразумение вышло — мне нужно было вести себя примерно, а я, наверное, и вправду запутался… Ну простите же меня — больше такое не повторится! А этому деби… мальчику этому я лучше конфет куплю, шоколада… Вы думаете, я жадный? Ну вот увидите — лучший торт ему куплю. Только, пожалуйста, из школы не исключайте, а то меня родители в порошок сотрут и в ПТУ отдадут, а я туда не хочу!!! Ужас нестерпимый — печет прямо! Ой, не бу-уду бо-ольше! Ничего больше не буду! У-у-уф-ф…
Шурик вертелся в бочке, как грешник в адском котле, но учитель холодно, даже не глядя на него, отрезал:
— Обещать я тебе ничего не стану. Приедем в Челябинск, а там — как педсовет решит… Ученик ты способный, Матусевич, но, честно признаться, как в человеке я в тебе разочаровался.
Тут из-за ограды показался участковый, который нес в руке то ли мешок, то ли какую-то шкуру.
— Вот она, ваша «дэвочка»! — объявил он, представляя на обозрение облезлую дохлятину, похожую на средних размеров собаку с окровавленной, расплющенной головой. — Эт шакал! Видать, из тех, что наших покусали. По кладбищу бегал, да его кто-то пришиб… Шакал всегда так скулит, будто ребенок маленький плачет. Зубы вон какие — клыки, да? — добавил он, тыкая едва не в лицо задержанным кровавым месивом и улыбаясь во весь свой белозубый рот. — У нас такой тварь в округе много водится. Так что будете еще шататься, где нэ слэдует, — за милую душу сожрут. Вай! На Кавказе еще не такое есть — природа дикая, горы!
Милиционер раскрутил отплакавшего свое шакала за хвост и выкинул за сетку — туда, откуда приволок.
Матусевича чуть не вытошнило: «Какая мерзость!» Преподаватель что-то тихо спросил у участкового, и тот великодушно произнес, грозя пальцем:
— Ну ладно, пионэр, отмок немного, теперь иди, давай на «Псырцху» отсыпаться… если сможешь, — ха-ха! Будет тебе урок на будущее, да? Уважаемый учитель берет тебя под свою ответственность. И больше безобразий не нарушай, малчик! — Он подобрал из-под яблони джинсовый костюм Матусевича и оценивающе потряс им в воздухе. — Фирма, да? Ха-а-рошая вещь! Где купил, а?
Шурик почему-то молчал, затаив дыхание.
— Понимаю, родители достали! Ха-арошие родители… Вай! Упало что-то…
В траве лежал подозрительный металлический предмет. Милиционер поднял его, с любопытством осмотрел со всех сторон. Спросил с прищуром:
— Эт что за штука?
Шурик, втянув голову в плечи, пролепетал:
— Это… Вы этого не знаете… За-заграничный сувенир.
— Почему не знаю? Очень даже знаю, а в руках первый раз держу. Шокер, да? Электрошокер, верно говорю? Начальство рассказывало, за границей вся полиция с ними, да?
Шурик утвердительно кивнул, прикрыв глаза. На лбу у него выступил пот. Евгений Александрович с тревогой смотрел то на него, то на участкового. Тот любовно подкидывал диковину на огромной ладони, цокая языком.
— Полезная вещь, слушай… Можно и каратэиста любого успокоить… Да-а! Пионэру с ней не страшно ни в лесу, ни на кладбище… Сюрприз, значит?.. Мне, да?
Матусевич мгновенно сообразил, что ответить, и опять закивал, улыбаясь и превозмогая боль:
— Ага! Конечно вам!
В пансионат возмущенный учитель и недостойный ученик добирались молча (только ученик все постанывал). Первый был вынужден подставить второму плечо, хотя даже из педагогических соображений следовало бы хорошенько всыпать подрастающему негодяю.
Наутро выяснилось, что Олю поместили в Республиканскую детскую больницу, в самом Сухуми, что у нее действительно серьезный перелом голени со смещением, слава богу, закрытый, но лечиться ей предстояло долго. Для остальных восьмиклассников совмещенные с отдыхом занятия шли своим чередом. Шурик Матусевич, который досидел положенное в тазике с водой, через сутки уже вернулся к практике (Евгений Александрович подумал и решил до возвращения домой забыть о его проступках). Пару дней он еще ходил тише воды, ниже травы, но уже на третий как ни в чем не бывало стал добиваться дружбы Карины. Как он сам, не долго раздумывая, сказал ей, «увлекся неожиданно, но сильно» и предложил «быть верным рыцарем без страха и упрека», но первая модница, самый длинный язычок класса и не думала удостаивать его своим вниманием. Посрамленному супермену оставалось лишь на глазах у всей «сборной» упрямо пытаться заводить с ней беседы на интеллектуальные и «тряпичные» темы. Тиллима сначала так и подмывало подойти к каратисту и поговорить по-мужски — показать, как следует поступать с трусами и подлецами, но, когда тот, жалко разводя руками и заикаясь, стал опять что-то «искренне» говорить о своем пацифизме, пачкать руки о такое ничтожество как-то сразу расхотелось. К тому же Тиллиму все казалось мелочью перед другой проблемой, несоизмеримо более важной, чем выяснение отношений с презираемым им Шуриком, и в буквальном смысле болезненной.
Через несколько дней после ужасной ночи на кладбище администратор, вежливо постучав в дверь комнаты мальчиков, прочитала по бумажке:
— Па-па-лек-си-ев…
Тиллим встрепенулся.
— О! Так это ты — герой? К телефону тебя — из самого Сухуми!
В коридоре он прижал трубку к уху.
— Тиллим! Ты меня слышишь? — Сквозь помехи, как будто звонили из-за океана или, как минимум, из Челябинска, послышался знакомый голос Оли (мальчик узнал бы его и во сне). Он звучал на удивление бодро.
— Откуда такая жизнерадостность?
— Нет, никакая я не жизнерадостная, у меня уже истерика.
— Как погода у вас там?
— Вспоминаю Чехова: то ли чаю попить, то ли повеситься.
— Что за приступ шизофрении?
— Это не шизофрения, а просто задушевный разговор меня с собой. Ты даже не представляешь, как здесь плохо! Ужасно душно! Лежу в коридоре. В местных пионерских лагерях дизентерия, вот всех сюда и привезли — палаты переполнены… А в коридоре так неуютно, запахи всякие… и крысы по ночам бегают. Сам понимаешь — удовольствия мало, когда они ночью бегают, вдруг на кровать запрыгнут?.. Тиллим, послушай, а как ты думаешь… они человека могут съесть??
— Могут вообще-то… если их бояться, но ты ведь ничего не боишься, верно?
На том конце провода послышалось грустно-ироническое:
— Пожалуй… Ты правда так думаешь?
— Разумеется! — заверил Тиллим. — Вообще-то, если крыс не трогать, они на тебя не обратят никакого внимания. Им ведь сыр нужен, а он в мышеловке, так что они обязательно угодят туда… Ну ты ж не собираешься наступать им на хвосты?.. Я и не сомневался, что с головой у тебя все в порядке. И шакалов к вам в больницу не пустят, но, если что, я мигом приеду, и тогда…
Ответом был слабый смех.
— Каких еще шакалов? Ты там все фантазируешь, да? — Тон у Оли был еще более иронический, даже, можно сказать, веселый.
— Бешеных… Да, конечно, фантазирую — откуда им взяться на курорте, — отшутился Тиллим.
— Ну да… Слушай, а представь себе, как, наверно, крысы и мыши комплексуют из-за своих хвостов! Даже жалко их, бедненьких. Я не хочу, чтобы их в мышеловку… Только ты меня больше не обманывай — про этого шакала здесь теперь все знают. А как ты его убить-то умудрился?
Мальчик совсем не подумал о том, что беспроволочное «сарафанное» радио самое надежное в мире и что Людмила Николаевна с Евгением Александровичем уже были в больнице.
