Мой верный шмель (Рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич (книга бесплатный формат .txt) 📗
— Что ты там делала?
И вдруг в Тане заработал упрямый механизм, который все переворачивает, путает, меняет цвета и говорит «нет», где следует сказать «да». Таня пристально посмотрела на смеющиеся глаза учительницы и, расставляя слова, сказала:
— Что я делала?.. Я подожгла дом.
Генриетта Павловна поднялась со стула. Ее глаза перестали смеяться.
— Не болтай глупостей.
— Я серьезно, — спокойно ответила Таня.
Класс замер. Таня стояла и спокойно смотрела на учительницу.
Если ты придешь и скажешь: «Я спас из огня человека», тебе никто не, поверит. Ты бросился в горящий дом? Ты, задыхаясь от дыма, шел по темному коридору? Чуть не погиб под рухнувшей балкой, но спас человека? Не рассказывай сказки! Где тебе решиться на такой поступок!
Но если ты заявишь, что поджег дом, — тебе поверят. Хотя до этого ты никогда не поджигал домов. Все подожмут губы, отведут глаза, начнут в твоем присутствии разговаривать шепотом. И ты почувствуешь, как между тобой и окружающими тебя людьми образуется некое безвоздушное пространство: тебе поверили.
— Ты отвечаешь за свои слова? — холодно спросила учительница.
— Конечно! — с готовностью отозвалась Таня.
— Но это же преступление!
— Преступление, — согласилась Таня, — ну и что из этого?
Полукруглые брови метались над широко раскрытыми глазами. По лицу пошли красные пятна. Учительница тяжело дышала. А класс молчал, ошеломленный этой новостью.
— Вьюник! — почти закричала учительница. — Может быть, ты паясничаешь?
— Нет. Я действительно подожгла дом. Неужели вы не верите?
Генриетта Павловна поднялась и быстро зашагала к двери.
Таня направилась к своей парте и бросила на нее портфель. Потом она достала зеркальце и стала платком стирать с лица сажу.
В классе все еще удерживалась тишина.
На перемене школа начала гудеть. Шумный беспроволочный телеграф разносил по всем этажам страшную новость: Таня Вьюник подожгла дом.
— Таня?
— Какая Таня?
— Ну, знаете… такая рыжая.
— Зачем она подожгла?
— Из мести.
— И дом сгорел?
— Дотла.
— Ничего подобного, только два этажа сгорели. Успели потушить.
— Она и школу подожжет! Что ей стоит!
— Она всегда поджигает…
Школьный телеграф не просто повторял новость, он увеличивал ее, раздувал, лепил из нее как из глины го, что подсказывало воображение.
— Она одна подожгла?
— Нет. Целая банда поджигателей. А она — главная.
— Они, рыжие, все такие.
— Ребята, по-моему, пахнет горелым. Может быть, она уже подожгла школу?
Первоклассники пробирались на третий этаж, чтобы посмотреть на Таню Вьюник. Они с опаской подкрадывались к двери и заглядывали в щель.
Гудели этажи, лестницы, классы. Гудела учительская.
— Что теперь делать?
— Вызвать родителей. Сообщить в милицию.
— Ее надо исключить из школы. Я буду настаивать.
— Да не могла она поджечь! Что вы!
— Я верю своим ушам.
— А вы не верьте!
— Надо вызвать из отпуска директора.
А Таня как ни в чем не бывало сидела на уроках. Она вела себя так, словно разговоры о пожаре ее вовсе не касались. И ее спокойствие подливало масло в огонь.
Один раз Князев повернулся к ней, посмотрел на нее своими прищуренными глазами и сказал:
— Я не верю. Ты все придумала.
Потом кончились уроки, и она пошла к выходу. Ее никто не вызывал, никто не требовал привести родителей. От нее вообще ничего натребовали.
Таня вышла из дверей школы и вдруг почувствовала, что очутилась в чужом городе. Вокруг стояли незнакомые дома, мимо шли незнакомые люди, мчались автобусы по незнакомым маршрутам. Все здесь было чужим и холодным, и Таня, потерянная, заблудившаяся, стояла посреди тротуара и не знала, куда ей идти. Теплое течение застыло, перестало действовать.
Таня оглянулась. Высокое кирпичное здание школы тоже было незнакомым, чужим. Весь город изменил Тане, и даже этот, самый знакомый дом утратил всякую теплоту, стал мрачным. Таня повернулась спиной к школе и зашагала прочь. Ею вдруг овладело тупое безразличие ко всем событиям сегодняшнего дня. Они как бы перестали касаться ее, стали чужими.
Таня вышла к реке. Здесь дул холодный ветер, который пробивал старую куртку и лохматил волосы. Таня прислонилась к перилам и стала смотреть в воду. Вода была грязной, по ней, как маленькие зеленые гондолы, плыли арбузные корки.
«Раньше были лишние люди… Например, Онегин и Печорин, — подумала Таня. — Теперь тоже есть лишние люди. Например, я».
Зеленые гондолы уплыли под мост.
По набережной шагал мальчишка в зимнем пальто. Пальто было длинным, купленным на рост. Мальчишка поравнялся с Таней и тоненьким голоском протянул:
— Рыжая!
Тане показалось, что этот голос донесся откуда-то издалека, из родного города. Она улыбнулась этому слову и добродушно ответила:
— А ты серо-буро-малиновый.
От удивления рот у малыша превратился в большое розовое «о». Он быстро зашагал дальше. Из-под длинного пальто блестели новые галоши.
И вдруг она вспомнила о Марише. Она увидела ее большие черные глаза и опаленную прядку волос. Она почувствовала на шее маленькие, крепко обвившие ее руки. Услышала тихое всхлипывание.
Мариша… Мариша…
Это маленькое существо одно в целом свете понимает Таню, понимает правильно, а не шиворот-навыворот, вверх тормашками, как все остальные. И для Мариши она, Таня, не лишний человек. Не Онегин и не Печорин.
Таня вдруг стала узнавать улицы, дома, трамваи. Она шла к Марише.
Она думала, что возле дома до сих пор толпятся зеваки, алеют краснопламенные пожарные машины и жмется к стене маленькая Мариша. Но когда остановилась на углу, улица была пустой. Никакой толпы и никаких пожарных. Таня медленно двинулась к Маришиному дому. Дом мало чем отличался от соседних. Только два окна на втором этаже были забиты фанерой, и стена над окнами стала черной от копоти.
Трамвай запел на повороте, и из-под его дуги вылетела веселая фиолетовая искра.
Таня вскочила на подножку трамвая. Она даже не посмотрела, какой это номер, не сообразила, куда он идет. Ей просто захотелось уехать куда-нибудь.
Она ехала до тех пор, пока кондуктор не объявила:
— Следующая — цирк.
Слово «цирк» как бы вернуло Таню к действительности. Она поднялась и пошла к выходу.
Почему-то в ушах у нее зазвучали слова:
«С такими волосами в пору идти в цирк… Работать клоуном…»
Таня сошла. Трамвай укатил дальше.
«В цирк так в цирк», — сама себе ответила Таня и повернулась к большому круглому зданию.
«Что мне делать в цирке? Неужели в самом деле переступить порог и сказать: „Возьмите меня на работу рыжим… то есть рыжей. А если у вас рыжих хватает, то все разно возьмите меня кем угодно. Я осталась без места в жизни. Мне нужно хотя бы самое скромное местечко…“»
Таня стояла на площади, и перед ней возвышался цирк. Он весь был увешан радужными афишами и плакатами. С них на Таню смотрели улыбающиеся клоуны и свирепые львы.
И тут Таня вспомнила про Риту, про свою веселую подружку, которой живется легко и просто. Может быть, ей живется так потому, что она работает в цирке?
В другое время у Тани никогда не хватило бы духу войти в цирк без билета, с черного хода. Но после событий сегодняшнего дня невозможное стало возможным, Таня открыла дверь.
Какое-то новое течение подхватило Таню и понесло вперед по гулким коридорам, по крутым лестницам, по конюшням, в которых стояли слоны.
Она шла и спрашивала:
— Вы не знаете где Рита? Вы не видели Риту?
И люди, странные люди в необычных костюмах, на ходу отвечали:
— Не знаю!
— У нас четыре Риты. Тебе которую?
— А какая она из себя, твоя Рита?
Никто не спрашивал Таню, кто она такая и что ей здесь надо. Словно все знали ее и не удивлялись, что она ходит по коридорам.
Куда же делась Рита?
Таней вдруг овладело странное щемящее чувство. Удивительно знакомое и непонятно откуда взявшееся. Ах, да, это было в детстве. Она шла по лабиринту, шла и все время попадала на то же место. Где-то совсем близко играла музыка, звучали голоса, но Таня не могла найти выхода. И тогда к ней пришла мысль, которая никогда не приходит людям в лабиринте. Таня полезла на забор, и все оказалось просто.
