Записки школьницы - Ларри Ян Леопольдович (читать книги онлайн без .txt) 📗
— А музыка? — спросил Пыжик.
— Я бы подобрала что-нибудь, — сказала Нина Станцель. — Надо слова сначала написать. А может, сама сочиню музыку! У меня потом и разучить можно. У нас хорошее пианино.
Когда Пыжик узнал, что Нина играет на пианино и сочиняет музыку, он ужасно обрадовался.
— Напишем романс! — подскочил он и взъерошил на голове волосы. — Жестокий романс! Стихи напишу я сам.
Мотивчик Нина сделает, а потом все вместе споём в классе.
Жестокий романс мы сочиняли и разучивали больше недели, и, наконец, наступил день мести.
Перед уроком английского языка Пыжик вышел на середину класса, пригладил волосы и, подмигнув нам, сказал:
— Братцы-ленинградцы, у нас плохо развивается художественная самодеятельность. Отстаём мы, короче говоря. А вам известно ещё с первого класса, что отсталых бьют. Вот мы и подумали, чем дожидаться, пока нас побьют, будем сами биться за нашу самодеятельность. Ещё короче говоря, мы тут кое-что придумали.
— Короче! — закричали ребята.
Пыжик поднял руку:
— Внимание! Сейчас выступит ансамбль песни и пляски. Будет исполнен романс «Горе без ума».
И мы запели, приплясывая и лихо притопывая:
Ребята так и покатились от смеха.
Лийка вскочила, замахала руками и плачущим голосом закричала:
— Не смеете! Я буду жаловаться! Не честно! Подло! Я ваших родителей не трогаю, и вы не трогайте.
Пыжик покраснел и стал оправдываться. Он сказал:
— О чём ты? Опомнись, безумная, как говорил д'Артаньян своей лошади. Кто тебе сказал, что романс про тебя и про твоих родителей? Прими таблетку аспирина!
Валя растерянно оглядела всех и сказала неуверенно:
— Ребята, а мы действительно… Ну, как вы думаете: честно или не честно мы поступили?
Валя растерянно оглядела всех и сказала неуверенно:
— Кажется, не совсем честно! А по-вашему, как?
— А по-моему, — сказала я, — так ей и надо! Пусть не хвастается! И потом, ведь неизвестно же, о ком мы спели романс. Имени нет, фамилии тоже не было… А вообще-то пускай позлится!
Но меня не поддержали. Мы посидели ещё несколько минут молча, а потом, не глядя друг на друга, разошлись по домам.
Вся эта история всё-таки всплыла, и о нашем романсе, а также о войне с Лийкой узнал директор школы. Кто-то собрал всё наше творчество и передал ему. Может, пионервожатый, а может, Лийка! Я думаю, что это работа Лийки, а Пыжик говорит: у Лийки не такой характер, чтобы действовать исподтишка.
— Она бы в открытую напала на нас! — сказал он. — Всё-таки, при всех недостатках, от неё не отнимешь честного, открытого характера.
Директор вошёл с нашими произведениями в руках и спросил:
— Это один старается или же у вас все принимают посильное участие в творческой работе?
Марго вскочила и, глядя на Пыжика, сказала, заикаясь:
— Это я… Я одна… Рисовала и… вообще!
— Так! — сказал директор. — Значит, ты и есть классная Кукрыникса? Ну, что ж, рисунки не плохие! A кто поэзией занимается? Или поэты более скромны? Не пожелают называть себя?
И вдруг, к моему удивлению, Лийка вскочила и сказала:
— Стихи про Нептуна я писала. А родителей не задевала! При чём тут родители? Это бесчестно! Почему же они не считаются…
— Кто они?
Лийка посмотрела в нашу сторону и вздохнула:
— Они знают, кто писал! Пусть сами скажут!
— Пусть скажут! — кивнул Пафнутий. — Не возражаю!
Мы переглянулись. Говорить или не говорить?
— Они не хотят! — усмехнулся Пафнутий.
Пыжик вскочил и крикнул срывающимся голосом:
— Вот я! Стихи я написал! Но это же шутка была! Вы же, Пафнутий Герасимович, и сами, наверное, любили пошутить, когда были школьником.
— Любил! Не отрицаю! Да и сейчас люблю хорошую шутку! И весёлые, жизнерадостные шутники мне по душе. Но шутки бывают разные. Есть в нашей школе один паренёк — я не буду называть его, — который считает верхом остроумия дёргать девочек за косы.
Ребята захохотали. Ведь таких пареньков и в нашем классе сколько угодно.
— Смешно? — удивился директор. — Девочки, вам смешно, когда вас за косы подёргивают?
— Нет! — хором ответили девочки.
— Целый хор голосов! — улыбнулся директор. — Значит, одному солисту смешно, а всему хору огорчительно. Шутки, стало быть, как вы уже понимаете, хороши только тогда, когда от них все смеются или смеётся большинство и лишь один, осмеянный за дело, огорчается… Не подумайте, что я пришёл сказать вам: не балуйтесь, не шалите, не беснуйтесь. Да если бы и сказал, то вряд ли вы стали бы ходить с опущенными руками, на цыпочках. Я же вас знаю. И поэтому, когда я прочитал ваши стихи, подумал: не предложить ли вам одно весёлое занятие?
Мы переглянулись. Что это за весёлое занятие?
— Новую игру? — спросила Таня Жигалова.
Ребята насторожились.
Пафнутий никогда не говорит просто так. Уж если он начинает какой-нибудь разговор, — значит, за этим разговором вот-вот, сейчас, сию минуту всплывёт что-нибудь или очень приятное или же очень и очень неприятное. Между прочим, он преподносит и хорошее и плохое так спокойно, что по лицу никак не угадаешь, что же приготовлено у него для нас.
А вообще-то, ребята стараются подальше держаться от него, пореже встречаться с ним. И не потому, что часто приходится слышать от учителей: «Ты что же? Хочешь пойти к директору? Хочешь с ним поговорить, как надо вести себя на уроках?» — а просто потому, что при нём как-то теряешься.
В школу Пафнутий Герасимович приходит весь сияющий, блестящий. Костюм его отутюжен, на брюках — острые, как ножи, складки, галстук повязан как на картинке, гладко выбритые голова и щёки отливают стальной синевой и блестят, как новые. И весь он такой, что хоть на выставку мод посылай.
Когда я была первоклашкой, я старалась как можно реже встречаться с ним в коридорах. Мне казалось тогда: стоит ему заметить мою особу, он непременно подзовёт к себе:
— А ну-ка, ну-ка, подойди ко мне, замарашка! Покажи руки!
И руки мои сами прятались под фартучек при одной только мысли о такой встрече. (Ну кто же не знает, что в первом классе руки пачкаются так часто, что их просто не успеваешь мыть.)
Не знаю, любят ли его ребята, но уверена: относятся они к нему с большим уважением и, кажется, чуть-чуть побаиваются его. А вот почему боятся, — не могу понять. Он никогда не кричит на нас. Не повышает голоса. И всё-таки в нём есть что-то такое непонятное мне, как бы устрашающее, что ли! Не знаю! Во всяком случае при нём все как-то подтягиваются, перестают дурачиться, а самые большие безобразники становятся вежливыми.
А вот нашего милого Брамапутру мы все просто любим.
Когда я первый раз увидела Брамапутру, он показался мне неопрятным стариком. Я очень тогда удивилась, услышав от ребят, что его вся школа любит.
Когда он приходит в класс в помятом пиджаке, с каким-то петушиным хвостиком седых волос на голове, мы встречаем его дружескими улыбками, осматриваем с головы до ног. Всё ли на месте? Кажется, всё! Узел «вечного галстука» свисает ниже воротничка. Из бокового кармана торчит «вечный кончик», — уголок носового платка, которым — по словам ребят — пользовался в своё время прапрадедушка Брамапутры. Порядок! А где две пуговицы, которые висят на ниточке и должны не сегодня-завтра отвалиться? О, и пуговицы ещё на месте!
