Экзамен - Сотник Леонид Андреевич (книги бесплатно читать без txt) 📗
В революционный совет избрали большевиков и сочувствующих. Гагинский, так и не получив ответа, ретировался в сопровождении своих маловозрастных телохранителей, а рабочие-железнодорожники принялись формировать отряды для борьбы с контрреволюцией. Здесь же, во дворе, вскрывали ящики и выдавали винтовки.
Рябинин тоже было сунулся за винтовкой, но Степанишин остановил его:
— Пострелять успеешь. А пока лучше всего садись-ка ты, брат, на телефон. Будешь связь держать с отрядами. Хорошо, что мятежники телефонную станцию не захватили.
— Макарыч, — заныл Миша, — опять ты…
Но Степанишин остался непреклонным.
— Не дури, Михаил. В штабе нужен толковый человек. Именно такой, как ты, со знанием языков. Ну представь себе: останусь я вместо тебя. Позвонит мне узбек — я ни бельмеса. Таджик позвонит — та же история. Австрийцы ещё могут звонить — их много сейчас в Красной Армии, а ты тут как тут — шпрехаешь. Понял, глупенький?
Вскоре Степанишин выступил с одним из отрядов на разведку города, а Рябинин устроился в кабинете бывшего директора мастерских, превращённого рабочими в штаб.
Первым позвонил из крепости комендант гарнизона Иван Панфилович Белов:
— Мастерские? Кто у аппарата? А, дежурный… Из штаба есть кто-нибудь? Нет? Молодцы. Почему молодцы? Раз пошли бить белых, значит, молодцы. Ты вот что, парень, вернётся Казаков — передай ему, что крепость держится. Нас уже господин Осипов два р&за пытался атаковать, но обе атаки мы отбили. Парламентёров присылал с посланием.
Слушай, я тебе прочитаю: «Советская власть пала. Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура. Условия соединения крепости с гарнизоном таковы: гарнизон крепости остаётся с оружием и поступает в общее командование. При соединении всем полная неприкосновенность личности». Понял? Ну, а мы к нему уже прикоснулись: сейчас из-под стены трупы вытаскивают. Это же надо — город находится в руках войск! Пока есть крепость, пока есть вы, железнодорожники, Ташкент был и останется красным.
А вот какую резолюцию мы приняли на митинге: «Обсудив настоящее положение и письмо военного комиссара Осипова, постановили: долой самочинных диктаторов, да здравствует Советская власть, как власть трудового пролетариата! Мы, красноармейцы крепостного гарнизона, категорически протестуем против каких бы то ни было диктаторов и до последней капли крови будем отстаивать нашу твердыню — крепость».
Звонки трещали непрерывно. Командиры отрядов сообщали о боях в городе. Одни просили прислать подводы за ранеными, другие — выслать подкрепление, третьим требовалось оружие. Миша тщательно записывал каждое сообщение в тетрадку и ставил в известность кого-нибудь из членов ревсовета.
Ожесточённые бои развернулись в районе казарм мятежного 2-го полка. Председатель ревсовета Казаков уже несколько раз направлял туда подкрепление и пулемёты, но мятежники, возглавляемые самим Осиповым, отчаянно сопротивлялись, переходя в контратаки…
После полудня позвонили со станции Кауфманской. Слышимость была плохая, но Миша всё же разобрал, что к телефону кто-то требует члена ревсовета Агапова.
— Нет Агапова, — кричал Рябинин в трубку.
— А ты кто будешь?
— Дежурный.
— Вот что, парень, — хрипела трубка. — Ты всё-таки разыщи его и скажи: просит командир заградительного отряда Асеев.
— А Казаков не нужен?!
— Нет! Давай Агапова!
Миша положил трубку на стол и на минуту задумался. Звонок с Кауфманской показался ему подозрительным. Почему этот Асеев не хочет разговаривать с председателем Совета большевиком Казаковым? Почему ему понадобился эсер Агапов?
Рябинин нашёл Казакова на оружейном складе. Сообщил новость. Казаков наморщил лоб.
— Странно. У нас там нет никакого заградотряда.
— Тут ещё одна странность: он хочет разговаривать не с вами, а с эсером Агаповым.
Сухощавый, вёрткий Казаков легко спрыгнул с патронного ящика и, хитро прищурив глаза, хлопнул Рябинина по плечу.
— Добро, будет ему Агапов.
Чуть ли не бегом они пустились к бывшему директорскому кабинету. Казаков схватил трубку, прижал к уху.
— Агапов слушает. Что там у тебя?
— Здоров, Агапов! — неслось сквозь треск разрядов. — Сообщи Осипову, что задание мы выполнили. Понял? Отряд сформирован.
— Какой отряд?
— Ты что, белены объелся? Какой отряд! 350 штыков — казаки, крестьяне — все за Учредительное собрание против Советов. Мы ждём команду. Почему не высылаете оружие? Почему не прислали за нами эшелон?
— Хорошо, — сказал Казаков спокойно, но Рябинин заметил, как вздувались на скулах желваки. — Хорошо, Асеев, Ты давай на паровоз и приезжай к нам, здесь на месте разберёмся. — Он положил трубку и внимательно посмотрел на Мишу: — Видишь, парень, у нас тут и свои осиповы завелись. Спасибо за бдительность.
К вечеру небольшой отряд рабочих-железнодорожников встретил у семафора паровоз, прибывший со станции Кауфманской. Командир заградительного отряда Асеев и два его сподвижника из правых эсеров — Баранов и Савицкий — были арестованы. На очной ставке члены ревсовета Агапов и Попов признались, что они входили в эсеровскую контрреволюционную организацию, поддерживающую Осипова. Попытка двинуть на Ташкент отряд из провинции провалилась.
На следующий день, 20 января 1919 года, началось решительное наступление преданных делу революции войск на мятежников. Поддержанные артиллерией крепостных орудий, отряды устремились к центру города и полностью блокировали казармы 2-го полка.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Из дневника Миши Рябинина
Ташкент. Лица друзей
Сегодня, наконец, доктор разрешил свидание. «Но всего на несколько минут, — предупредил он меня. — Вам нельзя уставать, молодой человек».
Утром, после завтрака, я попросил у сиделки зеркало и не узнал себя. Смотрел на меня с треугольного осколка совершенно чужой человек. Впалые, затянутые коричневой кожей щеки, острый, прозрачной белизны нос и такие же прозрачные, оттопыренные уши, стриженая голова… На шее, под самый подбородок, толстый удав из пожелтевших бинтов. И всё это называется Мишей Рябининым.
У меня два ранения — в шею и в лёгкое. Прекрасная память о двух старых знакомых. Хотелось бы узнать, как они себя чувствуют. Может быть, не лучше моего?
Три месяца ко мне никого не пускали и не давали читать газеты. «Вам нельзя волноваться», — твердил мне доктор. А я волновался. Как можно быть спокойным, если не знаешь, что с твоими друзьями? Ничего не оставалось, как лежать, закрыв глаза, и перебирать в памяти события того памятного дня.
21 января мятежников выбили из последних опорных пунктов, и мне разрешили оставить пост в мастерских. Макарыч, правда, снова хотел засадить меня за какую-нибудь писанину, но, спасибо Грицю Кравченко — моему заступнику, в конце концов разрешил побыть пару деньков в конном отряде. Макарычу казалось, что опасность для жизни и здоровья мальчика Миши полностью миновала.
Вначале так и было. Иногда мы ходили на прочёсывание ташкентских садов, и, услышав топот копыт нашего отряда, недобитые осиповцы разбегались, как зайцы. Случалось охранять пленных, нести караул возле правительственных учреждений. Работа была будничная и скучноватая.
А ранним утром 22 января нас подняли по тревоге.
— Рысью, марш! — крикнул Степанишин, и мы помчались в сторону Ферганы. Рядом со мной, как и прежде, скакали Грицько Кравченко и Абдулла Абдукадыров.
Ах, какая это была изумительная скачка! Подо мной белый конь, на мне белая крылатая бурка, белая туркменская папаха со звездой — всё это раздобыл для меня изворотливый Абдулла.
— Ходи так, Миша, — сказал он мне. — Очень красиво ходи. Теперь ты не белый шайтан, а настоящий белый всадник.
Мы мчались, как буря… Нет, не буря. Нужно придумать другое сравнение. Папа сказал бы, что у меня начисто отсутствует фантазия.
Мы мчались, как песок пустыни, поднятый раскалённым «афганцем», и мелькали перед глазами дувалы, карагачи у дороги, поднятые к солнцу ветви шелковиц.
