Зеленый круг - Каста Стефан (библиотека книг txt) 📗

Сердце колотится так громко, что, бьюсь об заклад, питбуль его слышит. Нужно вести себя решительнее, быть сильной и уверенной, а не хватать воздух ртом, словно лягушка. Но, похоже, собаке на это наплевать. Он лакает воду из моей трясущейся ладони, а потом тычется мордой мне в руки так, что я едва не падаю на спину. Наконец я выдавливаю из себя несколько слов.

— Привет, привет, песик, — бормочу я и осторожно чешу ему шею.

СЦЕНА 18. ДВОР ПЕРЕД ДОМОМ. ДЕНЬ.

ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).

На экране веранда дома. Там, где висел наш календарь, пусто. Лишь одиноко торчит кривой гвоздь. Дэвид стоит спиной к камере и рассматривает его.

ДЭВИД: Они сперли наш календарь!

Габриэль подходит к Дэвиду. Тот держит в руке длинную палку.

ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Это похоже на саботаж.

ДЭВИД: Что же им нужно?

ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Может, пытаются нас напугать?

СЦЕНА 19. ДВОР ПЕРЕД ХЛЕВОМ. ДЕНЬ.

ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).

Дэвид изнутри забивает досками окно в стойле у Умника и Дорис. Уже прибито две доски. Затем спускается вниз и идет к двери. Прибивает длинную доску в упор под дверной ручкой. Пробует ее. Дверь не двигается.

СЦЕНА 20. ВЕРАНДА ПЕРЕД ДОМОМ. ДЕНЬ.

ДЭВИД, ГАБРИЭЛЬ.

Дэвид и Габриэль сидят на веранде. Дэвид затачивает ножом длинный шест. Стружки летят во все стороны. Габриэль бросает взгляд на камеру, словно хочет удостовериться, что она не упадет.

ГАБРИЭЛЬ: Как думаешь, они вернутся?

ДЭВИД: Конечно.

ГАБРИЭЛЬ: Когда?

ДЭВИД (пожимает плечами): В любой момент.

ГАБРИЭЛЬ: Интересно, зачем им наш календарь?

Дэвид проверяет палку. Кончик достаточно острый. Быстрым движением он втыкает нож в перила веранды. Некоторое время нож вибрирует. Дэвид смотрит в поле.

ДЭВИД: Они больше не застанут нас врасплох.

Когда сердце немного успокаивается, я глажу пса по морде. Он смотрит на меня удивленно, но, похоже, ему нравится.

— Я твой друг, понимаешь? — говорю я. — Хочешь еще попить?

Я наливаю в горсть еще воды, и пес тут же ее выпивает.

— Ты сошла с ума, — слышу я за спиной голос Дины.

— Иди сюда, поздоровайся с Питом, — говорю я.

— Ни за что в жизни.

— Ты же не опасный, правда? — говорю я псу, продолжая его гладить. Он оказывается не таким уж большим, как мне привиделось от страха. Худой, ребра торчат.

— Какой ты тощий. Пойдем, поздороваемся с моей подругой, — говорю я и встаю. Ноги все еще дрожат. — Пойдем, малыш!

Пес смотрит на меня и виляет хвостом.

— Хороший мальчик, — говорю я и направляюсь к Дине. Она стоит на месте, опустив руки.

— Он совсем не опасный, — говорю я.

Пес осторожно обнюхивает Дину. Обходит вокруг. Смотрит на нее снизу вверх, словно хочет узнать, почему она не хочет его погладить.

— Сделай что-нибудь, — говорю я.

Дина медленно проводит рукой по спине пса. Он виляет хвостом.

— Представляешь, насколько он может быть нам полезен? — говорю я.

— Но ведь он чей-то. Скорее всего, этих мужчин в черных куртках.

Я пожимаю плечами.

— По-моему, ему с нами лучше. Его давно не кормили. Так ведь, Питти, ты хочешь пойти с нами?

Пес смотрит на меня и отрывисто гавкает.

— Вот видишь, — говорю я Дине.

Она обеспокоенно озирается.

— Питти — дурацкое имя. Давай назовем его как-нибудь по-другому.

— Хорошо. Пусть его зовут Демон, — говорю я.

— Демон?

Я киваю и многозначительно на нее смотрю.

— Так звали собаку Фантома [14].

Странного пения больше не слышно, и мы, как ни искали, не смогли найти проем или дверь, ведущую в подземное помещение.

— Может, показалось? — говорит Дина.

Я мотаю головой. Нет, не показалось. Хотя сейчас я и сама начинаю во всем сомневаться.

— Пойдем дальше, — предлагаю я, не придумав ничего лучше.

Мы уходим, Демон следует за нами. Я оборачиваюсь и хвалю пса, а он помахивает хвостом. Темнота частично скрывает опустошение, но эта ночь почему-то достаточно ясная, чтобы мы поняли размах случившейся здесь катастрофы. Я замечаю, что на темном небе рассеяно какое-то слабое свечение. Словно над городом висит тонкое покрывало из призрачного света. Но откуда он?

По обеим сторонам дороги, с которой мы стараемся не сворачивать, — развалины деревянных домов. Судя по всему, дома были довольно новыми. У большинства нет крыш. У некоторых вдоль стен свешиваются жестяные листы. Кошмарное зрелище! Словно кто-то вскрыл их, как консервные банки, огромной открывалкой. От садов почти ничего не осталось. Стволы деревьев, садовая мебель, качели — все, что обычно используется во дворе, перемешано и лежит огромными мусорными кучами. У полуразрушенной стены мы замечаем гору погнутых велосипедов. Раскуроченные, смятые автомобили вдоль проезжей части напоминают раздавленных жуков.

Мы передвигаемся крайне осторожно, не забывая наблюдать за тем, что происходит вокруг. Останавливаемся с равными промежутками и прислушиваемся. Пения больше не слышно. Мужчин в кожаных куртках словно поглотили руины.

— Кажется, мы забрели в частный сектор, — говорит Дина.

Я киваю.

Ее слова заставляют меня вспомнить бабушкин сад. Неужели от него тоже ничего не осталось? Но воспоминания о бабушке вызваны не только словами Дины. Этот район очень похож на тот, в котором она жила. Такие же деревянные дома. Через какое-то время я замечаю, что это не просто сходство.

— Эта часть города напоминает то место, где жила моя бабушка, — говорю я. — Вдруг это наш город?

Дина мотает головой, но, кажется, задумывается.

То тут, то там торчит перекрученная арматура. Перед нами виллы с обрушенными стенами, похожие на кукольные домики. В некоторых комнатах осталась мебель. Я вижу гостиную с телевизором, диваном и креслами, кухню с плитой, посудомоечной машиной и обеденным столом, ванную, туалет, в котором унитаз висит прямо над пустотой, спальню с незаправленной кроватью, комнату девочки с розовыми обоями, комнату мальчика с плакатами футболистов. Не хватает только людей. Где же они? Неужели все погибли? Или успели спастись?

Мы карабкаемся по кучам бетона и кирпичей. На перекрестке замечаем согнутую, почти завязанную в узел табличку с названием улицы. Дина подходит ближе и пытается прочитать надпись.

— Линевгн… — по буквам произносит она.

Я наклоняюсь и смотрю на табличку.

— Скорее всего, Линневэген, — говорю я. — Так называлась бабушкина улица.

Я осматриваюсь. Вглядываюсь в руины разрушенного дома и пытаюсь представить, каким он был раньше. После того как умер дедушка, бабушка продала участок муниципалитету. Она была уже слишком стара, чтобы о нем заботиться. Несколько лет спустя там построили ратушу. Бабушка купила небольшой домик с садом в другой части города.

— Если это тот самый район, то ее дом должен быть в той стороне, — говорю я.

Дина бросает на меня недоуменный взгляд, мол, я сошла с ума.

— Знаю, — говорю я и пожимаю плечами. — Но почему бы не проверить?

I Она кивает и следует за мной. Я помню, что бабушкин дом был расположен в самом конце улицы, там, где она переходит в окружную дорогу. Чем ближе мы подходим, тем больше я убеждаюсь в своей правоте. Мне кажется, я узнаю соседние дома. Дойдя до последнего дома, я восклицаю:

— Вот он! Это точно бабушкин дом!

Дина разглядывает руины и двор.

— Невероятно!

— Я знаю, но нам ужасно повезло! — отвечаю я.

Дина мотает головой.

— Просто невероятно!

— Или это больше чем удача. Словно какая-то сила привела нас сюда, — говорю я.

Демон перепрыгивает через кучу хлама и забегает во двор. Мы карабкаемся за ним. Почти все разрушено. Сам дом практически сровнен с землей, большую часть двора смыло. Уцелел лишь небольшой сарайчик. Одним боком он прислонился к огромной куче обломков. Я вспоминаю, как весной мы с бабушкой сажали семена. Она вскапывала грядки и рыхлила их граблями так аккуратно, что почва становилась похожей на пушистое темное одеяло. Бабушка проводила рукоятью грабель ровные бороздки, а я сыпала в землю семена, из которых должны были вырасти бобы, огурцы, морковь, салат или баклажаны. Закончив работу, мы всегда устраивали перекус, сидя на скамейке у сарайчика.