Фритьоф Нансен (Его жизнь и необыкновенные приключения) - Кублицкий Георгий Иванович (первая книга .TXT) 📗
Затем состоялось большое совещание капитанов и штурманов. Грех было не послушать, что скажут о детной залежке такие опытные зверобои, как капитан «Веги» Маркуссен или капитан «Гейзера» Иверсен. Однако каждый из опытных зверобоев высказывал свое мнение, и оно было не более доказательным, чем противоположное мнение его соседа…
Но тут внезапно ударивший мороз прервал споры и, быстро цементируя льдины, поставил капитанов перед выбором: либо надолго остаться среди сплоченных льдов в надежде, что залежка где-нибудь рядом, либо пробиваться к открытой воде.
Крефтинг, больше других убежденный в близости залежки, тем не менее первым надумал уходить из этих мест: его деятельная натура не мирилась с мыслью о беспомощно вмерзнувшем в лед корабле.
Подняли паруса, пустили машину — «Викинг» ни с места: мороз уже припаял судно к ближайшему полю. Тогда Крефтинг попросил соседей раскачать его корабль. По льду и на шлюпках тотчас привалили молодцы с других судов, и на палубе «Викинга» стало тесно. Капитан гаркнул:
— На-а-а правый борт!
Сотня людей с топотом бросилась выполнять команду.
— Левый борт!.. Правый борт!.. Левый!..
Молодцы носились туда и обратно, раскачивая судно. Затрещал лед, зазмеились по нему трещины, и вскоре освобожденный «Викинг» крепким форштевнем стал пробивать себе дорогу. Он то разбегался, то пятился назад. Машина на нем была довольно сильной, да и капитан удивительно ловко угадывал самые уязвимые места в ледовом кольце. Другие суда пробовали идти за «Викингом» — но куда там!
К вечеру корабль вошел в разреженный лед. Было полнолуние. Свет скользил по полыньям. Небо, желтовато-белое от лунного сияния, отраженного ледяными полями, лишь на западе рдело темным пурпуром догорающей зари.
Нансен нашел капитана на шканцах. Крефтинга мучили сомнения: правильно ли он сделал, не оставшись со всеми?
— Ведь залежка-то, наверное, там, сзади, — уныло кивнул он за корму. — Мы всё удаляемся от нее.
Нансену стало жаль капитана. Сколько моряков мечется во льдах, так же как Крефтинг, и наука ничем не может помочь им! Кто скажет — встретит ли «Викинг» разреженный лед, чтобы снова приблизиться к тем местам, где Крефтингу мерещится залежка? Все неясно, все гадательно.
— Вот попусту ломаешь голову, — как бы продолжая его мысли, сказал Крефтинг. — Удача в нашем деле — игра случая. Самые опытные капитаны иногда возвращаются ни с чем, а новички набивают трюмы доверху. Ребята совсем извелись. Если нам нынче не повезет, они вернутся домой нищими.
Нансен как-то разговорился с Баллоном о заработке зверобоев и уже знал, что, даже когда им «везет», они возвращаются с промысла не бог весть какими богачами. Те, у кого большая семья, считают каждый медяк, чтобы дотянуть до следующего рейса. Так что же влечет их на корабль? Работа тяжелая, заработок неверный, а между тем каждый год в океан уходят одни и те же люди. Неужели труднее заработать свой кусок хлеба в порту или на ферме?
Крефтинг, которого он спросил об этом, уставился на него:
— Ну, знаете!.. Вот не ожидал от вас такого вопроса! А еще потомок моряка! Стыдно, стыдно! Люди любят море. Просто любят, без корысти. К берегу их не привяжешь, нет!.. Да и вы полюбите горькую соль этих вод, помяните мое слово!
Полюбить море? Едва ли. Он вырос в лесах, его влекут не льды, а горы. Но капитану он не сказал об этом: подобное признание вряд ли помогло бы их сближению. А Нансену так хотелось подружиться с капитаном…
Стуре-Фрён
Нансен, в сущности, все еще чувствовал себя не в своей тарелке среди нескольких десятков собравшихся на корабле людей. Моряков и зверобоев связывало общее дело, жизнь на «Викинге» была их привычной жизнью, а он, кажется, всё бы отдал, чтобы очутиться на часок-другой в сыром ельнике, где сейчас, в эту весеннюю пору, носятся вальдшнепы и вечерними сумерками поет красношейка. Вдохнуть бы хоть разок полной грудью, до опьянения, аромат пробуждающегося леса, прелых листьев, первой травы…
Должно быть, Крефтинг понял, что чувствует студент, или, может быть, у него самого было тяжело на душе; и, как-то зазвав Нансена в каюту и усадив его на потертый диван, капитан неожиданно принялся рассказывать о себе.
Да, первый раз он ушел в океан на промысловом судне давно, когда был еще совсем парнишкой. Руки у него были крепкие, голова, говорят, тоже варила — и вскоре стал он стрелком тюленей, а потом штурманом. Капитаном начал ходить как раз тогда, когда ему было столько лет, сколько сейчас Нансену. Судовладелец сначала не хотел брать его, находя слишком молодым. Но он, Крефтинг, заметил хозяину, что если нет других препятствий, то молодость — это такой порок, который с годами проходит сам собой. Странно — судовладельца это почему-то убедило.
В первом же рейсе Крефтинг полез в самую гущу льдов, изрядно поцарапал судно, но вернулся с полными трюмами.
Несколько лет ему везло. Но однажды судно сильно потрепало. Открылась такая течь, что команда решила бросить и корабль и добычу, — к чему торопиться на небо! Капитан не спорил, не уговаривал. Зверобои погрузили свои сундучки и стали садиться в шлюпки, готовые к спуску на воду. Тогда капитан взял топор и принялся рубить поддерживавшие их тросы: раз, мол, команда бросает судно, то ему, капитану, остается только помочь в этом.
Ребята, конечно, повыскакивали обратно на палубу проворнее зайцев: кому охота вместе со шлюпкой с высоты нескольких метров шлепнуться в воду, когда тросы будут перерублены.
— Тут я сказал молодцам: «Бежать вы всегда успеете. Повозимся лучше несколько дней с помпами и, верьте мне, благополучно доползем. Тогда и на родине другим морякам не стыдно будет в глаза смотреть. Сейчас, говорю, трудно, но „когда-нибудь да будет этому конец“, как сказала одна моя знакомая лисица, с которой охотник не спеша сдирал шкуру». Ребята помялись, потом пошли к помпам, стали откачивать воду. Мы дотянули до порта. И был же на нашей улице праздник! Каждый славно заработал, а судовладелец нажил целое состояние. Что же из того, что судно текло, как решето? Жизнь — это борьба. Надо рисковать!
Капитан замолчал и, дымя трубкой, поглядывал на своего собеседника. Тому ничего не оставалось, как отплатить откровенностью за откровенность.
Конечно, сказал Нансен, у него в жизни еще не было настоящих приключений. Это ведь первый его дальний рейс. А до того… И он не знает даже, с чего начать рассказ. Может, тоже прямо с детства?
Крефтинг кивнул.
Тогда пожалуйста. Только это совсем не интересно.
Так вот, он родился и вырос в маленькой усадьбе Стуре-Фрён.
Стуре-Фрён — это возле самой Кристиании, но какой лес начинается там сразу за оградой! А речка Фрогнер! Райское место. Он и его брат Александр не сидели в комнатах ни летом, ни зимой. Коньки, лыжи, ружье, удочки…
— После смерти матери отец продал усадьбу и поселился в Кристиании, — продолжал Нансен. — Но, поверите ли, я до сих пор помню каждую трещинку на стене нашего старого дома.
Помню и первые свои лыжи, кое-как выструганные из сломанных больших лыж. А мне так хотелось иметь настоящие! Дядя Фабрициус — был у нас такой знакомый, он работал в типографии — пообещал подарить новые. Я ему после этого проходу не давал: «Что же лыжи-то, а?» Мы привыкли верить взрослым, отец и мать никогда нас не обманывали, я и осаждал дядю Фабрициуса. Однажды старшая сестра ка-ак закричит на весь дом: «Фритьоф, тебе посылка!» И смеется: «Из Парижа!» Разрываю оберточную бумагу, а там новехонькие лакированные лыжи, красные с черными полосками. И погонял же я на них!..
А летом! Поспишь часа три в избушке лесника, и задолго до рассвета — к реке. Камни холодные, стоишь босиком, ноги сводит, а тут самый клев форели…
Вольная жизнь в лесу — что может быть лучше! Он с братом Александром пропадал там до глубокой осени. Мать, бывало, жалуется: дети совсем отбились от рук.
А как усидишь дома, если подошла пора охоты на зайцев! Спишь в шалаше, жуешь одни картофельные лепешки, что напекла на дорогу Марта. Марта Ларсен считалась в доме экономкой, но была как родная… Так вот, доешь ее лепешки и, если ничего не настрелял, сиди на пище святого Антония. Зато уж и аппетит разыгрывается, когда в какой-нибудь крестьянской избе тебя посадят за стол да угостят горячими ржаными лепешками со свежим молоком!
