Много впереди (Повесть) - Ауслендер Сергей Абрамович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
— Не будем расстреливать. Пусть идут к черту.
Все в недоумении молчали. Костя сказал обиженно:
— Как же это так! Они приговорены. Ты не смеешь отменять приговор!
— А ты не смеешь на чужом дворе распоряжаться. Нашелся тоже. Второй класс свиней пас.
Костя окинул его презрительным взглядом.
— Дурак! Девчонок слушается. Жалко, что тебя в помойке не выкупали. Дураки мы были, тебя выручили. Айда, ребята! Мы больше с вами не дружимся!
Козихинские захватили свой флаг и удалились, кидая оскорбительные и насмешливые замечания.
Катя, Сережка и Варваринские пленные поспешили скрыться, даже не поблагодарив великодушного освободителя. Впрочем, Кольке было и не до благодарностей. Он был смущен и расстроен. Малыши молчали, но тоже, кажется, осуждали своего вождя. Колька побрел домой в тяжелой задумчивости.
У стола спиной к двери сидел кто-то незнакомый с бритым затылком в серо-зеленой солдатской шинели. Пока Колька разглядывал его, незнакомец обернулся:
— Не узнаешь?
Только по голосу понял Колька, что это отец. Коротко обстриженный, побритый, в новенькой шинели показался он таким новым, молодым и красивым. Мать выглянула из-за печки. Колька подошел к отцу и вдруг совсем неожиданно прижался крепко, крепко. А отец не рассердился, не засмеялся, а прижал к себе обеими руками крепко и неловко. Жесткое сукно щекотало лицо, нос больно прижался к пуговице, но было так хорошо, так радостно Кольке.
III
МАНИФЕСТАЦИЯ
Солнце светило в то утро по-особенному, по-праздничному, по-первомайски. Ребята еще с вечера знали, что повезут сегодня на автомобилях кататься с красным флагом и музыкой. Спать совсем невозможно было, поднялись ни свет, ни заря, торопили матерей чистые рубашки выдавать.
Колька нацепил на фуражку красную ленту, сапоги отец починил, дегтем смазал — блестят, как новые, ради такого дня обрядили в отцовский пиджак, великоват, конечно, немножко, но рукава мать подогнула, и вид важный.
Ходит Колька среди малышей степенно, ничем старается своего волнения и нетерпения не выдать, а малыши бегают за ворота, высматривают автомобиль, визжат, суетятся. Колька их даже останавливает:
— Чего замельтешились. не маленькие, кажется. Автомобиль еще на водокачке воду набирает.
Но, наконец, стало и ему невтерпеж, вышел на улицу.
У всех ворот ребята собрались, ждут и Варваринские и Козихинские. Костя Трунин, забыв все обиды и осложнения, подбежал взволнованный.
— За нами пулеметный автомобиль приедет, огромный! Я сам видел.
— Да ну, правда? — спрашивал Колька, чувствуя, что от восторга горло сжимает. — Пулеметный?
— И с пушкой кажется, — воодушевлялся Костя, — двенадцать флагов!
У Кольки глаза заблистали, о недавних недоразумениях, где тут помнить, и с Варваринскими-то всякую вражду забыли.
— Надо бы нам и свое знамя сделать, — вспомнил Костя.
Стали горячо обсуждать, откуда знамя достать, но в это время у Варваринских ворот произошла суматоха, и кто-то громко, на всю улицу, заревел. Ребята все туда хлынули, побежали и Колька с Костей.
Там случилась целая драма. Катина мама не хотела пускать Катю. Колька видел, как жалобно вздрагивали две косички с красными бантиками, уткнувшиеся в забор. Катя плакала криком.
Мама хотела тащить ее за руку, говорила строго:
— Глупая девчонка, иди сейчас же.
Колька важно подошел к Катиной маме.
— Почему вы не хотите ее пускать? Всех детей велено на манифестацию.
Костя авторитетно подтвердил, что такой приказ был от милиции. Катина мама, рыхлая и румяная, посмотрела на них сердито и растерянно.
— Какой такой приказ, такого приказа быть не может, а если свалится и разобьется, она очень глупая.
— Я беру на себя ответственность, — сказал Колька, надув щеки.
Катина мама вдруг засмеялась.
Кольке стало немножко обидно, но он чувствовал, что дело может выгореть, заговорил вежливо, почти просительно.
— Да вы не бойтесь, с нами учительница поедет, Анна Григорьевна. Вон у нас малыши еще гораздо меньше и тоже поедут. Мы ее в самую середину посадим и я смотреть буду.
— А учительница наверное поедет, — спросила Катина мама, как бы колеблясь.
— Право слово — твердил Колька, а Катя, перестав плакать, утирала покрасневший нос и жалобно умоляла:
— Пусти, милая мамочка! Я смирно буду сидеть. А он Мурку спас и Сергея освободил.
Колька густо покраснел, хоть провались на месте, но в это время Анна Григорьевна подошла, и все ребята к ней хлынули, загалдели, затормошились.
— Спасибо, что вы за меня всегда заступаетесь, — сказала Катя и слегка улыбнулась, и взгляд ее от слез еще блестящий был такой ласковый и благодарный.
Катина мама в это время отошла к Анне Григорьевне посоветоваться.
Хотел Колька сказать Кате тоже что-то ласковое, да только засопел от смущения и глаза опустил. А ведь не трусил, никого, даже учителя арифметики не боялся.
Анна Григорьевна сегодня тоже такая нарядная, веселая, красивая, прямо узнать нельзя. Подошла к Кате, погладила но голове, в щеку поцеловала.
— Ах, какие трагедии! Ну ничего, все уладилось.
Колька не знал, чем выразить Анне Григорьевне свою благодарность.
В это время загудел, загромыхал на горке за углом автомобиль.
Ребята завизжали, запрыгали, Анна Григорьевна всех перекричала:
— Смирно, порядок, ребятишки, прежде всего. Стройтесь парами!
Катя бросилась и крепко уцепилась за Колькину руку, будто боялась, что ее оставят. Неловко было немножко с девчонкой в паре стоять, но не погонишь же, да и такая суматоха поднялась, что никто ничего уже больше не замечал.
Автомобиль оказался простым грузовиком без всяких пулеметов и пушек, только с флагами.
Впрочем, разбирать было некогда.
— Ну, сопливая команда, залезай! — скомандовал весело, но не совсем вежливо весь блестевший в черной коже шофер.
По свешенной с автомобиля доске первая ловко поднялась Анна Григорьевна, за ней полезли спотыкаясь, цепляясь друг за друга все ребята. Едва все разместились.
Автомобиль заревел; ребята закричали «ура». Дрогнул, ковырнулся автомобиль, хорошо что упасть некуда — стоят тесно один к другому — завернули за угол, поднялись на гору, выскочили на бульвар и помчались, — только ветер в ушах жужжит, собственного голоса не слышишь, хотя все орут и поют, широко разевая рот.
Катя судорожно уцепилась за Колькин рукав, тоже рот разевает, а когда Колька посмотрит на нее, улыбается ласково и благодарно: косички ее с красными бантиками бьются так смешно от ветра.
Автомобиль гудит, сопит, рычит — все прохожие в сторону шарахаются, и потом смотрят на ребят с любопытством и, как Кольке кажется, с завистью. Колька чувствует такую радость, такую гордость, надо было бы сделать что-то особенное, геройское.
Звенят трамваи, на всех домах колышутся флаги, со встречных автомобилей машут и кричат что-то.
На углу задержались: солдаты шли с музыкой и с флагами.
Другой автомобиль подъехал тоже с ребятами, только наш-то побольше. Поздоровались с чужими ребятами, помахали им шапками, покричали «ура» и разъехались.
А потом въехали в узкий извилистый переулочек. Казалось, и не проехать такой махине. Зафыркал, завертелся автомобиль и так ловко обходил все углы. Вот, вот в стену воткнется, даже страшно, а он на всем ходу избочится и дальше; только в одном месте извозчика чуть не сшиб: дама на извозчике сильно ругалась, зонтиком грозилась, а ребятам только смех, даже Анна Григорьевна рассмеялась.
Колька нагнулся к Кате, спросил заботливо:
— Не зазябла?
— Нисколечко. Ах, как весело! — кричала Катя в самое Колькино ухо, улыбалась не только губами и глазами, а и ленточками и волосами, развевающимися от ветра, и голубеньким платьем, всем улыбалась так радостно и благодарно.
Вырвались на Тверскую: тут не раскатишься: идут и по мостовой и по тротуарам, едут конные, автомобили пыхтят медленно.
