Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека (Повесть) - Ливеровский Алексей Алексеевич (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Это у Юрки закапала кровь из носа. Алешка стал оттаскивать Альку, и оказывается, у того тоже пошла кровь из губы. Ванька громко и торжественно объявил:
— Ничья!
Тут все смешалось. Юрка заорал: «Мы еще посмотрим!»— бросился на Альку и повалился вместе с ним на траву. Мишка неожиданно кинулся на Юрку и стал кусать ему спину. Я схватил Мишку за ноги, чтобы оттащить, и мы сцепились. Я честно дрался, а он все время кусался. Алешка бросился разнимать дуэлянтов и нечаянно ударил Юру. Ванька заревел: «Секундантам нельзя» и стукнул Алешку по голове, и они задрались. Так начался общий бой.
Наточка из Лоцманского подбежала, заткнула пальцами уши и завизжала протяжно, как пароход в тумане:
— И-ии-ии-и!.. — Без конца.
Никто, конечно, не услышал, что Нинка с дерева давно уже кричит «Вендетта!» — заметила, что бегут Кира и Гали-Нинина мама. Муська, конечно, наябедничала от страха.
Всех повели к балкону Большого дома. Наточка из Лоцманского убежала. Пришли взрослые: наша мама, Альки-Мишкина, Гали-Нинина и еще какие-то гости, в общем, все-все. Страшно нас ругали. Громче всех кричала Кира:
— Не строжите, все нянничаетесь! Я свою Надьку, что не так, чуть нагрезит — кров с попки. — И все перечисляла: — Чашку разбила — кров с попки, платье замарала — кров с попки. — Нам было страшно смешно, особенно, что не «кровь», а «кров».
Ругали, ругали, наконец вышла бабушка. Она низенькая, круглая, голос писклявый, еще Кира говорит, скупущая как черт, и все ее боятся. Только и слышно: бабушка не велела, бабушка не позволяет, бабушка узнает. В общем, главная взрослая. Юрка скосил губы, шепчет мне:
— Сейчас про штаны скажет.
Бабушка подождала, когда все стихли, и пропищала:
— Ну и ну! Устроили битву русских с кабардинцами! Поди, и штаны порвали. Вы, мамаши, сами разберитесь. Надо наказать как следует, чтобы помнили.
Сказала и ушла с балкона в комнаты. Мамы поговорили, пошептались и решили: сегодня без обеда и три дня без сладкого, всем.
Юрка спросил:
— И молока не дадите?
— И молока не получите.
Удивительные эти взрослые! Каждый день заставляют пить молоко, говорят, что, если не пить, будем слабые и заболеем, а тут выходит, что нас и не жалко. Ну и пусть. Не надо нам ихнего молока.
Сливочная мышь
Страшно хотелось есть. Всегда хочется, если нельзя. Чтобы взрослые над нами не смеялись, мы не пошли домой, забрались на поленницу дров у бани. Было скучно.
Алька рассказал, как он на масленице съел сорок два блина со сметаной и икрой. Мог бы еще больше, сметаны не хватило. Он говорил и так облизывал губы, будто ел блины. Алешка рассказал, что в прошлое воскресенье у них был воздушный пирог с черносливом. Все начали вспоминать разные вкусные кушанья. Ванька Моряк сказал, что все это ерунда, — ничего нет лучше щей с солониной, флотских ржаных сухарей и чарки рома.
В это время совсем близко, снизу из крапивы, послышался знакомый противный скрип: «Если примите играть, сбегаю домой, принесу еду». Это говорил Сережка… Как только он не пожегся в крапиве! Алька хотел кинуть что-нибудь в крапиву для страха. Юрка не дал: ему, наверное, больше всех хотелось есть. Он всегда хочет есть. Мама говорит, что он растет. Юрка сказал:
— Пусть принесет. Можно взять играть. Шут с ним.
Сережка не вылезал пока из крапивы, скрипел оттуда:
— Дайте сначала честное слово, что возьмете и не будете прогонять и драться.
Юрка пошептался с Алькой и крикнул вниз, в крапиву:
— Честный слон!
Сережка не вышел, даже хихикнул, прокричал:
— Знаю! Знаю! Так нельзя. Ты сказал: «Честный слон». Скажи по-настоящему.
Юрке и Альке — он тоже, наверное, растет — очень хотелось есть, и они хором ответили:
— Честное слово, будем играть вместе.
Сережка скоро принес целый каравай пеклеванного и всем по два куска сахара. Алька вытащил из ножен настоящий финский «пукко». Он у него всегда на поясе, даже когда Алька в одних трусах. Страшно гордится этим ножиком и говорит, что носит его для самообороны. Интересно, от кого?
Мы съели пеклеванный всухомятку. Галя сказала:
— Пить хочется. Пойдемте к речке.
Юрка свистнул:
— Буду я воду пить. Пошли за мной — я знаю.
Все согласились и пошли за Юркой, хотя не сразу поняли, куда, и только потом сообразили.
В Большой дом зашли с черного хода, будто идем играть к Альке и Алешке. Сами пробрались по черной лестнице на чердак. Там было страшно жарко под железной крышей и висели тысячи сухих березовых веников. Они всегда там висят, не знаю, зачем. Стали совсем сухие, шуршат и пахнут баней и осенью. Через крышные дырки пробиваются узкие солнечные лучи, и в них крутятся пылинки, миллионы, наверно. Доски на чердаке положены кое-как и бухают под ногами, как гром. В конце чердака доски кончаются и там внизу тети Зинина кладовая. В кладовой на полке банки, горшки и всякая всячина. Юрка нашел на чердаке старый гамак, привязал его к балке, и мы, цепляясь ногами и руками за веревочные петли, спустились вниз.
Юрка нюхал или осторожно пробовал пальцем, что в горшках, и нашел сливки. Мы сели на пол и по очереди, прямо через край, пили сливки. Вкусно!
В горшке оставалось на самом донышке, и вдруг Муська закричала:
— Что это?
На дне лежало что-то маленькое, темное. Нинка окунула пальцы в сливки и вытащила утоплую мышь. Всем стало противно. Один Юрка храбрился и в конце концов решил:
— Очень хорошо! Теперь нам не попадет за сливки. Это она их выпила. Положите набок горшок там, где он стоял, и на крайчик головой внутрь кладите мышь. Будто пила и захлебнулась. Вот так. Теперь пошли.
Юрка не хотел брать в руки мышь, только приказывал. Нина устроила так, как он говорил. Всем понравилось. Правда, Сережка, который теперь играл с нами, проскрипел:
— Ха! Ха! Никто не поверит, что она столько выпила. Мышь маленькая, горшок большой.
Юрка не стал Сережку бить, тихонько ударил по шее, чтобы он не говорил что не надо, и полез на чердак опять по гамаку. Мы втащили гамак наверх, и все было хорошо, если бы не Муська. Она захныкала, что все узнают и накажут нас еще сильнее. Девочки ушли за Муськой. Мы решили походить по чердаку.
Бумажные голуби
На чердаке интересно, только пыльно и жарко. Слышно, как воркуют и топают лапками голуби. Топ-топ-топ по железу над самой-самой головой. Вот бы просунуть руку и схватить! Кроме веников на чердаке свалены старые кровати, ломаные стулья, диваны с провалившимися животами. Поближе к лестнице огорожены досками две комнаты. Одна, пчелиная, тети Зинина, другая — старых мальчиков. Там у дяди Коли вроде мастерской. Это когда его выгнали со службы, он решил зарабатывать слесарем, и, как всегда, у него ничего не вышло. Так говорит бабушка.
Оба дяди давно, еще весной, уехали в Петербург. Дядя Петя, его взрослые почему-то называют «вечный студент», — сдавать экзамены в университет. Дядя Коля — неизвестно для чего. Бабушка говорила маме: «Наверно, опять какую-нибудь ерунду задумал: кроликов разводить или за деньги на карточки снимать».
В пчелиной комнате светло и чисто. Пахнет вкусно медом, только это зря. Стоят два пустых улья. На стенах висят маленькие деревянные рамки, к ним прилеплены кусочки сот, пустых, без меда. У окна медогонка. Такая огромная кастрюля с крышкой, посредине колесики, сбоку ручка, чтобы крутить.
Мы сначала все по очереди покрутили ручку, потом подумали: нет ли там меда? Сняли крышку и заглянули в нутро. Меда там не было, нисколько. По стенкам налипло страшно много мух, всяких, больших и маленьких, козявок, чуть видных, и две дохлые пчелы. Мы стали соскабливать щепочками и просто пальцами остатки меда и пробовать. Почти не сладко, слишком много мух.
Ванька Моряк нашел в ящике две странные шляпы, соломенные, широкополые. Как наденешь, с них свисают до самых плеч занавески, по бокам белые тряпочные, впереди, против лица, черная сетка. Шляпы я узнал, бывал на пасеке у тети Зины. Такие шляпы надевают, когда отбирают у пчел мед и пчелы сердятся.
