Володька — партизанский сын - Первенцев Аркадий Алексеевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Когда темнота спустилась и у берегов появились патрули, Пелипенко, Володька и их новый друг поползли по-над рекой, в кустах податливого ивняка.
V
«Слепцы» были захвачены белогвардейцами у реки, у каменного брода, и, испытав допрос есаула Колкова, лежали связанные на подводе. Прошло более суток. Пленных куда-то хотели отправлять. К правлению подтягивались телеги порожние и с печёным хлебом, накрытым брезентом,
На возах сидели казаки-подводчики, вооружённые винтовками. У правления на повозки начали грузить связки рогатин. Володька пробовал шутить, выталкивая слова из запёкшегося рта:
— Попали бычки на рогатину!
Пелипенко, закинув чубатую голову, хрипел. Крепким боем добывал есаул у Пелипенко признания. Но трудно что-либо получить у кочубеевца. Кашлял взводный. У рта надувались розовые пузыри, оседавшие на усах кровяными сгустками.
— Скорее бы в расход пускали… подлюки…
— Попался, бес краснопузый! — злобно сказал подводчик, старый казак с широкой седой бородой, и ткнул Пелипенко в бок.
— Что ты его мучишь, кум? — пожалел другой, мимоходом стегнув пленников кнутом.
Взводный, зарычав, приподнялся, но, обессиленный, повалился навзничь.
— Не всё хмара, будет и солнечко, — утешая, шептал Володька, проглатывая ненужный комок.
Он крепился, хотя получил от есаула только чуть меньше друга. Ему было жаль взводного, всегда такого сильного, кряжистого, а сейчас опрокинутого врагом на спину, побитого и окровавленного.
От домов упали тени. Подводы двинулись. Казак-подводчик, сев удобней на сено и положив на колени винтовку, тронул лошадей последним. Догоняя рысью, держался кочковатой обочины дороги. Дроги прыгали. Пленники ощущали на всём теле «услугу» подводчика.
Володька невольно вспоминал бесхитростное повествование пастуха о наказании за кражу гороха. Не было с ними длинного кашляющего парня с печальными глазами. Видел его Володька последний раз возле Пелипенко, когда застукали их невдалеке от каменного брода. Видел Володька, отстреливаясь из-за коряги, как махнул ему пастух своими несуразно длинными руками и исчез в бурной реке.
Но не знал Володька, что не погиб их новый знакомый, а выплыл далеко внизу и, поймав на лугу лошадь, добрался до передового расположения бригады Кочубея. Не было известно партизанскому сыну, что по сухим руслам глубоких балок скачет им на выручку Иван Кочубей во главе удалой ватаги, переодетой в белогвардейскую форму.
Если бы ведал партизанский сын, что его приёмный отец, помня слова начдива о ценности человеческой жизни, мчится сюда, то не было бы ему так грустно в предчувствии близкой развязки.
Короткая жизнь мальчишки должна была вот-вот оборваться. Хотя и не знал он в этой жизни особенных радостей, но жалел о ней. Слишком тяжело было покидать мир, который только что начал раскрываться перед ним.
Володька беспокоился за добытое в разведке, за судьбу боевых сотен, воспитавших его, за своего старшего любимого товарища. Чем он мог, помочь? Он был связан и беспомощен сам.
Трясло.
Володька просил:
— Дядя Охрим, вались на меня, может, складней будет.
— Ой, друже, — хрипел Пелипенко, — попали, как дурни. Что батько скажет, как узнает! — выдохнул он с пеной. — И хлопчика сгрызут.
— Куда иголка, туда и нитка, дядя Охрим, — пытаясь улыбнуться, сказал Володька.
— Не зря, выходит, пел под окном калмык, — сказал Пелипенко, — правду Игнат говорил: перед худом такая песня.
Володька жадно глядел вокруг.
Сваленная в котловину станица кое-где недужно карабкалась в гору. У подножия плоскогорья — курчавые сады и строения. Внизу, замыкая котловину, бежала взлохмаченная буранами Кубань. Далеко за Кубанью дымились аулы и распахнулась степь, яркая, как афганская шаль.
— В хорошей станице жили люди, — вздохнул Володька.
Обоз, проехав окраину, двигался по долине правобережья Кубани, минуя небольшие левады. Двое конвойных разговаривали, бросив, поводья на луки седла и выпростав из стремян ноги. Конвойные — простые молодые парни. Под ними были худые лошади с побитыми хомутами шеями и старые казачьи сёдла. Один, долгоносый и смешливый, вытащил ситцевый кисет, скрутил цигарку, передал кисет приятелю. Задымили махоркой. Пелипенко сплюнул голодную слюну.
Сутки без пищи, а главное — без курева. Острое желание курить на время заслонило физическую боль.
«Одну б затяжку перед смертью!»
Вдали, над жёлто-зелёными лугами маячили конные фигуры.
— Видать, казаки карачаевцев рубать учат, — вглядываясь, определил долгоносый конвоир и, засмеявшись, добавил: — Гололобых в воскресенье только и погонять. В будни на этом плацу больше сами казаки лозу рубают…
Второй флегматично предложил:
— Балачки да калячки, а дело стоит. Надо в расход пущать, а то есаул Колков ноги повыдирает.
И, очевидно, считая себя старшим, громко крикнул:
— Сто-о-ой!
Подводы остановились. К повозке с пленниками подошли два казака, просто ради любопытства. Остальные, отойдя от дороги, прилегли и наблюдали.
Старик подводчик, не вставая с места, обернулся и, скосив выразительно глаза, предложил:
— Решайте их на дрогах. Всё едино мертвяков-то возле дороги не кинешь. Надо ж их отволочь подальше от станицы… по-хозяйски.
Конвоиры спешились. Таща лошадей в поводу, обошли дроги и остановились. Лица их были серьёзны и вспотели. Старшой почесал затылок.
— Кровь, может, где брызнет. Ничего?
— Ладно уже. Говядину ж возим на базар, — разрешил старик и молодо спрыгнул с повозки.
Володька глядел испуганно. Его чёрные глаза казались каплями блестящей, влажной смолы. Он только сейчас понял близость нелепой расправы. Никогда ему смерть не казалась такой близкой и простой. Пелипенко был наружно спокоен и, стараясь улыбнуться, сказал нарочно громко:
— Прощай, партизанский сын.
У Володьки глаза подёрнулись досадной слезой. Он нервно кусал губы. Пелипенко видел только его стриженый тёмный затылок и жёлтые остюки в волосах.
— Что ж это такое? За что? — беззвучно шептал Володька.
Конвойные, сняв винтовки, мялись. Дело было непривычное, и они не знали, как к нему подойти.
Заметив их неуверенность и робость, старик подводчик крутнул головой, взял с воза винтовку и, отступив, презрительно скривился:
— И как это так! Такое сурьёзное дело — и доверять таким сосункам!
Отошёл, пригляделся из-под ладони, перекрестился, вскинул винтовку, начал целиться.
— У, бусурманская сила! Перед кончиной и помолиться некому. То-ва-ри-щи!
Пелипенко свалился лицом вниз. Подводчик прикрикнул. Но взводный не мог самостоятельно приподняться. Старик подошёл к нему.
— Об такую красоту на старости лет руки пришлось марать, — бурчал он. — То-ва-ри-щи!
Увидев на шее Пелипенко крест, он удивился.
— Крест?! Вот так случай! Может, и бога ещё не забыл? — Обернулся, крикнул: — Хлопцы, этого надо вытянуть! Он с крестом. А сопливца — на мушку.
У Володьки вздрагивали плечи. Он тоже лежал вниз лицом. Пелипенко, облизнув сухие губы, тихо, но твёрдо попросил:
— Покажи мне крест. Помолюсь.
Казак, довольный, полез за пазуху взводному и, вытащив крест, положил на ладонь. Пелипенко качнулся вперёд и плюнул.
— Надо кончать! — Старик вытер оплёванную ладонь о полу бешмета, быстро отошёл и, круто повернувшись, вскинул винтовку…
От группы занимавшихся в долине всадников отделился один и подскакал к обозу. Это был рыжий вахмистр, вооружённый нескладной драгунской шашкой.
— Стой, папаша-станичник, — заорал он, — зараз менка сообразим! Господин войсковой старшина товарищей срубает, а ты по недвижной цели, по мишеням нашим, палить будешь.
Пленники во все глаза глядели на вахмистра. Они узнали Тараса Горбачёва, старшину третьей сотни.
