Ты приходи к нам, приходи. - Голявкин Виктор (читать книги бесплатно TXT) 📗
— У меня нет никакой инфекции!
— Это ещё неизвестно!
— А ты, — сказала вожатая Саньке, — всего лишь только отдыхающий пионер, а ведёшь себя так, как будто ты начальник лагеря.
И тут Санька, так здорово умеющий разговаривать с людьми, вдруг заплакал.
Появился начальник лагеря. Он посмотрел на мой вид, взял меня за руку и, ни слова не говоря, только хмурясь, вывел меня за ворота.
— Не пускайте сюда посторонних! — сказал он часовым.
На брёвнах
Матвей Савельич увидел, что у меня такое неважное настроение, предложил мне на брёвна сесть, И сам тоже сел на брёвна, закурил и говорит:
— Место у нас хорошее… природа… воздух… озеро под боком…
— У вас в лагерь никого не пускают, что ли? — спрашиваю.
— Кого пускают, а кого нет, — говорит.
— Никого не пускают, — сказал я.
Он, видимо, плохо слышал, часто переспрашивал. А тут он совсем не услышал.
— Лодка у меня была, — говорит, — так я её продал… всё думаю новую лодку сделать, да время никак не найду для этой лодки…
— Чего ж у вас лодки-то нет? У всех лодки есть, а у вас нет…
Я думал, у него лодка есть, думал, он меня на лодке покатает, рыбу, думал, половим, а у него нет…
— Так была же лодка, однажды её ребятишки у меня украли, так я её по всему озеру искал…
— И нашли?
— Нашёл, да ну её к лешему…
— Значит, вы рыбу теперь не ловите?
— Да ну её к лешему…
— А раньше ловили?
— Раньше ловил.
— А теперь почему не ловите?
— А на кой леший рыба нужна, кто её чистить-то будет, коли хозяйки нет?
— Почему нет?
— Не женат.
— Почему?
— А войны…
— Чего войны?
— Чудак! Всё ж войны: первая немецкая, столыпинская, так? Революционная — два? А после финская, а после Отечественная…
— На войне убили?
— Кого?
— Жену.
— Фу-ты! Как же её убить-то могли, коли её сроду не было. Поскольку войны были.
— А перерывы-то были?
— Перерывы-то? Ну, были. А можно сказать, и не было. Не перерывы это, скажу я тебе, чтобы человек спокойно, обстоятельно жениться мог. Это, может, по книжкам там вашим были перерывы. А на самом-то деле не было.
— А как же другие женились?
— Кто другие?
— Отец мой, например, соседи…
— Соседи-то? А бог их знает…
— Да и не только они, — сказал я.
— Да много больно ты знаешь! — сказал он.
— Как же мне не знать! — сказал я.
— Умные все больно стали…
Он замолчал, всё курил.
Наверх мне не хотелось подниматься. Есть тоже не хотелось. Я сидел.
— …начал я себе помещение строить. Лес-то надо рубить? А рядом-то рубить не разрешалось? Сам рубил. Сам возил. А пни ломом корчевал… А потом, значит, ягоды: крыжовник, сморода, а теперь, значит, яблоки собираю… смороду собираю… крыжовник собираю…
— А вас в лагерь не пускают? — спросил я.
— …если участок в культуру привести, в божеский вид привести, можно тебе всё что угодно посадить, ведь так?
— Отчего же вы в то время не женились?
— Когда?
— Войны-то ведь не было.
— А участок-то надо было в божеский вид приводить? А был лес. Ничего и не было. А лес-то, он шишки одни даёт. Вот теперь сколько я крыжовника снимаю? А? Много снимаю! А смороды сколько снимаю? Много! И яблоки, сам понимаешь, с каждого дерева снимаю… Мамаша-то твоя небось собирается у меня яблочек купить?
— А чего же вы сейчас не женитесь?
Он не слышал меня.
— …некоторые сами не садят, придёт в сад колхозный, сучья обломает, аж до ульев доберётся, это ж куда годится! Это кража, это хулиганство… это баловство! Почему каждому сад не посадить? Можно. А сучья ломать? Нет. Хулиганство! Дяденька посадил, а он знай — ломай, бей! В культуру ведь надо приводить хозяйство своё! А он — нет, не надо. Нет, надо! Всё надо! — Он хлопнул кулаком по брёвнам.
Я сказал ему про пионерский лагерь, почему всё-таки так строго, туда никого не пускают, и насчёт инфекции сказал, как меня вожатая обидела.
Он всё головой кивал, да только про своё думал, потому что опять своё стал говорить:
— Я тебе вот что открою… я бы, конечно, сейчас, может быть, и женился, да только помирать мне уже пора.
— Да что вы, — говорю, — что вы!
— Сколько мне лет-то, знаешь? — спросил он.
— Не знаю, — сказал я,
— Больно все умные стали, — сказал он, встал, пошёл в сад проверять свои яблоки.
…Ни лодки у него нет, ни жены… одни только яблоки да ягоды. Скучно ему, наверно, одному в таком большом саду… А у Саньки отца нет и матери… Взять бы сейчас пробраться в лагерь, Саньку встретить — вот он обрадуется! Смелый всё-таки поступок будет: человека выгнали, а он незаметно пробрался, как разведчик, своего друга навестил. А дальше что будет? Поймают меня и больше ничего! Скандал будет — вот и всё… Опять, скажут, этот инфекционный пришёл. Какое они всё-таки имеют право мне такие вещи говорить?! Вот сейчас возьму и пойду…
Но я никуда не пошёл.
О коровах
В этот день я возле лагеря даже не появлялся.
Оскорбили человека, так нечего туда и ходить!
После обеда опять к озеру пошёл.
Смотрю, тот же мальчишка в камышах стоит как ни в чём не бывало. Неужели с тех пор стоит?
Он сворачивал удочку, собирался уходить.
Когда он повернулся, я увидел, сколько у него за пазухой рыбы набито. Как будто огромный такой живот, он еле-еле шёл. Одной рукой он майку возле трусов поддерживал, а в другой руке у него удочки были.
Когда он на берег вышел, тут он и споткнулся. Вся рыба у него из майки выскочила и на траве прыгает. Я сразу бросился эту рыбу ловить.
Собрали рыбу, он майку снял, и мы всю рыбу в эту майку положили, как в мешок.
Я его спросил, неужели он так всё время стоял, никуда не уходил?
— Так и стоял, — сказал он,
— И обедать не ходил?
— Чего ж я без рыбы обедать пойду?
— Неужели нельзя без рыбы обедать идти? — удивился я.
— Разве же это рыбак, который обедать ходит, а рыбу не приносит? Это ж ушехлоп получается!
— Кто получается?
— Ушехлоп — сказано тебе? Ушами знай хлопает, а рыба от него топает.
— Где это ты такое слово только выкопал? — говорю.
— А чего его копать, если тот человек, который ушами хлопает, ушехлопом и называется. Как же его ещё назовёшь?
— Хлопоухом, — говорю, — ещё можно назвать. Ухохлопом можно…
— Да ты что, мне учитель, что ли, какой? Чего это ты меня учишь?
Очень уж он серьёзный человек был, я таких серьёзных ещё не видел.
— Поймал ты много! — сказал я.
— То всё коровы.
— Чего коровы?
— Коровы их шугают.
— Кого шугают?
— Рыб.
— Как?
— Вон в плёсе пасутся…
— Ну?
— И рыбу ко мне шугают. Куда коровы идут, туда и я иду. Они, значит, ходят и рыбу ко мне гонят. Ты только знай удочку закидывай да вытягивать успевай. Своим собственным соображением до этого дошёл! — Он тряхнул мешок. — Ишь сколько нашугали!
— Здорово нашугали, — сказал я, поражённый.
— Вот так-то!
Неужели коровы ему столько рыбы нашугали?
Кто бы мог подумать!
Нахимовцы
На другой день я сразу как встал, к лагерному забору отправился. Ждал, когда у них завтрак кончится, возле забора прогуливался. Никто не имеет права мне запретить возле забора прогуливаться! Я руки за спину заложил и так ходил, поглядывая на лагерную территорию.
Спрашиваю часовых про Саньку. А они фамилию спрашивают.
Один говорит:
— Меня тоже Санькой зовут. (Врёт, наверное!)
А другой говорит:
— Ты подальше отойди, нечего возле ворот торчать…
Перешёл я на ту сторону, сел на траву и сижу. И на часовых уничтожающим взглядом смотрю. Мог бы и не отойти, стоял бы себе и всё! Да я отошёл, чтобы разных там неприятностей не было.
А прямо ко мне идёт из ворот Санька, а под мышкой у него футбольный мяч. Молодец он всё-таки, меня увидел!
