Королевская лепёшка - Канониди Зинаида Михайловна (первая книга txt) 📗
— Господин сержант, мы чистильщики ковров, нас вызвал управляющий.
— Нашли время! — буркнул часовой. — Все нормальные люди спят в этот час.
— Но вы же не спите! — деликатно заметил Паша.
Часовой не нашёл, что возразить, и взял телефонную трубку. Ему долго не отвечали, и он махнул рукой.
— Проезжайте, только без шума! И к чёрному ходу.
— Господин сержант, нам несподручно с чёрного хода, — опять возразил Паша?. — Там дверь узковата для ковров господина генерала.
— Разве полковника произвели в генералы? — удивился часовой.
— А разве вы не знали? — спросил Паша?, пряча улыбку. — В газетах было…
Тем временем грузовичок въехал в ворота и остановился у самого подъезда виллы. Все трое — Ахмет, его отец и Паша? стали подниматься по мраморной лестнице. Они держались так спокойно, будто и в самом деле были чистильщиками ковров.
На верхней ступени, по бокам от двери, стояли два рослых сенегальца. Автоматы в их руках казались детскими игрушками. Они застыли как статуи, и Ахмету даже захотелось потрогать их: живые они или сделаны из чёрного камня? Он протянул было руку, но вдруг заметил, что у сенегальца нижнее веко чуть приподнялось, как у птицы, — он подмигнул.
«Чистильщики» прошли весь дом, отражаясь в зеркалах, шаги их тонули в пушистых коврах, и ни одна дверь не скрипнула за ними.
Так они проникли в кабинет, где было сумрачно от спущенных штор. Ахмет первым разглядел в полутьме полковника. Закрыв глаза, полковник Шевалье дремал на тахте.
Рядом с тахтой на столике с кривыми ножками лежал револьвер без кобуры и стоял высокий стакан с апельсиновым соком. На дне таяла льдинка.
Ахмет облизнул пересохшие губы, но, подскочив к столику, взял не стакан, а револьвер.
— Именем народа, вы арестованы, полковник! — негромко сказал Паша? и навёл свой пистолет.
Полковник вздрогнул, но глаз не открыл.
— Встаньте, поднимите руки, — приказал тогда рыбак.
При звуке его голоса полковник вздрогнул, приоткрыл глаза. Вдруг они расширились.
— Призрак! Ты — призрак? — прохрипел полковник, закрывая лицо ладонями.
— Я не призрак, и тем хуже для вас, полковник. Многих вы утопили в море и теперь поплатитесь за это.
Лицо полковника покрылось пятнами, он сжал кулаки.
— Да как вы смеете! — закричал он. — Эй, кто там! Зачем впустили этот сброд? — И протянул руку к колокольчику.
Но Ахмет успел перехватить шнур. Отец Ахмета накинул на полковника тонкую капроновую сетку. Полковник запутался в ней, как большая рыба, и рот он разевал по-рыбьи беззвучно. Наконец с трудом проговорил:
— Меня нельзя судить… Я только выполнял свой долг. — И упал на колени.
— Не трудитесь, полковник, — сказал старик Паша?. — Мы не суд, и не в нашей власти помиловать. Судить будет партизанский штаб.
— На помощь! — завизжал полковник.
Пришлось заткнуть ему рот обрывком сети. Потом его аккуратно положили на край ковра, осторожно, но туго, закатали, взвалили скатку на плечи и понесли.
Ахмет бежал впереди и распахивал двери. Мимоходом он сдёрнул с узкой скамьи коврик, скатал его в трубку и с деловым видом понёс к машине.
Сенегальцы и бровью не повели, когда «чистильщики» прошли мимо, спустились с лестницы и стали укладывать ковры в кузов. Мотор оставался невыключенным, так что выехали без задержки. Часовой в будке зевнул и отвернулся, показав спину, чёрную от пота.
По городу грузовичок ехал не спеша, и никому и в голову не приходило, что в нём везут самого полковника Шевалье. Но когда миновали окраину, отец прибавил газу. Машина помчалась с такой быстротой, на которую только была способна. У Ахмета всё мелькало перед глазами: белые фигуры работающих в полях феллахов, красные черепичные крыши, голубые от купороса виноградники, зеленовато-сизые рощи оливок и оранжевые апельсины в тёмной листве.
Через несколько часов бешеной езды отец Ахмета притормозил возле источника. Вода стеклянной кручёной струйкой падала из ржавой трубки в каменную чашу.
Ахмет первым выскочил из кабины. С тех пор, как он увидел стакан с апельсиновым соком, его мучила жажда. И вот наконец-то можно подставить лицо под струю воды, напиться и умыться разом. Пока отец заливал накалившийся радиатор и заправлял машину горючим, Ахмет плескался возле источника.
Старик Паша? тоже вылез размять ноги.
— Ну и скотина этот наш полковник! — сказал он, моя руки и приглаживая бороду. — Посадил его поудобнее, дал ему возможность дышать как следует, даже вытащил кляп изо рта, а он, вместо благодарности, клянёт меня, ругает последними словами. Много я по свету скитался, но такой грязной глотки, такого сквернослова не встречал!
Отец подал Ахмету кружку.
— Пойди, сынок, дай этому шакалу напиться.
— Зачем? — удивился Ахмет. — Ведь он в тебя стрелял, вон, до сих пор шрам остался. На твоём месте я не то, чтоб воды — воздуха ему не дал!
— Думаешь, я ему за свой шрам отомстить хочу? — усмехнулся отец. — Мы его судить будем за всё, что он тут натворил, за всех алжирцев — и арабов, и французов, которых он утопил. Это будет суд народа.
Но судить полковника партизанам не пришлось. Когда его привезли в горный лагерь, ночью, откуда ни возьмись, налетели парашютисты. Жестокий завязался бой! В том бою погиб и рыбак — отец Ахмета. Мальчик видел из-за укрытия, как на отца навалились трое дюжих парашютистов. Ахмет крикнул: «Папа!» и хотел броситься на помощь, но старик Паша? железной рукой сжал его руку и приказал: «Ни с места!». Он сам бросился на выручку, но было уже поздно: парашютисты убили рыбака. Много партизан погибло, ещё больше было ранено — и старика Пашу? ранили в голову, а полковник остался жив-живёхонек. Парашютисты освободили его и увезли с собой.
Наступил дождливый рассвет. Партизаны подсчитывали потери, хоронили убитых.
Когда всё было кончено, Паша? разыскал Ахмета, положил ему руки на плечи.
— Плакать не можешь, да? А ты поплачь, поплачь. Слёзы смягчают горе… Хотя никакие слёзы не вернут нам его… — Он закусил губы, сморщился, как будто у него с новой силой заболела рана на голове. — Пойдём, сынок, здесь нельзя оставаться, шакалы могут снова напасть. — Он взял Ахмета за руку и почти насильно увёл от могилы. — Но только верь: не в этом, так в другом бою мы победим. И когда очистим Алжир от всякого сброда, вернёмся в свою столицу, в свой древний и прекрасный город Аль-Джезаир, примемся и за собственных богатеев… Не веришь? Мы переедем с окраин в хорошие дома, а в самых лучших виллах поселим детишек, таких, как ты…
А время шло. Хорошее то было время для партизан, плохое для их врагов. Уже вся страна восстала против захватчиков, весь алжирский народ. Наконец колонизаторам пришлось покинуть страну, богачи уезжали навсегда. Полковник Шевалье со своими парашютными войсками тоже убрался.
Но разве они могли уйти просто так, по-хорошему, бросив богатства, сады, фермы, виллы? Бросив магазины и фабрики? Разве они могли спокойно расстаться с добром, за столько лет награбленным в Алжире? Конечно, нет. Но — вот беда! — виллу или фабрику в карман не спрячешь, фруктовый сад в чемодан не положишь.
И тогда они придумали дьявольскую хитрость: тайком заминировали всё, что можно. Весь запас взрывчатки, что оставался на военных складах, запрятали в тысяче укромных мест. Не успеет араб выйти за порог своего дома, как и он, и весь дом взлетают в воздух.
Ахмет своими глазами видел, как шустрая девчонка забралась в брошенный сад и полезла на дерево за спелыми персиками. Только Ахмет подумал, что и сам не прочь запустить зубы в сочную мякоть персика, как дерево взлетело вверх корнями, девчонку отшвырнуло взрывом и ударило о стену дома. Ахмет бросился к девчонке, но в это время раздался второй взрыв: взлетел в саду мостик через пруд — на него ступила бродячая собака.
