Майна-Вира - Дмитриева Валентина Генадьевна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Вдруг ему показалось, что сходни уплывают куда-то у него из-под ног, красный туман залил и пристань, и тюки, и шумную толпу, в ушах загудело, в груди что-то лопнуло, и он тяжело рухнул наземь со своей ношей.
На пристани поднялся страшный гвалт. Донка замолчала, крюк, беспомощно покачиваясь, так и повис над трюмом, и носильщики, побросав тюки, окружили Миколу.
— Черти! Дьяволы! — кричал Рогуля, грозя кому-то кулаком. — Нечто можно на человека экую махину грузить? Буйвол он, что ль? Анафемы треклятые!
Прибежал Верблюд и, увидев распростертого и придавленного тюком Миколу, взвыл и принялся стаскивать тюк.
Когда беднягу извлекли из-под тюка, он был без памяти. Из-под полузакрытых век видны были только налитые кровью белки; на губах пенилась сукровица, в горле что-то скрипело и хлябало, точно развинтившаяся гайка. Один из носильщиков принес воды, и Рогуля, ругаясь и плача, мочил товарищу голову, а Верблюд сидел около на корточках, смотрел на небо и выл что-то по-своему.
На мостике показался капитан.
— Эй, вы, чего побросали работу? Что там такое? — закричал он.
— Человек упал, ваше благородие! — отвечали ему из толпы.
— В больницу! Носилки тащи! Где носилки, черти?
— Есть!
— Ишь ты, сейчас и носилки! Убили человека, да и носилки! — орал Рогуля. — Ты сам, жирный дьявол, ложись на них, на носилки-то! Разлопался на нашей кровушке, хряк тамбовский.
— Эй, кто это там орет? Дайте ему в зубы, такому-сякому! На работу, на работу живо! Уберите тело!
— Есть, ваше благородие!
Лебедка опять загрохотала, но никто и не думал возвращаться к работе. Муши волновались и шумели, с тупым страхом заглядывая в искаженное лицо Миколы. Ведь не сегодня, так завтра каждого из них подстерегала такая же неожиданная и жестокая смерть.
Принесли носилки, и матросы приготовились поднимать Миколу.
— Не трожь, дьявол! — закричал Рогуля. — Постой, говорю, он отлежится.
— Где уж отлежится! — сказал матрос равнодушно. — Небось, давно уж и пульс остановился.
— Говорю, не трожь, черти! Верблюд, скачи, брат, за водкой живым манером! От водки он у нас сейчас очухается.
Верблюд вскочил и своей обычной иноходью, вытянув шею и закинув голову назад, понесся за водкой.
Вдруг полузакрытые веки Миколы дрогнули и поднялись, по лицу промчалась судорога. И взгляд помутившихся глаз прояснился. Он пришел в себя и с удивлением смотрел на склоненные над ним испуганные лица, на плачущего Рогулю, на светлое, горячее небо вверху.
— Братцы… что это? — хотел было он сказать, но язык не ворочался, и только хриплый стон вылетел из груди.
— Очнулся, очнулся! — радостно закричал Рогуля. — Миколушка, подлец ты эдакий, жив? Ах, ты, анафема! Братцы, еще водицы! Лей, лей, вот так… Теперь бы еще водочки — первое дело! Ну что, Микола, как?
Лицо Миколы опять задергалось.
— Ни-чего… — прошептал он с мучительным усилием. — Ошибся маленько… ничего…
Он попробовал подняться, но ни руки, ни ноги не двигались. «Чудно!.. Легко так и нигде не больно, а владения ни в чем нету…»
— Рогуля… — коснеющим языком проговорил он: — Гаман… гаман-то… возьми… тут… 40 целковых… в Зашибино… я тебе сказывал…
Он заикнулся, подавившись собственной кровью, которая густым мерным клубом хлынула у него изо рта…
Небо стало еще шире и светлее. Микола все смотрел на него и, с улыбкой, без всякой боли, чувствовал, что уходит в это огромное, открытое небо, — наконец ушел совсем…
На пристань мчался Верблюд с бутылкой водки, а за ним торопливо шагал городовой, уже осведомленный о «происшествии».
— Кончился!.. — мрачно сказал Рогуля, держа в руках Миколин кошель и обильно орошая его слезами.
Между тем раздавленное тело положили на носилки и унесли. Донка зашипела, и муши, понурив головы и еще ниже согнув спины, молча поползли по сходням. Все пришло в свой обычный порядок, только Рогули не было. Рогуля исчез.
Он пропадал целую неделю. На пристани рассказывали, что видели его в разных злачных местах и мертвецки пьяного. Он водил за собою целую толпу пьяного сброда, пил сам, и других заставлял пить за упокой души какого-то раба божия Николая, то рыдал и диким голосом пел «вечная память», то разъярялся и кричал на весь Батуми, что довольно уже им, лохмотникам, гнуть свои горбы для миллионщиков, что он скоро сам будет богаче всех богачей и что тогда пусть самый последний муша посмотрит, каков-таков есть человек он, Иван Рогуля… И в ответ ему жужжала зурна, гремели бубны, и босая, пьяная, буйная толпа кричала: «Ура, Иван Рогуля!»
Но через неделю опухший, желтый, как тыква и еще более обносившийся и обтрепавшийся, Иван Рогуля появился на пристани, надел куртан и, как ни в чем не бывало, снова пошел таскать тюки. К нему подошел было Верблюд. «А Микола-то!» — сказал он с чувством. Но Иван Рогуля так поглядел на него своими оплывшими глазами, что Верблюд уже не продолжал и торопливо зашагал от него в сторону.
Работа на пристани кипела. Тюк громоздился на тюк, лязгали шкентели, донка хрипела и задыхалась от напряжения. И среди всей этой адской музыки монотонно повторялись одни и те же крики: «Вира! Майна!»
