Бывший Булка и его дочь - Иванов Сергей Анатольевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Он и Лёву этого не помнил. Хотя когда-то восхищался им, следил за ним издали, не решаясь подойти. А теперь осталась в памяти совсем бледная картинка. Стоит этот Лёва, прыщавый дылда, во рту окурок "Беломора". Он что-то изрекает самоуверенное, смеётся беззвучно, словно охрип (Булка копировал этот смех), и плюётся сквозь зубы на тротуар. Тогда была такая, знаете ли, придурковатая мода – плеваться сквозь зубы. Причём не только среди мальчишек, но даже и среди взрослых ребят.
И тут понял Бывший Булка, что все эти годы он очень не любил Лёнькиного старшего брата. Хотя и редко вроде бы вспоминал, но где-то там в душе, в глубине, сильно не любил. Потому что он считал Лёву виноватым в Лёнькиной смерти. Но сейчас, глядя на заходящую луну и как бы не видя её, Бывший Булка подумал: а так ли был виноват этот глупый дылдяй? Ну, допустим, мотоцикл… Что ж, нельзя мотоцикла купить, если у тебя младший братишка растёт бедовым? Курить нельзя, потому что – а вдруг он заразится? Да нет, конечно. И покупают, и курят. И никто об этом, в общем-то, не думает.
А как же тогда? Кто виноват? Сам Лёня?.. Вроде мал ещё был нести ответственность за свою судьбу.
Луна уже потонула за чёрными горами стоящих вдали домов. На время опять стало темно. Потом январскую мглу за окном чуть заметно разбавила серая водичка рассвета. Стали вытаивать деревья с чёрными комками неподвижных ворон.
И тут подумал Бывший Булка о том, как это странно устроено в жизни. Двенадцатилетний человек может решить одним поступком, чуть ли не одним движением, всю свою жизнь. Например, как Лёня Грибачевский.
Испокон веку считается: взрослые отвечают за ребят. Но оказывается, и ребята отвечают за взрослых – вернее, за тех людей, которыми они станут лет через двадцать…
Или не станут…
Ему вдруг сделалось страшно. Он подумал, что и Лида, может быть, сейчас как-то решает свою судьбу. Или уже решила…
Нет, быть не может!
Он быстро поднялся, сразу попал ногами в тапочки, но не стал надевать их, чтобы не шлёпать задниками по гладкому паркету. Тихо пошёл на цыпочках, босиком.
В темноте прихожей нашарил холодную ручку, открыл Лидину дверь, остановился на пороге… Его поразил удивительно лёгкий воздух в её комнате.
Лида спала тихо-тихо. И именно так, как он когда-то учил её: на правом боку, левая рука под подушкой ("чтоб мягче"), правая, ладошкой кверху, поперёк кровати ("чтоб на неё сны опускались, поняла, Лидочек?.."). Сейчас эта правая рука чуть свешивалась через край кровати.
Отцу очень захотелось поправить её, эту родную ладошку. И он даже сделал такое движение, даже почти дотронулся… И не стал, побоялся разбудить свою Лиду.
И опять он подумал, какой удивительно лёгкий здесь воздух. И стало спокойно.
Он вернулся к себе в комнату, лёг – левую руку под подушку, правую поперёк кровати. Посмотрел на правую свою ладонь, широкую, мозолистую от работы, с толстыми пальцами, вспомнил Лидкину… Елки же палки!
Улыбнулся, закрыл глаза, точно зная, что ни за что не уснёт, раз уж проснулся. И подумал: "А правда, до чего ж удобно, наверное, так спать…"
И заснул.
И спал в то воскресное утро долго – редчайший случай! Мать и дочь, переговариваясь шёпотом, попили на кухне чаю. Лида сказала:
– Ну даёт батяня!
Мать подумала: "Стареет, что ли…" И ответила с излишней для воскресенья и для каникул строгостью:
– Что ж ты не понимаешь? У него же конец года был. Измотался весь… И пожалуйста: ну что это за "батяня"!
Глава 2
Его разбудил телефонный звонок. Тот самый, который должен был раздаться вчера.
– Здравствуйте. Попросите, пожалуйста, Лиду.
– Это я…
Как ни была она обижена, а всё же сразу обрадовалась, разволновалась. И услышала:
– Ой, Лидочка! Это Надя!
Она не знала и заранее не придумала, как вести себя дальше: то ли обидеться, то ли махнуть на эту чепуху рукой. Надя сама пришла ей на помощь:
– Лид! Очень прошу тебя не обижаться. Я потеряла твой телефон! – вздохнула и вдруг сказала с весёлым каким-то отчаянием: – Я чуть вообще с тобой не рассталась навсегда.
Слова эти неприятно тронули Лиду за сердце.
– Ты ведь не позвонила бы мне, Лид… ну… если б я тебе не позвонила?
Опять она попала в затруднительное положение. Что ей делать? Сказать правду? А может, наврать, что, мол, почему ж, я бы обязательно… Однако и тот и другой ответ ей не нравились. Она молчала, сопела в трубку и молчала, совершенно забыв, что сап её очень хорошо слышен на другом конце провода.
– Я, Лид, так и знала! – произнесла Надя чуть укоризненно. – А теперь я из-за тебя руки отморозила, – это она уже сказала улыбаясь. – Может, ты просто ко мне приедешь, Лид? -Теперь уже почти просительным тоном.
Она не умела так говорить, как Надя, и не умела так чувствовать, о чём там молчат и сопят её собеседники. И знала, что вряд ли когда-нибудь научится.
Она глянула в зеркало, висящее в прихожей перед телефоном. Увидела свою насупленную физиономию, как-то нелепо сбившуюся чёлку, красный прыщик на подбородке. И стало ей смешно на себя. И удивительно, что ей звонит Надя!.. Верней, она подумала об этом более торжественно. Она подумала: "Такие люди, как Надя".
А Надя, на этот раз, видимо, совсем не догадываясь, о чём там думают, у другого телефона, стала рассказывать, как вчера по пути из молочной она, вытаскивая перчатки, выронила книжечку записную. Дома хватилась – нету!
Там ещё какие-то ценные телефоны, но в первую очередь, "вот честное слово, Лид, я о тебе подумала. Думаю: ведь сама ни за что не позвонит".
Потом она смешно стала рассказывать, как отправилась искать свою книжечку, не нашла, вернулась, поплакала немножко и снова отправилась.
– В общем, помнишь, как у Жуковского?
– Что-что? – удивилась Лида.
– Ну… "Раз в крещенский вечерок девушки гадали, – скороговоркой начала Надя, – за ворота башмачок, сняв с ноги, бросали, снег пололи, под окном слушали…" Ну и так далее. А я как раз снег полола…
Лида представила себе, как Надя, согнувшись в три погибели, чуть ли не на четвереньках идёт по улице, потешая встречных мальчишек, и выгребает из снега красными, застуженными пальцами то бумажку от мороженого, то пачку от сигарет: для неё это всё одно и то же – что бумажка, что пачка, что книжечка: она видит дико плохо!
…Эту историю про другого рассказать, любой сейчас же крикнет: враньё! Но только не про Надю…
Лида, ужаснувшись всем сердцем, представила себе, каким же упорным надо быть человеком, чтоб целый час вот так и чтоб не засомневаться: а вдруг уже нашли, а вдруг я вообще не там копаюсь?
***
Положив трубку, Лида пошла к себе и сразу стала убираться. Словно к ней кто-то должен был сейчас прийти. Но, естественно, никто не должен был. Это она как бы из-за Нади: взглянула на комнату и на себя Надиными серьёзными глазами.
И вот всё убрала, села на освободившийся диван… Надя приглашала её к четырём. А вдруг это день рождения?.. Эх, я! Надо было спросить! Но звонить и спрашивать казалось ей глупо.
А без подарка являться умно?
Она сидела на диване и кусала ногти. Вспомнила, что это некрасиво, и давно уже она поклялась бросить эту привычку. Положила правую руку туда же, где лежала левая, – на колени… Сидеть так было скучно, как-то слишком по-школьному.
Вдруг её осенило: да никакого нет дня рождения! Ведь они вчера должны были встретиться – не вышло, и встречаются сегодня. А эдак запросто, с сегодня на завтра, дни рождения не переносят. И притом они собирались пойти в кино или куда-нибудь ещё – куда вздумается. А теперь Надя заболела, и поэтому Лида идёт к ней. Вот и всё…
"Заболела… Ведь она из-за меня заболела!"
Но, подумав так, Лида не почувствовала особых угрызений совести. Потому что болеть – не такое уж плохое дело. Все о тебе заботятся. В комнату входят только с улыбкой и на цыпочках. Ты лежишь, а вокруг тебя тишина, как стража.
