Похождения хитрого Соленопсиса(Рассказы) - Кузнецов Олег Александрович (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
И еще Ачжок увидел грузовик, который колыхался, подъезжая к аилу. A потом и отца заметил, который забрался на крышу юрты и снимал оттуда куски войлока.
Все это означало отъезд, откочевку, а еще и то, что влетит пареньку: без спросу удрал в такое горячее время! Взрослые, когда переезжают, всегда излишне волнуются вместо того, чтобы радоваться. Наверняка и пастух, встретившийся Ачжоку, из-за переезда был настроен столь критически. Ведь ему пришлось отправиться на поиски овцы, когда и без того забот по горло…
Запыхавшись, Ачжок подбежал к аилу. Отец, увидев сына, погрозил пальцем. Мать тоже накинулась:
— Где это ты пропадаешь? Разболтался совсем!
— Мама, у меня тарбаган, — сказал Ачжок.
— Какой еще тарбаган?! Брось сейчас же! Собирай вещи!
Бросить — это значит отпустить тарбагана. Такое никак не входило в намерения Ачжока.
— Я… Я сейчас! — И он шмыгнул за юрту.
Там Ачжок отыскал ящик из-под консервов, пересадил в него тарбагана и хотел опять улизнуть, чтобы нарвать травы для подстилки, но тут его грозно позвали: он должен был помогать взрослым.
Вскоре на месте отцовской юрты остался только скелет, связанный из желтых палок, а в кузове автомашины взгорбилась гора вещей. Среди них был незаметно втиснут и ящик с тарбаганом.
Но отец, забравшись в кузов, чтобы получше уложить вещи, все-таки заметил ненужный предмет:
— Это еще что такое?! Наберут всякого хлама!.. И так мало места…
Момент был ужасный. Отец нагнулся, чтобы открыть ящик и посмотреть, что в нем находится (тарбаган, конечно, сразу бы выпрыгнул!), но тут, к облегчению Ачжока, подъехал гнавший перед собой заблудившуюся овцу давешний пастух.
— Нашел голубушку! — закричал отец и на радостях забыл про ящик.
Потом беднягу Кадыра завалили палками, войлоком, коврами, и ему стало темно. В какую-то минуту даже наступила тишина, и он попробовал грызть доску. Но заныл мотор, все дрогнуло и заскрежетало. Тарбагана кинуло из угла в угол, стукнуло чем-то, перевернуло и придавило к стенке.
Если бы Кадыр умел ценить самоотверженные человеческие поступки, он, возможно, утешился бы, когда в щель ящика провалился какой-то продолговатый предмет красного цвета. Это была морковка — наверное, вкусная для тарбаганов пища. Ачжок, чтобы передать ее своему питомцу, подверг себя настоящему риску. Когда машина мчалась во весь дух, он пробрался в тот угол кузова, где стоял ящик, и втиснулся среди елозящих вещей. Сначала ему придавило ногу, котом руку, а потом что-то навалилось сзади, и он стал задыхаться. Он все-таки успел просунуть морковку в ящик, и тут взрослые его заметили. Раздались страшные крики, машина остановилась, мальчишку извлекли из завала, как следует отругали и, кажется, шлепнули. Дна или три раза.
Но Кадыр не понимал, что ради него страдают. Он не понял даже, что морковка пища. Ведь он никогда не видел моркови. А по правде сказать, ему и не до еды было.
Он не ожидал, что жизнь может стать такой невыносимой: ни солнца, ни тишины, а убежище, в котором он теперь прячется (ящик он считал чем-то вроде норы), никуда не годится. Вместо надежных земляных стен — что-то сухое и шершаво-колючее.
А ведь он-то считал, что хуже наводнения ничего не бывает!
А грузовик мчался гладким стенным бездорожьем, переваливал округлые горы и громыхал по острым камням в ущельях. Никаких окружающих пейзажей Кадыр, разумеется, видеть не мог; он вскоре и чувствовать перестал: равнодушно переносил удары и тряску. Решил, верно, что все для него кончено, примирился… И вдруг грузовик замер.
Перед приехавшими расстилалась красивая волнистая степь, огражденная величественными хребтами, прикрытыми снегом, как будто хорошо отстиранными, белыми, но очень драными чехлами. Здесь было прохладнее, чем на прежней стоянке, трава выглядела густой и сочной, и овцы, перегнанные сюда еще вчера, увлеченно щипали неподалеку.
Кое-где по зеленой степи валялись громадные, уродливые глыбы Откуда они? Озорник великан набросал? Но ведь по правде-то великанов не было… Эти камни отломаны от далеких скал ледниками, которые приволокли их сюда на своих мощных спинах. Сами растаяли давным-давно — тяжкая ноша оставлена посреди пути.
Возле одной такой глыбы, лежавшей поблизости от стоянки, Ачжок, побаиваясь неодобрения взрослых, припрятал ящик с тарбаганом. Когда мальчишка убежал помогать устанавливать юрты, зверь, ободренный тишиной, всерьез попробовал прочность своей тюрьмы.
Плохо Ачжок знал способности тарбаганов! Это если кошку посадить в деревянный ящик, она там так и будет сидеть и жалобно мяукать. Она по природе хищница, у нее очень острые зубки-клыки, но растут они по бокам рта, и грызть ими неудобно, можно только кусать да рвать. А тарбаганы — грызуны. Передние зубы-резцы у них — как сдвоенные долота.
Кадыр принялся за доску и без особого труда проделал небольшое отверстие. Он выглянул. И застыл в ужасе…
Прямо перед дырой пошевеливал ноздрями черный масляный нос, принадлежавший лохматому, совершенно невыразимого цвета чудовищу — кошмарно пятнистому и с длинным хвостом, крючком загнутым кверху.
Тут уж тарбаган, наверное, обрадовался, что он в ящике. Хоть какое, а убежище!
Конечно, это была просто собака. Найдя Кадыра, она очень радовалась, только не знала, что теперь делать. Зверь — в ящике, значит, он уже принадлежит людям… Можно его загрызть? Или нельзя?
— Уйди, Альма! Нельзя! — закричал Ачжок, увидев собаку у ящика.
Альма не сразу подчинилась. Она завиляла хвостом и жалобно взвизгнула, как бы спрашивая с обидой: «Почему нельзя? Ведь он дикий, и я его нашла…».
Пришлось ей все-таки послушаться: мальчишка рассердился; он даже сделал вид, что хочет бросить камнем. Она отошла, но интереса к ящику не потеряла: все поглядывала на него издали и несколько раз подбегала проверить, тут ли еще пленник.
Она считала, что поступает правильно. Если зверь принадлежит хозяевам (а зверь, что ни говори, дикий), его, значит, необходимо охранять, чтобы не убежал. А если он все-таки убежит, тогда… Тогда его и загрызть можно.
Примерно так рассуждала умная Альма.
А Кадыр окончательно сник. Помятый, обшарпанный, он неподвижно лежал на дне ящика, больше похожий на груду старого тряпья, чем на дикого зверя. Его глаза тускло смотрели в дощатую стенку и ничего не хотели видеть. Перед ним лежала морковка, две очищенные и разрезанные сырые картофелины, пучок самой роскошной травы, какую только мог найти Ачжок в цветущей степи, стояла консервная банка с прозрачной водой, но ничто не привлекало внимания тарбагана.
Кадыр угасал, Кадыр был на верном пути к смерти, он готов был безо всякого сопротивления умереть в любую минуту и не умирал лишь потому, что в нем сохранялись остатки жизненных сил, пока неодолимых для смерти.
Пожалуй, сам он уже считал себя мертвым, потому что все, что он видел и чувствовал, было совершенно не похоже на жизнь. Жизнь была там — на склоне горы, в норе, на бутане. Даже тяжелое испытание наводнением было жизнью прекрасной жизнью!
По временам глаза пленника закрывались, он впадал и полусон и тогда вдруг оказывался там, среди своих…
Это было всего лишь пережитое прошлое, воспоминание, сновидение…
Вот опять весна… Вцепившись и земляную стену когтями, он прижался к отцу. Ледяная струя бьет ему в бок, ему даже холодно, как тогда!..
Ведь все кончилось благополучно!
Они улеглись в новой спальне; кажется, опять неплохо устроились, потому что догадались натаскать подстилки ил старого помещения. Правда, она сырой оказалась… От дыхания, от многих движений, от тепла живых тел воздух в подземелье стал довольно сносным — можно бы еще недельку другую поспать, пока не зазеленело в горах.
Но ведь как бывает трудно заснуть, когда тебя внезапно разбудят да какие-нибудь волнующие известия сообщат! Например, скажут, что соседний дом горит. Ты туда побежишь, насмотришься всего, может, и наработаешься кстати, и обгоришь, потом попробуй-ка засни! Вот и тарбаганы, хотя у них всего лишь наводнение случилось, заснуть толком не смогли. То один заворочается, то другой встанет, чего-то понюхает, послушает. А старый папаша, так тот три рала ходил проверять, не прохудилась ли затычка. Вернется каждый раз мокрый, дрожащий — всем беспокойство.
