Река твоих отцов - Бытовой Семен Михайлович (версия книг .txt) 📗
«За кем-то гонятся», — решил Дунка, не сразу догадавшись, что тот, которого преследуют военные люди, давно лежит около пня со связанными ногами. А когда эта мысль пришла ему в голову, Дунка с облегчением вздохнул, будто тяжесть свалилась с плеч.
Он смело вышел навстречу пограничникам. Тот, который держал на поводу овчарку, резко осадил ее, направив на ороча пистолет. Верховые тоже вскинули ружья.
Но Афанасий Дунка не испытывал страха и продолжал идти.
— Стой! Бросай оружие! Руки вверх! — закричал проводник служебной собаки и отпустил поводок.
Дунка не успел бросить ружье и поднять руки, как овчарка прыгнула ему на грудь и, словно поняв, кто такой Афанасий Дунка, тут же отпустила его и побежала к нарушителю границы.
Верховые, узнав старика, который давно живет в распадке у моря, спешились, подошли к нему.
— Здравствуйте, товарищ! — сказал один из них, протягивая руку.
— Сородэ! — растерянно пробормотал Дунка.
— Расскажите, как вы задержали его, — и взглядом показал на бандита, которого приводил в чувство проводник служебной собаки: натирал ему снегом уши, тыкал в нос флакончик с нашатырным спиртом.
Старик передал пограничнику ходули.
— Все ясно. Спасибо вам, товарищ! Как вы себя чувствуете?
— Ай-я кули! — ответил по-орочски Дунка. Когда прибыли на заставу и капитан Скиба объявил старику благодарность за поимку диверсанта, Дунка, кажется, не понял, что говорил начальник. Просто догадывался, что доброе дело сделал, иначе бы так не хвалили его, незнакомого человека.
Ему и в голову не приходило, что пограничники давно знают о нем, что много раз видели его, когда он выходил в море рыбачить и когда отправлялся в дальний рейд со своей добычей. Знали, что в Тихой бухте в крохотном шалаше из корья добрый, честный человек живет, и поэтому ни разу не тревожили его. Правда, никто на заставе не знал, что заставило старика жить в одиночестве.
— Мне, однако, ходи можно? — спросил Дунка не очень уверенно.
— Нет, дорогой Афанасий Иванович, в таком виде мы вас не отпустим, — сказал начальник заставы.
Когда капитан вызвал старшину и приказал свести товарища Афанасия Ивановича Дунку в баню и одеть во все чистое, старику сделалось не по себе.
— Не надо, начальник, — взмолился он, — его в бане никогда не был.
Но старшина уже взял Дунку под руку и повел в жарко натопленную баню.
Не говоря лишних слов, снял с него черную, как сажа, изодранную одежду из рыбьих кож, поднял, как маленького, на руки и положил на полок. Плеснул на раскаленные камни воды из шайки, наддал пару и с ожесточением принялся хлестать Афанасия Ивановича полынным веником.
Дунка ворочался, кряхтел, отмахивался руками, наконец притих.
После бани его позвали в столовую. Дунка шел через широкий зеленый двор бодрый, как бы помолодевший, одетый во все новое — кирзовые сапоги, брюки, гимнастерку с белым подворотничком, и солдаты, весело улыбаясь ему, говорили: «С легким паром». Но Дунка никогда не слыхал таких слов и, не зная, что на них полагается ответить, только кивал головой.
В столовую пришел начальник заставы. Садясь рядом с Дункой, спросил:
— Ну как, понравилась баня?
— Наверно, — сказал старик утвердительно, и его скуластое с седенькой бородкой лицо оживилось.
Дежурный по столовой поставил перед Дункой котелок с борщом, тарелку с перловой кашей. Но старик подождал, пока принесут обед капитану, и только тогда принялся за еду. Ел он не спеша, со стариковской степенностью, оглаживая бородку тылом руки.
— Много лет живете в тихой бухте? — спросил капитан Скиба, чтобы вызвать Дунку на откровенный разговор.
— Наверно, много.
— И все время один?
— Да, капитан.
— Что же вас заставило уйти от родных? Или никого из них в живых не осталось?
— Не знаю…
— А в Уське-Орочской, где живут ваши люди, вам не приходилось бывать?
Дунка промолчал.
— Если хотите съездить в Уську, мы вас туда свезем.
— Не надо. — И, посмотрев на начальника из — под своих кустистых бровей, добавил: — Слушай, что его скажет…
И впервые за долгие годы Афанасий Иванович открыл свою душу. Всю свою жизнь, год за годом, поведал он капитану Скибе и удивлялся вниманию, с каким тот слушает его.
— Теперь его про Дунку все знает, — заключил он свой рассказ и стал закуривать трубку.
Уже смеркалось, когда Афанасий Иванович собрался уходить. Ему дали с собой смену белья, шинель, шапку-ушанку, а в карманы насовали махорки.
— Приходите к нам почаще, товарищ Дунка, — сказал на прощание капитан Скиба.
Старик обещал.
Он возвращался к себе, и в душе его творилось непонятное. У него даже мелькнула мысль, не съездить ли в Уську показаться орочам и заодно узнать о своих сыновьях, которых он оставил маленькими. Но, вспомнив о худой славе, которую разнесли о нем Гуанки, решил, что никуда не поедет.
Он вернулся в бухту, развалил старый, покосившийся от времени шалаш и на том же месте соорудил новый, из больших кусков кедровой коры. Но жить как прежде, вдали от людей, Дунка уже не мог.
Только народится на горизонте новый, молодой месяц, Афанасий Иванович выходит на своей парусной лодке в море, закидывает сеть и назавтра чуть свет с богатым уловом морских окуней и щук отправляется на заставу.
Часовой, завидя его с дозорной вышки, вызывал по телефону дежурного и сообщал:
— Товарищ Дунка идет!
Сдавая старшине рыбу, Афанасий Иванович просил:
— В баню веди, начальник.
И если в этот день баня стояла холодная, старшина приказывал дневальному затопить ее специально для Дунки.
— А вы, Афанасий Иванович, с тех пор как стали к нам приходить, заметно помолодели, — сказал однажды капитан Скиба.
— Это твой человек вениками старость мою прогнал, — шуткой ответил Дунка.
Но не только баня, которую так полюбил Дунка, влекла его к пограничникам. Каждый раз, приезжая к ним, он узнавал столько нового и интересного, о чем прежде не имел представления. Правда, после этого приходилось много думать, и порою очень мучительно думать, ибо многое из того, что узнавал Дунка, не укладывалось в его привычные понятия.
Так в один из своих приездов Афанасий Иванович узнал, что началась большая война. Хотя шла эта война где-то очень далеко отсюда, но тревога чувствовалась и здесь. Капитан Скиба, пригласив Дунку в канцелярию, долго беседовал с ним и, проводив до ворот, просил, чтобы старик повнимательней поглядывал за морем. Если вдруг появится незнакомая шхуна или лодка, пусть немедленно сообщит на заставу.
— Понятно, — кивал головой Дунка, — чтобы худой человек опять не пришел.
И старик ничуть не удивился, когда дозоры, ходившие до этого горной тропой, по ночам спускались в Тихую бухту, долго наблюдали за морем, прислушивались к шуму прибойных волн.
Перестал спать по ночам и Дунка. Как только стемнеет, выйдет из шалаша, сядет на валун и в раздумье покуривает трубку. Многого, конечно, он не понимал. Но сердцем чуял, что в мире происходят очень важные события, от которых и ему, одинокому старику, нельзя стоять в стороне. Недавно слышал он, все люди помогают фронту. «Как это — понять не могу, — мысленно рассуждал Афанасий Иванович. — Где-то далеко идет война, а люди отсюда нашим воинам помощь оказывают. Схожу к капитану, узнаю».
Не застав начальника, Дунка зашел к замполиту. Тот развернул свежий номер районной газеты и прочитал вслух о том, что охотники орочи из Уськи сдали в фонд обороны два годовых плана пушнины. Дунка заволновался.
— Спасибо, начальник, все понял. — И собрался уходить.
— А в баню, Афанасий Иванович, не хотите? — спросил замполит. — Как раз сегодня банный день…
— Приду скоро, начальник, — сказал Дунка и заторопился в дорогу.
Он вернулся в бухту, когда над морем догорал закат. Не заходя в шалаш, Афанасий Иванович поднялся по лесенке в высокий амбарчик, быстро перебрал шкурки, пересчитал их, сложил соболя к соболю, лисицу к лисице, колонка к колонку, засунул все это богатство в кожаные мешки. Потом снес их в лодку, тщательно укрыв лежавшей на дне травой, но пуститься в дорогу из-за позднего времени не решился.
