Цирк Умберто - Басс Эдуард (серии книг читать бесплатно txt) 📗

Гарвей направился к одной из своих повозок-кладовых, с минуту порылся там, затем вылез и вручил Вашеку старый, ободранный шамберьер, более легкий и не такой длинный.

— С этим тебе будет сподручнее. С ним работал еще старый Умберто — тогда манеж был поменьше. Вот уж пощелкаешь на славу… Крач, крач!.. Yes.

Вашек попробовал — действительно, этот был гораздо легче. Раз, другой, третий щелкнул он, будто стреляя из пистолета, и запрыгал от радости.

— Иисус-Мария, вот это да! Слышите, господин Гарвей, как щелкает? Как вы думаете, господин Гарвей, папа слышит, как он щелкает? А как вы думаете, папа догадается, кто это щелкает? Думаете, папа подумает, что это щелкаю я? Или вы думаете, папа подумает, что это щелкает господин Бервиц?

— Ой, ой, сколько вопросов посыпалось на старика. Не воображай, пожалуйста, будто шамберьером только и делают, что щелкают. Конечно, щелкать надо уметь, yes. Но это еще не все. Вот смотри: одним рывком я щелкну два раза…

Гарвей взмахнул большим шамберьером, дернул его на себя, и белый ремень звонко щелкнул.

— А ты должен научиться тройному крач, yes. И делать это элегантно, чтобы шамберьер красиво изгибался, yes. Но и этого мало. Гляди.

Гарвей вытащил обрывок газеты, скомкал его и бросил на землю. Отойдя от бумажки на длину шамберьера, он щелкнул — и бумажка отлетела в сторону.

— Well [87], вот как надо! Попасть! Это у тебя получится не сразу. Придется потренироваться месяца три, пока научишься. Потом будешь отходить дальше, yes. Ты должен уметь с середины манежа попасть в любое место — ударить, или слегка щелкнуть, или только дотронуться — стушировать. Нужно уметь ударить и сверху, и снизу, слева, справа; хлестнуть шамберьером так, чтобы конец его только щелкнул над ухом лошади, но не дотронулся до нее. Нужно уметь быстро хлестнуть позади себя в три разные точки, когда лошади делают не то, что нужно. Короче говоря, Вашку, шамберьер должен уметь говорить за тебя, I say [88], он должен сказать лошадям все, что ты хочешь им сказать: быстрее, медленнее, не прыгать или прыгнуть, один раз показать, другой — похвалить. Yes. Это куда важнее, чем щелкать шамберьером по воздуху. Кинь нашему директору яблоко, и он рассечет его надвое. Примерно через годик и ты немного научишься. Ведь бич, I say, цирковой бич — это целая наука. Yes.

Вашек взялся за новое дело со всей серьезностью, на какую только способен подросток. Ребятишки Ромео вскоре обнаружили, чем он занимается. Вначале они смотрели на Вашека с почтительным восхищением, но вскоре началась веселая игра: вместо скомканной бумажки Вашек целился в носящихся вокруг черномазых мальчишек, которые со всех сторон наскакивали на него, озорно просили ударить и истошно вопили, когда он попадал в живую мишень.

Вообще мальчишки Ромео были для Вашека сущим наказанием. Чего ради они глазеют, когда он занимается с их отцом?! Вашеку это не нравилось. Дома он с малых лет был признанным вожаком целой ватаги сверстников и ревниво оберегал свой авторитет, боясь выказать малейшую слабость. А тут вдруг вся эта орава, многое умевшая делать лучше него, видела, как он бился над тем, что им самим давалось шутя. Правда, они никогда не смеялись над Вашеком, но их громкие крики и легкость, с какой они исполняли головоломные трюки, доводили мальчика до отчаяния. Тысячу раз давал он себе клятву утереть нос этим чумазым обезьянам, как только овладеет хотя бы начатками их искусства.

Странные и наиболее неприязненные отношения сложились у него с Паоло. Неприязнь эта была безотчетной, ибо Вашек ни в чем серьезном упрекнуть Паоло не мог. Тот был немного старше его и куда более пронырлив, а работал так, что Вашеку оставалось только завидовать. Он был красив, строен, гибок, если стоял, то всегда принимал несколько театральную позу, если делал что-нибудь — движения его отличались слаженностью и изяществом. Паоло знал это и щеголял своими достоинствами. Вашек чувствовал себя рядом с ним угловатым и неповоротливым. У Паоло был смелый, можно даже сказать — дерзкий взгляд, но в его горящих глазах играла лисья лукавинка, которая всякий раз, когда ему грозил нагоняй или затрещина, обращала дерзость в невинную шутку: «О, не станете же вы сердиться на бедного, невинного Паоло!» Вашек же, прямой и бесхитростный по натуре, расценивал подобные уловки как трусость и фальшь. И в душу его закралось подозрение, что и радость Паоло по поводу его, Вашека, успехов неискренняя, что это не более чем лживая лесть.

На тренировках Вашека Паоло исполнял обязанности ассистента, и когда Вашек освоил несколько основных трюков (трюком в цирке называют каждый элемент номера, путем многократного повторения заучиваемый до автоматизма), Паоло нередко один, без отца, наблюдал за работой своего сверстника. Делал он это чрезвычайно добросовестно, снова и снова с терпеливой улыбкой показывая Вашеку, как нужно правильно подойти, оттолкнуться или разбежаться, и громко хлопал в ладоши, если трюк удавался. Но именно эта неизменная, сдобренная улыбкой готовность, это учтивое внимание, это восторженное участие и были неприятны и подозрительны сдержанному Вашеку. Так не вел себя ни один из его друзей-мальчишек; мир его детства был более суров, груб, подчас даже жесток в зависти и ревности, но прям, открыт и ясен. Паоло же напоминал ему угря, который все время ускользает из рук. Вашек твердо знал, что Паоло не любит его, помогает ему не от чистого сердца, завидует ему.

Чему Паоло завидовал — Вашек никак не мог понять. Все казалось ему таким естественным — и жизнь, с которой он быстро свыкся, и доброта взрослых, и его участие в общей работе. Он всего на несколько дней раньше Паоло попал в цирк Умберто, но чувствовал себя здесь как дома, успел подружиться со всеми — с Гансом, с укротителем, с Гарвеем, с Ар-Шегиром. Это-то и питало зависть Паоло: Вашек был здесь дома, жил оседло, тогда как семья Ромео скиталась по белу свету, и цирк являлся для нее лишь очередным кочевьем. Ромео подписал с Бервицем контракт на десять месяцев, но даже если бы он заключил его сроком на два года, на пять лет — то и тогда пребывание их в цирке было бы временным. Срок истечет, в один прекрасный день синий фургон отделится от умбертовских маренготт, и они станут кочевать с другим заведением или выступать в ярмарочных балаганах. Вашек же со своим отцом, хотя об этом и не было разговора, обосновались в цирке, видимо, на всю жизнь. Различие в судьбах и положении препятствовало сближению. У Вашека был отчий дом, Паоло был бездомным бродягой. Для Антонина Караса представление о доме неразрывно связывалось с халупой в Горной Снежне; Вашек, детская приспособляемость которого помогла ему легко воспринять перемену в их жизни, ощущал родным для себя и этот большой странствующий цирк. Вместе со своими людьми и животными цирк был для него чем-то вроде деревни на колесах, деревни, гораздо более привлекательной и интересной, нежели Горная Снежна. А Паоло, бедный красивый Паоло чувствовал, что его дом — это только фургон, где он спит в груде человеческих тел, фургон, который везет их то туда, то сюда, под солнцем и снегом, в дождь и мороз и в котором почти каждый год раздается верещанье нового ребенка.

Именно поэтому Паоло и завидовал Вашеку. Маленького метиса снедали ревность и обида, когда он видел Вашека за одним столом с таким могущественным человеком, как Керголец, когда он наблюдал, как Вашек ездит на Мери и ухаживает за пони, когда он заставал Вашека за дружеской беседой с капитаном Гамбье или когда Вашек в антракте обходил публику со львенком на руках. Как мечтал обо всем этом он сам, с какой радостью бегал бы он так же беспрепятственно по цирку, по конюшне, по зверинцу! Но маленького красивого Паоло отовсюду гнали, Ганс глядел на него и его братьев волком и ворчал, что ни за что не ручается, если эти цыганята сунутся на конюшню. А капитан Гамбье вывесил даже специальный циркуляр, запрещавший мальчикам подходить к клеткам и повозкам со зверями. Все побаивались подвижных, как ртуть, сорванцов, их врожденного лукавства и озорства. В Вашеке же, мальчугане спокойном и рассудительном, было что-то от взрослого мужчины, и окружающие обращались с ним как с равным.