Толстый мальчишка Глеб - Третьяков Юрий Федорович (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Потом Мишаня с Глебом осмотрели со всех сторон дом, решая, где лучше всего приспособить домики для галок и мухоловок, потому что по книжке эти птицы любят вить гнездо под карнизами крыш.
После этого они проследовали в сад и там бродили, задрав головы, между деревьями, так как главную массу скворечников и дуплянок Мишаня собирался разместить на деревьях: где — по две штуки, где — по три, а где — и побольше…
Напоследок они вернулись к дому и с середины двора долго озирали крышу, которую Мишаня отвел для сов. Труба будто специально состроена для прикрепления совятников: место высокое, спокойное, и совята, если по дурости выскочат, не упадут на землю, а могут спокойно резвиться на крыше.
Мать не вытерпела и вышла на порог:
— Инженера, а инженера!.. Дозвольте спросить: чегой-то все планироваете? Уж не дом ли собрались перестраивать аль, может, красить его намерены?
— Нет, — успокоил ее Мишаня. — Дом как стоял, так и будет, но только мы скворечников к нему со всех сторон присобачим.
— Сами вы додумались аль помогал кто? — спросила мать. — Однако ж кой-кого других спроситься не мешало б вам: дозволют чертовины-то ваши к дому лепить, людям на смех?
— А как же? — удивился Мишаня. — Для птиц ведь.
— От птиц этих отбою нет: вишню не укараулишь, — начала перечислять мать. — От черемухи одни скорлупки насыпаны, огуречные семена все как есть из грядки по вытаскали, ростки склевывают, а он их приманивать будет, накося.
— Птицы охраняют сады и огороды от вредителей, — объяснил Глеб.
Мать, уважавшая Глеба за вежливость и аккуратный вид, не стала его осмеивать, как Мишаню, которого, видно, считала дураком, а сказала серьезно:
— Иван Тараканыч того ж мнения… Неужто он хуже вас знает, старый человек?..
— Есть люди, и получше знают… Тараканыча твоего… — пробубнил Мишаня себе под нос, но мать услыхала:
— Это кто же они такие будут? — сощурилась она. — Уж не ты ли?
— А вот скоро состоится один докладик, — бурчал Мишаня. — Тогда все выяснится… будет разъяснение…
И неожиданно для себя сообщил:
— Я его буду делать!
Тут, конечно, мать, не ценившая никаких Мишаниных заслуг, принялась подсмеиваться:
— Где ж он будет происходить — в тиатре либо в клубе каком?.. Это я к тому, что нужно поспеть билеты приобресть, покуда не расхватали! Самое время тебе доклады делать, как ты прошел курс всей науки, осталось экзамент сдать — в профессора… а еще верней будет — в пастухи.
— Да не в театре, а на посту! — напрасно пытался убедить ее Мишаня. — Спроси вот у Глеба хоть! И книжки мы принесли за этим…
Но мать все равно не поверила и слушать не стала. Мишаня с Глебом пошли в дом, чтобы, не теряя времени даром, засесть за книги.
— Давай таблицу на стенку вывесим, — предложил Мишаня. — Уморимся, взглянем, какие у птиц домики будут хорошие, и опять веселей пойдет!..
Вьгвесили таблицу, но под самое окно явились Верка и Роза и начали хохотать.
Они хохотали и хохотали без всякого отдыха и перерыва, будто их кто щекочет там, и мешали вникать в книжку.
Мишаня уж приготовился успокоить их, окатив через форточку водой, но тут в комнату зашла мать и всплеснула руками:
— Ба-тюш-ки!.. Они и взаправду!.. Вот чудо-то!.. Ладно, ладно… Занимайтесь себе, не буду мешать…
Она осторожно прикрыла дверь, и скоро Мишаня с Глебом услышали на дворе ее голос:
— А вы, барышни, ступайте-ка отсюдова!.. Эна — тети какие вымахали, а все бы им малютиться: хиханьки да хаханьки! Делом бы занялись каким: вон ребята сидят, занимаются, нет бы — не мешать… А тебе, Роза, домой небось пора, что ты все по чужим дворам бродишь, как корова непристалая! Дела себе не сыщешь!.. Ну-ка, валите-ка отсюдова, пока я вас…
— Твою прогоняют… — шепнул Глеб.
— И пускай… — шепотом ответил Мишаня. — Надоела она мне… Очень уж бестолковая!..
КАК ГЛЕБА РАЗОБЛАЧИЛИ
Чтобы не осрамиться на докладе, а также доказать матери и всем остальным, какого они неверного мнения о птицах и о нем самом, Мишаня решил досконально изучить все до одной книжки, которые дала ему Галин Петровна.
Да книжки и стоили того.
За вчерашний вечер он порядочно отхватил страничек и в одном месте наткнулся на своих знакомых мельничков: оказывается, они аж в самую Африку зимовать летают!
Сегодня, проснувшись раньше всех, он опять думал про мельничков: такие крошечные, а пожалуйста: летят себе в Африку через все моря и океаны, будто через речку Гусиновку. А там скачут по кустам, покрытым диковинными цветами и фруктами, а с попугаями, слонами и львами водят компанию запросто, как все равно с гусиновскими воробьями. Оттого, выходит, они храбрые такие, что пострашней зверей видали, чем сорока обыкновенная.
А в Африке на них глядит мальчишка, черный и курчавый, может быть, тоже Мишаней звать, только, конечно, на ихнем языке.
Но птенцов все-таки здесь выводят: значит, настоящий их дом на Гусиновке, в Мишаниной смородине, хоть в Африке они будут помнить, какая на Гусиновке удобная дуплянка у них осталась, дожидается, они еще сильней затоскуют, и никакие самые разговорчивые попугаи их не уговорят остаться.
Домашние только вставать начали, а Мишаня уже успел добить эту книжку до конца и тотчас взялся за другую.
Отец, хоть и спешил на работу, а все Мишанины книжки пересмотрел, перечитал заглавия, потом взвесил их на руке и с уважением спросил:
— Все это требуется прорабатывать?
— А то нет! — ответил Мишаня, не отрываясь от книги.
— «Указатель терминов»… — вслух прочел в одном месте отец и хмыкнул: — Ишь ты! Про термины читает!.. Потом надо будет у тебя эту книжечку одолжить для ознакомления.
Через некоторое время он закричал с кухни голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
— Мишаня! Ну-ка, иди сюда!
Мишаня вышел на кухню и обомлел: вертя в руках подошвы от бывших галош, отец с удивлением их рассматривал, похлопывал друг о друга, не в силах сообразить, что с ними сделалось, и наконец протянул Мишане со словами:
— Это как понимать?..
В растерянности Мишаня взял их, подержал, осмотрел с той и другой стороны, словно первый раз увидел, и отдал обратно, беспомощно пробормотав:
— Это… давно уж…
Не известно, как отомстил бы отец за погубленные любимые галоши, да спасибо, мать вступилась:
— Делов-то! И давно пора запулить их под буерак, чтоб глаз не мозолили. Нынче в таких и побираться не ходют, а он на работу щеголяет, как Тарапунька какой.
Отец тряхнул головой, в последний раз взглянул на подошвы и швырнул их на загнетку, сказав только:
— Ну и Робинзон Крузо подрастает! Облюбовал!
Тем все и кончилось.
Мишаня вернулся к своим делам, ни капельки не пострадав и показав язык заспанной и растрепанной сестре Верке, которая не поленилась вскочить с постели в одной сорочке и босиком притопать на кухню, только бы потешиться страданиями брата.
Идя мимо Мишани обратно в спальню, она завистливо прошипела:
— Гляньте-ка: профессор кислых щей нашелся!..
— Уйди вон! — сказал Мишаня. — Или ладно, слушай, уж так и быть. Зачитаю тебе одну выдержку…
Чтобы побольше унизить Верку, он прочел вслух:
— «В юрское время существовала промежуточная между пресмыкающимися и птицами древесная форма — ар-хе-оп-те-рикс!» Вот! А ты небось и не знала, дура!
— Подумаешь! — шипела Верка, кривя рот и вертя от злости плечами. — Вы думаете, одни вы с Глебом своим все знаете, а другие так уж ничего и не знают!.. Вы только одни умники, а другие все — пешки необразованные!.. Другие, может, побольше вашего про архитериксов знают, да только помалкивают, не хвалятся, как хвальбуши несчастные!.. И про Глеба твоего тоже кое-что знаем…
— Чего ты знаешь? — продолжал изводить ее Мишаня, — Знаешь, какая у скворца скорость? Семьдесят — восемьдесят километров в час! А у грача? Шестьдесят пять! А у стрижа — сто пятьдесят! Хе-хе!.. Уйди вон!
