Сверстники - Ролингс Марджори Киннан (бесплатные полные книги .txt) 📗
Джоди наполнил бадьи черпаком из тыквы, висевшим на краю лотка. Вопреки наказу отца, он наполнил их почти до краёв. Ему хотелось войти во двор с полными бадьями. Он присел и подставил плечи под ярмо. Когда он попробовал выпрямиться, оказалось, что поднять такую тяжесть ему не по силам. Только отчерпав часть воды, он смог встать и преодолеть косогор. Деревянное ярмо больно врезалось в его худые плечи. Спину ломило. На полдороге ему пришлось остановиться, опустить бадьи и отлить ещё часть воды. Оленёнок, любопытствуя, намочил нос в одной из бадей. К счастью, матери не обязательно об этом знать. Ей не понять, какой оленёнок чистый, и она не согласится признать, что он так приятно пахнет.
Отец с матерью обедали, когда он вернулся. Он поднял бадьи на приступку, запер оленёнка, наполнил из принесенных бадей кувшин для питьевой воды и поставил его на стол. Он работал так упорно, так разгорячился и устал, что ему не особенно хотелось есть. Мать приготовила на второе тушёное мясо из медвежьих окороков, хранимых в рассоле. Оно было несколько жестковато, с длинными волокнами, но вкусом – так ему показалось – лучше говядины и почти такое же вкусное, как оленина. Он насытился мясом с листовой капустой, а свою долю кукурузной лепёшки и молоко приберег для оленёнка.
– Нам здорово повезло, что к нам вшастал такой молодой медведь, – сказал Пенни. – Будь это старый самец, мы не смогли бы есть нынче его мясо. Медведи спариваются в июле, Джоди, и ты должен всегда помнить, что мясо самцов не годится для еды, когда они спариваются. Никогда не стреляй медведя об эту пору, ежели он не трогает тебя.
– А почему их мясо не годится для еды?
– Этого я не знаю. Но когда они в брачной поре, они злы и ненавистны…
– Как Лем и Оливер?
– Как Лем и Оливер. В них кровь начинает бродить, не то желчь разливается, так что вся их злоба вроде как переходит прямо в мясо.
– А медведи-самцы дерутся, па?
– Дерутся – жуть. А самка стоит в стороне и смотрит на драку…
– Как Твинк Уэдерби.
– Как Твинк Уэдерби, а потом уходит с тем, который одолел. Они держатся парами весь июль, а то и часть августа. Потом самцы уходят, а в феврале родятся медвежата. И не думай, что самец вроде Топтыги не захочет полакомиться медвежатами, случись ему набрести на них. Вот ещё причина, почему я так ненавижу медведей. Они идут против природы в своих пристрастьях.
– Смотри будь осторожней, когда пойдёшь к Форрестерам, – сказала матушка Бэкстер. – Медведя в брачной поре надо обходить.
– Достаточно смотреть в оба, – сказал Пенни. – Тебе ничто не грозит, ежели только увидишь зверя первым и не застанешь его врасплох. Взять даже эту гремучку, что укусила меня, – я застал её врасплох, и ей поневоле пришлось защищаться, только и всего.
– Ну да, ты и за самого дьявола вступишься, – сказала матушка Бэкстер.
– А что ж, и вступлюсь. На дьявола валят кучу такого, что на деле-то идёт от человеческой порочности.
– Джоди кончил с окучкой, как ему было велено? – подозрительно спросила матушка Бэкстер.
– Он кончил всё, что ему полагалось по уговору, – уклончиво ответил Пенни,
Он и Джоди перемигнулись. Бесполезно было пытаться объяснять ей разницу. Доброе мужское взаимопонимание было ей недоступно.
– Мне можно теперь идти, ма? – спросил Джоди.
– Сейчас поглядим. Мне понадобится чуточку дров…
– Только прошу тебя, не придумывай ничего долгого, ма. Ведь не хочешь же ты, чтобы я припозднился на обратном пути и попал в лапы медведям.
– Ты и так тронешься обратно затемно, и тебе всё будет хотеться не ко мне, а к медведям.
Он наполнил ящик для дров и готов был уйти. Мать велела ему переменить рубашку и причесаться. Он досадовал на задержку.
– Я хочу, чтобы эти грязные Форрестеры знали, что есть люди, которые живут прилично, только и всего.
– Они не грязные, – возразил он. – Они живут славно, просто и весело.
Она фыркнула. Он выпустил из сарая оленёнка, покормил его из рук, напоил молоком, разбавленным водой, и они тронулись в путь. Оленёнок бежал то впереди, то позади, он делал короткие вылазки в кустарник и возвращался к нему вскачь, как казалось Джоди, в притворном испуге. Временами он шёл рядом с ним, и это было лучше всего. В такие минуты Джоди клал руку ему на шею и старался идти с ним в ногу. Ему воображалось, что он тоже оленёнок. Он складывал ноги в коленях, подражая его походке, и сторожко запрокидывал голову.
С края дороги цвела плеть дикого душистого горошка. Он сорвал её и обвил венком вокруг шеи оленёнка. В венке из розовых цветов оленёнок был так хорош, что, пожалуй, даже матушка Бэкстер залюбовалась бы им. Если венок увянет до его возвращения, он сделает новый на обратном пути.
У пересечения дорог близ заброшенной росчисти оленёнок остановился и поднял нос против ветра. Его уши насторожились. Он поворачивал голову то туда, то сюда и тянул ноздрями воздух. Джоди повернулся в сторону, куда принюхивался оленёнок. В нос ему ударил едкий, неприятный запах. Он почувствовал, как встали дыбом волосы у него на затылке. Ему послышалось низкое ворчание и какое-то лязганье, очень похожее на лязг зубов. Его так и подмывало повернуться и отправиться восвояси, домой. Но тогда бы его вечно мучил вопрос, что это были за звуки. Осторожно ступая шаг за шагом, он стал проходить поворот дороги. Оленёнок не двинулся с места. Джоди вдруг резко остановился.
Ярдах в ста впереди него по дороге брели два самца-медведя. Они шли на задних лапах, совсем как люди, плечом к плечу. В походке их было что-то от танца – так, исполняя фигуры, движутся бок о бок пары в кадрили. Но вот медведи вдруг затолклись на месте, словно борцы, взмахнули передними лапами и, рыча, повернулись друг к другу, норовя достать глотку противника. Один скребанул другого когтистой пригоршней по голове, и рычание перешло в рёв. Несколько секунд они яростно дрались, затем пошли дальше, отвешивая оплеухи, поталкиваясь и увёртываясь от ударов. Ветер был в сторону Джоди. Медведи никак не могли учуять его. Он потихоньку пошёл по дороге за ними, держась на почтительном расстоянии. Он просто не мог упустить такое зрелище. Он надеялся, что они доведут драку до конца, и вместе с тем холодел при мысли, что один из них бросит драться и повернет в его сторону. Он решил, что они дерутся уже долгое время и выбились из сил: на песок капала кровь. Каждая новая схватка была менее яростной, чем предыдущая. И каждый раз, как они вновь сходились плечом к плечу, их шаг всё более замедлялся. Тут из кустов впереди вдруг вышла самка, а следом за нею три самца. Они беззвучно выбрались на дорогу и пошли дальше цепочкой. Враждующая пара повертела с минуту головами, потом пристроилась им в хвост. Дожди стоял и глядел, пока вся процессия не скрылась из виду, торжественная, смехотворно-нелепая, волнующая, затем побежал обратно к пересечению дорог.
Оленёнка нигде не было видно. Джоди позвал его, и он вышел из кустарника с края дороги. Джоди побежал по дороге, ведущей к Острову Форрестеров. Теперь, когда всё было позади, он ужаснулся собственной смелости. Но он прошёл через это и пройдёт через это опять, ибо не каждому дано видеть животных в самые сокровенные минуты их жизни.
«Такое стоит увидеть», – думалось ему.
Хорошо было взрослеть, видеть и слышать то, что видели и слышали мужчины, как, например, Бык или отец. Вот почему он любил лежать ничком на полу или на земле у костра и слушать разговоры мужчин. Они навидались всяких чудес на своём веку, и чем старше, тем больше. Ему казалось тогда, что он приобщается к кругу вещунов и волшебников. А теперь у него есть своя история, чтобы рассказывать зимними вечерами.
«Джоди, – будет говорить ему отец, – а ну, расскажи, как дрались на дороге медведи».
А прежде всего, у него есть теперь что рассказать Сенокрылу. Он опять припустил бегом, сгорая от радости и нетерпения поделиться увиденным с другом. Вот уж он удивит его. Он подойдёт к Сенокрылу в лесу, или на заднем дворе, где он держит своих питомцев, или к его постели, если он ещё хворает. Оленёнок будет идти с ним рядом. Лицо Сенокрыла озарится своим обычным странным светом. Он согнет, придвигаясь, своё искалеченное тело, протянет свою ласковую кривую руку и коснется оленёнка. Он улыбнётся мысли, что он, Джоди, доволен. Пройдёт долгое время, пока он заговорит, и то, что он скажет, будет, возможно, странно, зато прекрасно.
