Сказано — сделано - Федоров Николай Тимонович (книги бесплатно читать без .TXT) 📗

На следующий день Генка спросил:

— Ну, как твой дневник жизни? Кропаешь?

— Кропаю.

— Дай прочесть.

Я протянул Генке дневник. Он прочитал и сказал:

— Да, не очень-то много ты потомкам оставляешь Никаких загадок века. А то, что в небе светит солнце, для них, конечно, будет сенсацией.

— Понимаешь, — сказал я, — в дневнике надо самое главное записывать. А я никак не могу решить, что главное. Не писать же про твою варежку, которую ты в Карповку уронил. Или про дырку у тебя в ванной.

— Это верно, — сказал Генка. — Ладно. Придётся тебе помочь. Бери ручку и пиши. Двадцать шестое марта. Сегодня… э-э-э… м-м-м… Сегодня из нашего города на родину отбыл король Иордании Хусейн!

Я засмеялся:

— Ну а как насчёт неба?

— В небе светит солнце, — ответил Генка.

Я закрыл тетрадь и больше никаких записей в дневнике своей жизни не делал.

Единица

— Несправедливо, — обиженно бубнил Генка, когда мы шли из школы. — Зачем же сразу единицу. Ну, поставил бы двойку. Чем плохая отметка? Нет, надо обязательно единицу!

И хотя я не понимал, какая, в общем-то, разница между двойкой и единицей, но я молчал. Сегодня, когда на последнем уроке дежурный роздал нам дневники, Генка и обнаружил в нём эту неприятную цифру. А я, как назло, получил пятёрку, и мне было как-то неловко.

— И ведь что обидно, — продолжал он кипятиться. — Изложение-то домашнее. Я ведь и бабушку мог попросить проверить. Или вон Славик, сосед — лауреат конкурса баянистов. Он бы мог всё до последней помарочки поправить. Так нет, я сам всё сделал, по-честному. Никого не просил. И вот на? тебе — кол. Эх, плакал теперь мой велосипед. Несправедливо!

Дело в том, что Генкины родители обещали купить ему складной велосипед, если он закончит месяц без троек. Всё шло отлично, Генка старался изо всех сил и даже каким-то чудом получил пятёрку по рисованию за композицию «Чайник и груша». И вот, когда месяц почти прошёл, всё летело насмарку.

— Я её уничтожу, — вдруг угрюмо сказал Генка.

— Кого? — не понял я.

— Единицу. Сотру, и всё тут. Бензином выведу. Или скипидаром.

— Ты что, Генка! Хуже будет.

— Хуже не будет. В журнале она всё равно останется. А дневник что. Ерунда. Забудется, может, потом. Ты же знаешь, какой Николай Михайлович рассеянный. Главное, чтоб папа её не увидел. У тебя бензин есть?

Честное слово, если б я сам не получил пятёрку и если б не знал, как Генке хочется иметь складной велосипед, я бы ни за что не согласился. А так я сказал:

— Зачем же бензином. Грязь только разводить. У меня дома есть специальный пятновыводитель. «Минутка» называется. Отличная штука. Мне папа ею так брюки вычистил, что лучше любой химчистки.

— А чернила она возьмёт?

— Конечно. Что угодно возьмёт. Универсальное средство. У меня на правой штанине пятно было с кулак. А сейчас и следа не осталось.

— Так идём скорей к тебе, — нетерпеливо сказал Генка.

Перед тем как начать действовать, мы изучили инструкцию.

— «Выжмите на пятно небольшое количество пасты и разотрите её тонким слоем, — читал я. — Пасте дайте полностью высохнуть и оставшийся порошок очистите щёткой».

— Как просто, — сказал Генка и открыл дневник.

Когда паста подсохла, я взял щётку и счистил порошок. Генка впился глазами в дневник. Но проклятая единица и не думала исчезать. Правда, она слегка побледнела, стала тоньше, потеряв свой воинственный вид.

— Эх, ты, — расстроился Генка. — «Универсальное средство».

— Мало, наверно, держали, — сказал я. — Не успела схватить.

— Думаешь? Ну, давай ещё раз. Чего уж теперь.

После второго раза единица побледнела ещё больше и при этом стала зелёной. К тому же бумага вокруг неё поблёкла, а по краям сделалась жёлтой.

— Послушался я тебя, — хмуро сказал Генка. — Говорил же, что бензином надо.

— Слушай, — сказал я, — а может, растворителем красок попробовать? Уж если краски растворяет, то чернила-то должен взять.

— Давай, — махнул рукой Генка. — Все равно теперь.

Растворитель и вправду оказался хорошим средством. Единица сразу исчезла. Но что получилось на её месте! Бумага сделалась бурой с жёлтыми разводами и покрылась буграми. В отчаянии мы испробовали керосин, одеколон, бензин, хозяйственное мыло и даже стиральный порошок «Новость». А когда я предложил паяльную кислоту, Генка сказал:

— Хватит. Эксперимент окончен.

Страница переливала всеми цветами радуги, а от дневника пахло автомобильной мастерской и парфюмерным магазином, вместе взятыми.

— Пойду домой. Всё равно теперь. — Генка засунул дневник в портфель. — Серёга, пойдём со мной, а? На всякий случай.

Первое, что мы увидели, когда вошли в квартиру, был велосипед. Новенький, бирюзового цвета, с ещё неоттёртым маслом на спицах и ободах. Из комнаты вышел улыбающийся Генкин папа Юрий Павлович.

— Привет, привет! — весело сказал он. — Ну, Генка, везёт тебе, честное слово! Посмотри, какого коня я тебе привёл. Совершенно случайно наткнулся. Конец месяца, понимаешь. А ведь так ни за что не купить.

Услышав про конец месяца, Генка вздрогнул.

— Да ты что стоишь как истукан, — продолжал Юрий Павлович. — Не рад, что ли?

— Рад, — кисло сказал Генка.

— Ну так спасибо хоть скажи.

— Спасибо.

Юрий Павлович слегка нахмурился и внимательно посмотрел на Генку.

— Что случилось? Может, ты мне наконец объяснишь?

Генка молчал.

— Тогда, может быть, ты, Серёжа, слово молвишь?

Я тоже молчал.

— Ну, хорошо, — сказал Юрий Павлович нехорошим голосом. — Начнём всё по порядку. Какие новости на учебном фронте? Покажи-ка, кстати, дневник.

Генка обречённо полез в портфель. Юрий Павлович подозрительно потянул носом воздух и открыл дневник.

— Что это за абстрактная живопись?

— Это не живопись, — мрачно сказал Генка. — Тут… это… оценка стояла.

— Какая оценка? — ласково спросил Юрий Павлович.

— Единица, — выдавил Генка.

— Ах, единица. Прекрасно! Значит, двоек тебе уже не ставят. Это слишком много. Тебе ставят единицы. А ты бежишь и производишь над ними химические опыты. Ради науки, конечно. Выходит, мой сын не только двоечник, не только единичник, но он ещё и трус! Трус и обманщик! А ты, Сергей, думаешь, что ты друг этому субъекту? Нет, ты сообщник. Ну, вот что. Завтра же перед уроками ты подойдёшь к учителю, всё расскажешь и слезно попросишь восстановить единицу в дневник. Да попроси, чтобы пожирнее поставил. Красными чернилами. И никакого велосипеда! Продам! Завтра же продам!

Юрий Павлович ещё много всякого говорил, а в комнате стоял запах бензина и одеколона «Северное сияние»…

На другой день в школе мы стояли перед учителем.

— Николай Михайлович, — сказал Генка, — поставьте, пожалуйста, мне единицу назад.

Николай Михайлович оторвался от журнала и вопросительно посмотрел на Генку.

— Единицу? Какую единицу?

— Ну, ту, что вы мне за домашнее изложение поставили.

— Постой, постой. Никакой единицы я тебе не ставил. А за изложение у тебя четвёрка. Очень прилично написано. Всего одна ошибка.

— Как не ставили?! — Генка вытаращил глаза. — А в дневнике? Там же была единица, я же видел!..

И Генка, запинаясь, рассказал всё как было.

Николай Михайлович слегка задумался, а потом сказал:

— Понимаешь, ручка у меня что-то барахлит. То пишет, то не пишет. Вот хвостик у твоей четвёрки, наверное, и не дописался. А ты, не разобравшись, что к чему, побежал её выводить. Это, дружок, называется «сам себя высек».

— Хвостик, — растерянно сказал Генка и икнул.

Велосипед Генкин папа всё-таки не продал.

А к Дню учителя мы подарили Николаю Михайловичу новую авторучку.

Подарки

Утром за завтраком я сказал: