Переправа - Браун Жанна Александровна (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Малахов поднялся.
— Товарищ лейтенант, еще есть время… Хоть немного.
— Через пятнадцать минут вечерняя прогулка. У вас осталось только время привести себя и помещение в порядок. До свидания.
В Ленинской комнате Зуев и Белосельский выбирали из альбомов фотографии для праздничного фотомонтажа. Степанов спешно рисовал боевой листок к завтрашнему дню. Завтра взвод впервые должен выйти в поле и самостоятельно собрать перевозной паром.
— Успеете? — спросил Малахов.
— Надо успеть. — Степанов вздохнул. — Обязательство взяли.
Белосельский сложил карточки и протянул Степанову.
— Держи, комсорг. По-моему, неплохо получится, — сказал он и подошел к Малахову.
— Товарищ лейтенант, а увольнения в город будут когда-нибудь? Мне очень нужно…
— Сдадим объект, тогда и поговорим. Сейчас преждевременно. Кстати, будет смотр праздничных газет. У нас есть шанс?
— Трудно сказать, — Белосельский потускнел и пошел к выходу.
Но Малахов не дал ему уйти. Во-первых, он не спросил разрешения, что само по себе было грубостью. Этим Малахов еще мог поступиться, но Белосельский уходил с обидой, а Малахов твердо верил, что любое недоразумение нужно изживать сразу, пока у человека в душе не накопился мусор.
— Белосельский, а конкретнее?
Белосельский повернулся и отчужденно взглянул на лейтенанта.
— Конкретнее? Трудно сказать, — повторил он и невольно улыбнулся. — Может быть, в других ротах есть настоящие художники, а у нас, к сожалению, с талантами дефицит. Видите, пришлось делать коллаж… Да и какая разница — первое место или последнее?
— В принципе, конечно, никакой, — согласился Малахов, — но не буду скрывать: лично я был бы рад, если бы первое… Разве вам не было бы приятно, если бы ваш труд высоко оценили?
— Мой труд или мои художественные дарования?
В голосе Белосельского было столько иронии, что Зуев не выдержал.
— А честь роты для тебя ничего не значит?
Белосельский перестал улыбаться и взглянул на сержанта с недоумением.
— Честь моего подразделения защищается воинским делом, а стенгазета… Извини, Володя, стенгазета — это малозначительная художественная деталь.
— Зачем же ты взялся ее делать? — спросил Степанов.
Белосельский сделал испуганное лицо, но глаза смеялись.
— Помилуй, Степаныч, когда ты берешь за горло и говоришь: «Надо!» — трудно отказаться без риска для жизни.
— Интересный у нас получился разговор, — сказал Малахов, — хорошая стенгазета, конечно, не честь, но… к чести роты, как еще одна деталь нашей жизни… Помните, как Холмс восстанавливал по детали целое?
— Методом дедукции — по стенгазете о всей роте?
— Безусловно. Это ведь и наглядный рассказ о нашей жизни.
Белосельский хотел было еще что-то сказать, но Степанов опередил его:
— Иван, не надоело?
— Молчу, молчу, — сказал, смеясь, Белосельский. — Комсорг, вы меня убедили. Я уверен, что мы займем первое место!
Малахов не выдержал и тоже засмеялся. Ему нравились эти парни. Каждый по-своему. Но опереться он мог пока только на своего замкомвзвода старшего сержанта Зуева и комсорга Николая Степанова. И пожалуй… чем-то обнадеживающим проявил себя сегодня Мишка… Иметь хотя бы трех таких парней в активе — это уже кое-что. А вот Белосельский пока еще терра инкогнита…
За дверью раздался властный бас Митяева:
— Р-рота-а! Выходи строиться!
И грохот сапог.
И обиженный вопль: «Да отстань ты! Чего пристал?!»…
И чей-то смех…
По лестнице словно ссыпали мешок одинаковых булыжников, и через секунду на улице грянула песня. Сильный голос Мишки повел за собой колонну:
Малахов застыл в недоумении, словно в первый раз услышал эту песню. Что за околесицу они поют? Разве в армию призывают только на время дождливой погоды?.. Впрочем, что им еще петь? У танкистов есть свои песни, у летчиков, у моряков, а у понтонеров нет… Надо поговорить с отцом, у него много знакомых поэтов, быть может, кто-нибудь и захочет помочь… Или сами придумаем. А что — это идея! Один Лозовский многих стоит. Если парни загорятся… На редкость удачная мысль! Да, да, не собрания и нотации, а общее, душевное дело! И обязательно должен быть ударный, почти лозунговый рефрен.
Малахов подошел к разостланной на двух сдвинутых столах стенной газете. «Переправа»… ничего не скажешь, красиво… Напрасно Белосельский прибеднялся. Буквы названия были вырезаны из цветных плакатов и наклеены на белую плотную бумагу. Разноцветные акварельные краски, разбрызганные по бумаге при помощи зубной щетки, смотрелись салютными залпами.
— Переправа, — произнес вслух Малахов, точно пробуя это слово на звук.
Куда переправа? На другой ли берег или из мальчишек в солдаты? Да и только ли для них эти два года окажутся переправой?
Глава XX
Немудрая наука начинает припекать, дорогой комиссар. На этих днях я поссорился с Вовочкой Зуевым… Вру, комиссар. Все гораздо хуже и обидней. Не я с ним, а его сержантское величество не желают меня замечать, представляете? Кто бы мог подумать! Смотрит на меня или говорит что-то по делу — куда ему деваться? — а в глазах девственная тундра. Как поется в одной задушевной песне: «И разошлись, как в море корабли»…
Нелепость данной ситуэйшен заключена в бредовом открытии: до разлада мне и в голову не приходило, что дружба с Вовочкой что-то для меня значит. Бредовость усугубляется еще и тем, что мой друг Коля Степанов открыто принял сторону сержанта… Такие дела, комиссар. На Колю я не в обиде, хотя кое-кто намекал, что Степанов, мол, выслуживается перед сержантом. Идиоты! Надо же хоть немного знать Степанова… Он станет рядом даже с Микторчиком против командира полка, если будет уверен, что Сашка прав.
Я, конечно, отбрил доброхотов, но на душе стало еще горше. Тем более что Коля со вчерашнего дня лежит в медпункте…
Вчера после обеда мы выехали на нашем Леопарде из части к месту тренировок. Леопард — это старое, разбитое по всем узлам, корыто фирмы МАЗ, которое Коля с Михеенко и другими колдунами восстановили, собрав по винтику, в свободное время.
Наш лейтенант одержим идеей сотворить из нас воинов широкого профиля, чтобы каждый в экстремальной обстановке сумел заменить собой чуть ли не весь взвод. Уверен, что этой глобальной идеей он заразился от своего энергичного друга старшего лейтенанта Хуторчука. Это, я вам скажу, мужик — супер! Инженер, вояка, спортсмен… Помните героев Богомолова? Хуторчук из таких. Его воины ходят по струночке — для них попасть на язык ротному страшнее губы. Сам слышал, как он промывал мозги ефрейтору, — у горемыки аж спина взмокла от перегрузки. При этом ни одного ненормативного слова: все по высшему классу, интеллигентно.
Степанов и Михеенко собрали МАЗон, поставили его на колеса. Мы выкрасили восставшего из обломков, как положено, в зеленый цвет и торжественно нарекли Леопардом. Теперь тренируемся в очередь с хуторчуковцами, но так, чтобы не нанести вреда плановой работе и занятиям. Иначе Дименков…
Вы, конечно, догадываетесь, комиссар, что я говорю о понтонерах. Штатные водители занимаются по другой программе и с другими инструкторами. Наш главный инструктор — Коля Степанов. Кто лучше его знает машины? Разве Степа, но не лучше, а вровень.
За железнодорожным переездом от шоссе ответвляется старая дорога, которая петляет по полям, лесам и оврагам и, худо-бедно, многие годы старательно обслуживала разбросанные по области мелкие населенные пункты. Эта заячья тропа идеальное место для тренировок — верти баранку и не боись ни встречного, ни поперечного. Таким образом мы не только учимся водить, но и осваиваем езду по пересеченной местности.
За рулем, как обычно, сидел Коля Степанов. Рядом с ним лейтенант Малахов. А мы с ребятами и Вовочкой Зуевым в кузове. Леопард трясся, как одержимый, прыгал через рытвины с резвостью голодного зверя. Я засунул руки в рукава бушлата и смотрел в небо, пригревшись между высокой спинкой кабины и широченной спиной Степы Михеенко. Вместе с холодными ветрами и утренними заморозками небо потеряло высокую голубизну, опустилось и приобрело устойчивый цвет солдатской шинели.
